Я упрямо молчу, отказываясь подыгрывать.

Мясник кладет плоскую часть лезвия на ладонь.

— Я собирался подождать с этим до выборов, но вы устроили мне неприятности, разгромив мое казино и побеспокоив мою любовницу на ее рабочем месте. Так что вот что мы сделаем. Галло вернут деньги, которые они украли из моего казино.

Я не знаю, сколько они взяли, но надеюсь, что это была чертова тонна наличных.

— А ты продашь мне транзитную недвижимость с большой скидкой.

Неа. Пускай не рассчитывает на это.

— И ты предоставишь мне должность в городском правительстве по моему выбору после твоего избрания.

Только в случае когда чертовы свиньи полетят.

— В качестве аванса за эти услуги я заберу твой аппендикс, — говорит Зейджак. — Ты не заметишь этого. Операция, хотя и болезненная без анестезии, но не смертельная.

Он еще раз поднимает кончик ножа, расположив его прямо над явно несущественной частью моих внутренностей. Он делает вдох, готовясь разрезать плоть. Затем он начинает вдавливать нож в живот.

Он проталкивает его мучительно медленно.

Я изо всех сил скрежещу зубами, глаза закрыты, но я не могу удержаться от придушенного крика.

Это действительно чертовски больно. Я слышал, что быть зарезанным больнее, чем застреленным. Недавно моя любимая жена ранила меня в руку, и я могу с уверенностью сказать, что нож, медленно, мучительно проникающий в внутренности, в сто раз хуже. По лицу течет пот, а мышцы дрожат сильнее, чем когда-либо. А нож вошел в мою плоть всего на сантиметр или два.

— Не волнуйся, — шипит Мясник. — Я закончу через час или около того...

— Секунду, секунду... — задыхаюсь я.

Он делает паузу, не вынимая нож из моего живота.

— Ты не мог бы сделать перерыв на секунду и почесать мне нос? У меня зуд, и он сводит меня с ума.

Зейджак раздраженно фыркает и напрягает руку, чтобы еще глубже вогнать нож в мое тело.

В этот момент в дверной проем влетает бутылка, в горлышко которой засунута дымящаяся тряпка. Бутылка разбивается о цементный пол, пылающий ликер растекается в лужу, а осколки раскаленного стекла разлетаются в стороны. Один из них задевает рукав вышибалы. Он крутится, пытаясь вытащить его.

Раздается еще один грохот, а затем взрыв, громкий и сильный.

— Разберитесь там, — шипит Зейджак своим людям.

Блондин сразу же уходит, огибая обломки «коктейля Молотова» и направляясь через боковую дверь. Вышибала направляется прямо к главной двери, но в ту же секунду получает пулю в плечо.

— Pierdolić! (польс. Блядь!) — шипит Мясник. Он прыгает мне за спину, на случай, если стрелок вот-вот войдет в дверь.

Но пока мы ждем, никто не входит. И я понимаю, что Зейджак разрывается: с одной стороны, он не хочет оставлять меня здесь одного. С другой стороны, он сам теперь беззащитен. Он понятия не имеет, сколько людей штурмует склад. Он не хочет быть застигнутым здесь, если в дверь ворвутся мои люди.

Проходят секунды, и мы слышим сбивчивые звуки криков, бега и чего-то еще, что разбивается, но невозможно понять, что происходит. Молотов все еще горит — более того, пламя каким-то образом распространяется по цементному полу. Возможно, горит краска. Она создает облака едкого черного дыма, от которого мы потеем и задыхаемся.

Наконец, Зейджак снова выругался. Он подходит к столу, берет в одну руку тесак, а в другую — мачете. Затем он поспешно выходит через ту же боковую дверь, где исчез его светловолосый помощник.

Как только я остался один, я начинаю выкручивать веревки и работать над ними. Моя левая рука уже почти полностью онемела, но я все еще могу двигать правой. Я тяну изо всех сил. Мои кисти, запястья, руки и плечи вопят. Кажется, что я сейчас вывихну большой палец. Но, наконец, я освобождаю правую руку.

В этот момент в дверь вбегает босая фигура, перепрыгивая через лежащее тело вышибалы, которому прострелили плечо.

Аида. Ее темные волосы развеваются позади как пламя, когда она летит по цементу. Она ловко избегает пламени и осколков стекла, останавливаясь только для того, чтобы схватить нож со стола. Она вкладывает его в мою ладонь.

