Они затормозили у обшарпанного здания с отгороженным желто-черной лентой участком тротуара перед входом. Пара унылых полицейских сдерживали небольшую толпу. Фургончики телевизионщиков были уже тут как тут. Бентс чертыхнулся про себя. Эти стервятники слетаются мгновенно, учуяв падаль, и всегда мешают полиции спокойно заниматься своим делом.

Микрофон тотчас замаячил перед его носом, но, прежде чем бойкая репортерша успела выстрелить первым вопросом, он прорычал: «Никаких комментариев!» – и одновременно с Монтойя нырнул под ленту оцепления. Патрульный полицейский в форме мельком взглянул на значок детектива и пропустил их в подъезд.

– Третий этаж, – бросил он им вслед.

На лестнице пахло марихуаной. Запах был стойкий, словно пропитавший стены. Люди толпились в коридоре, тихо переговаривались, курили и вытягивали шеи, поглядывая на дверь квартиры, где произошло убийство.

Монтойя показал свой значок молодому копу, которого Бентс неоднократно видел в участке, но тот попросил Бентса предъявить и его удостоверение. Подобная скрупулезность требовалась парню, чтобы возвыситься в собственных глазах. Бентс легко простил ему это. Если прежний опыт чему-то и научил Бентса, так это сносить терпеливо мелкие уколы по самолюбию.

Стоя в дверном проеме и окидывая взглядом крохотную комнатушку, Бентс ощутил, как к горлу подступает тошнота. Такое случалось с ним постоянно, но только в первые мгновения, когда он оказывался на месте преступления. Потом это проходило, стоило лишь ему приступить к своим обязанностям.

Даже на ранней стадии расследования, когда труп еще не остыл, специфический запах смерти уже витает в спертом воздухе. Описать, как пахнет насильственная смерть, Бентс не смог бы, но безошибочно улавливал этот запах и отличал его от прочих запахов – пота, крови, экскрементов, рвоты. Он не был отвратительным. Он был гнетущим.

Полицейские, занятые своей работой, передвигались по комнате молча, с точностью хорошо отлаженных автоматов. Приемник на столике у кровати был настроен на волну «Р-1». Музыка лилась негромко и ненавязчиво. Шла ночная передача для бодрствующих любителей джаза.

– Я бы хотел побеседовать с подружкой жертвы, – сказал Бентс, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Она в смежной комнате. Здорово напугана, ее всю трясет. – Полицейский в форме («Майк О'Кифи», – вспомнил Бентс его имя) кивнул на приоткрытую облупленную дверь. Бентс заглянул в щелку и увидел худую, как щепка, женщину, всклокоченную, с бледной, нездоровой кожей и мешками под глазами. Губная помада размазалась, тушь от ресниц оставила на щеках черные потеки. Она нервно курила и прихлебывала кофе, едва не давясь им.

– Пусть немного придет в себя. Я подойду к ней позже.

– Разве вы здесь командуете? – осведомился О'Кифи с сомнением в голосе.

– До тех пор, пока не поступит другого распоряжения.

О'Кифи не стал спорить.

Осторожно, ни к чему не прикасаясь, Бентс заглянул в маленький альков, служивший кухней. Обитательницы квартиры особой аккуратностью не отличались. Везде были рассыпаны крошки, в прозрачном стеклянном кофейнике оставался осадок, в раковине скопилась немытая посуда. Угол под потолком был заткан паутиной.

Большую часть комнаты занимала двуспальная кровать. На смятых простынях лежала жертва, полностью обнаженная, лишь черные трусики оставались на ней, зацепившиеся за лодыжку. Одежда ее валялась рядом с кроватью на полу.

Мертвая женщина выглядела лет на тридцать. Белая, черноволосая, с короткой-стрижкой и минимумом косметики на лице. Ее невидящие глаза были устремлены в потолок, где лениво вращался вентилятор. Шею жертвы опоясывала цепочка из маленьких, но глубоких, кровоточащих ранок, как будто ее душили петлей из колючей проволоки или специальным ошейником для норовистых собак, вывернутым шипами внутрь. Ноги ее были широко раскинуты, зато руки молитвенно сложены, а пальцы сомкнуты. Выродок позаботился о том, чтобы придать трупу такое положение.

– Время смерти?

– Приблизительно сразу после полуночи. Медэксперт определит точнее после вскрытия.

– Имя?

– Роза Джиллет. Так утверждают подружка и управляющий.

– Две женщины, а кровать одна?

– Кровать служила не для сна, а для работы. Посменно, на паях. Есть еще третья в доле – Синди Свит по прозвищу Конфеточка. Она пока еще не объявлялась. Цыпочки ловят клиентов самостоятельно. Сутенера не имеют.

– Взгляни-ка. – Монтойя указал на стодолларовую банкноту на столике, придавленную подсвечником с оплывшей свечой. – Странно, что ее не тронули. Подружка могла бы свободно ее прикарманить, а уж убийца точно не должен был оставлять купюру. Это же улика.

Бентс присмотрелся к купюре, и сердце его екнуло. Глаза Бена Франклина были замалеваны черным фломастером. Монтойя просиял.

– Что-то знакомое, не так ли? – Он подмигнул Бентсу. – Если память меня не подводит, уже второй случай...

Бентс сухо кивнул. Повторение было налицо. Жертва – тоже проститутка. Задушена петлей, оставившей странные следы на коже, подобные этим точечным ранкам, полторы недели назад.

– Промышляла тут же, во Французском квартале. Ее звали...

– Чери. Чери Бельчампс, – подсказал Монтойя.

– Вот-вот.

Дело пока повисло нераскрытым и оставляло неприятный осадок в душе. Благопристойная официантка в приличном заведении и любящая мать – это днем, а вечером и ночью – стодолларовая шлюха. Судилась с бывшим мужем из-за ребенка и поэтому тщательно скрывала свой побочный заработок. Теперь, разумеется, суд вынес решение в пользу отца за неявкой на слушание матери девочки. Грустный конец и без того печальной истории.

– Вот дерьмо! – тихо выругался Бентс.

Коллеги посмотрели на него удивленно. Он вздохнул:

– Что ж, попробуем вытрясти что-нибудь из подружки. К девице в соседней комнате вроде бы вернулся дар связной речи. Сообразив, что арест ей не грозит, она призналась, чем зарабатывает на хлеб, и рассказала, что перед выходом на «смену» решила проверить, освободилось ли рабочее место. Увидев на кровати Розу, явно мертвую, Дениз Бланш (так звали девушку) подняла крик. На шум первым примчался Марвин Купер, управляющий. Он вытащил рыдающую женщину из комнаты, отвел в пустующую по соседству и стал отпаивать крепким кофе с дешевым виски, предварительно заперев дверь рокового номера и вызвав полицию. Сейчас этот плотный смуглый лысый мужчина с небольшим количеством зубов во рту чувствовал себя неуютно под испытующим взглядом Бентса.

– Вы не заметили ничего необычного в комнате? Не обратили внимание на какой-то беспорядок?

– А труп на кровати, по-вашему, не беспорядок? Вам этого мало? – взвизгнула Дениз.

– Бедняжка чуть не рехнулась, – сказал Марвин мягко и присел рядом с девицей на кушетку. Она тут же уткнулась лицом в его пропотелую черную майку.

Мужчина зажмурился, припоминая. Крупный пот выступил у него на лбу.

– Пожалуй, только банкнота. Она мне сразу бросилась в глаза. Малый, который так пошутил со стариной Беном и не пожалел ста долларов... что о нем сказать? Нормальным его не назовешь.

– Ну а тело?

– Чье? Розы?

– Ну да. Вы на тело посмотрели?

– А как же... глянул. Увидел, как он с ней обошелся. Этот малый точно не в своем уме. Истыкал ей шею... И руки как сложил... псих!

– А как насчет третьей вашей жилички? Синди? Где она?

– Откуда мне знать? Они с Розой поцапались с неделю назад, и Синди смылась. Больше не появлялась.

– И не звонила?

– Нет. И свою долю за номер зажилила. Впрочем, нет худа без добра. С ней были только одни неприятности. Сплошная головная боль.

Бентс понял – сколько вопросов ни задавай, с места он не сдвинется. Ни управляющий, ни кто-либо из жильцов не видели, кого Роза привела к себе в комнату.

Уже совсем рассвело, когда Бентс и Монтойя возвращались в участок. Мостовые уже были переполнены автомобилями. Машины гудели, рычали моторы, пешеходы лавировали между сбившимися в сплошную металлическую массу автомобилями. Монтойя устал чертыхаться и лишь молча скрипел зубами.