— Перережь веревку! — кричит она. — Слишком высоко, мне не дотянуться!

По правой стороне ее лица течет кровь. Левая рука обмотана тряпкой.

— Ты в порядке? — спрашиваю я ее, протягивая руку над головой, чтобы посмотреть на веревку, все еще удерживающую мою левую руку на месте. — Где твои братья?

— Понятия не имею! — говорит она. — Эти головорезы забрали мой телефон. И пистолет тоже — Данте будет в ярости. Я здесь одна!

— Что! — говорю я. — Какого черта тогда весь этот шум?

— Отвлекающий маневр! — радостно говорит Аида. — А теперь поторопись, пока...

В этот момент веревка обрывается, и я падаю на бетон. Мои руки как будто не принадлежат моему телу. Ноги тоже пульсируют. Не говоря уже о ране на правом боку.

— Что они с тобой сделали? — спрашивает Аида, ее голос дрожит.

— Со мной все в порядке, — говорю ей. — Но нам лучше...

В этот момент возвращается светловолосый солдат с еще одним человеком Зейджака. Они оба вооружены и стоят в дверях, направив оружие прямо на нас.

— Не двигаться, — говорит блондин.

Воздух окутан дымом. Не знаю, насколько хорошо он нас видит — думаю достаточно хорошо, чтобы выстрелить. Я хватаю Аиду за руку и начинаю пятиться назад.

Мы идем по металлической решетке вдоль пола, обратно к месту свалки, где мясники сливали кровь и внутренности в реку.

— Стой! — кричит блондин, надвигаясь на нас сквозь дым. Он поднимает свой АР, приставляя его к боку.

Я слышу тупой лязг, наступив на откидную решетку.

Не сводя глаз с людей Зейджака, надавливаю носком ботинка в угол решетки, пытаясь поднять ее без помощи рук.

Она тяжелая, но начинает двигаться вверх, настолько, что я могу просунуть под нее всю ногу.

— Стойте там и держите руки поднятыми, — рявкает светловолосый солдат, приближаясь к нам.

Пинком я поднимаю решетку до конца.

Затем обнимаю Аиду и говорю: — Сделай глубокий вдох.

Чувствую, как напрягается ее тело.

Я подхватываю ее на руки и прыгаю вниз через решетку, в трубу шириной больше одного метра, которая ведет бог знает куда.

Мы погружаемся в грязную, ледяную воду.

Быстрое течение тащит нас за собой.

Темно, так темно, что нет разницы, открыты или закрыты глаза. Держась за Аиду железной хваткой, я протягиваю одну руку вверх, чтобы проверить, есть ли воздух над нами. Ладонь касается трубы, без какого-либо пространства между водой и металлом.

Значит, нужно пробираться как можно быстрее. Течение несет нас вперед, но я отталкиваюсь ногами, ускоряя движение.

Мы находимся здесь уже, наверное, секунд тридцать. Я могу задержать дыхание более чем на две с половиной минуты. Не думаю, что Аида сможет продержаться больше минуты или около того.

Она не борется в моих руках, не сопротивляется. Но я чувствую, как она напряжена и напугана. Она доверяет мне. Боже, надеюсь, я не совершил худшую из ошибок.

Мы мчимся вперед, я толкаюсь все сильнее. А потом мы вылетаем из выпускной трубы, падаем с высоты около полутора метров прямо в реку Чикаго.

Течение выносит нас в центр реки, примерно в шестистах метрах от каждого берега. Это не то место, где я хочу быть, на случай, если появятся лодки, но я не уверен, в какую сторону нас должно отнести. Я оглядываюсь, пытаясь понять, где именно мы находимся.

Аида прижимается к моей шее, гребя только одной рукой. Она не очень сильный пловец, а течение сильное. Она дрожит. Я тоже.

— Как ты узнал, что мы сможем выбраться оттуда? — спрашивает она меня, стуча зубами.

— Я не знал, — говорю я. — Как, черт возьми, ты меня нашла?

— О, я все время была с тобой! — радостно говорит Аида. — Эта предательская сучка Джада подмешала в наши напитки наркотики, но я не стала пить свой, потому что он выглядел странно.

— Почему ты не сказала мне об этом?

— Я собиралась! — говорит она. — Но ты уже осушил его. Я не хочу превращать это в культурную критику, но вы, ирландцы, могли бы научиться потягивать напиток время от времени. Не все надо пить залпом.