Вот он, странный деревенский мужик, проявившийся в образе далёких былинных сказок из минувшего детства. Крепкий как бык, а в душе покладистый как котёнок – добрый и простой. При этом, случись беда, пойдёт, не ведая страха, в смертный лютый бой с абсолютно любым врагом, сметая всё на своём пути. А потом, случись выжить, опять вернётся в свой дом и опять станет для своих преданным, простым, добрым и послушным. Удивительная личность, по-своему очень примечательная.

И ведь Елагин действительно сейчас был готов за Петра умереть. Даже если по пути на них нападут разом все бандиты Петербурга, он ни на шаг не отступит, будет стрелять до последнего патрона, а когда те закончатся, пойдёт в рукопашную.

Может быть, правы надзиратели сыскного отделения, и им было за что Петра недолюбливать? Дерзкий он, с дворянской спесью. На всех смотрел сверху вниз. Как такого любить?

– Так как ваше отчество? – повторил он вопрос.

– Николай Степанович я, – буркнул Елагин, продолжая смотреть в окно. По краске на ушах было видно, что он смущён.

Пётр протянул ему свою правую ладонь:

– Мир, Николай Степанович?

Елагин посмотрел на руку, потом на Петра, улыбнулся и пожал её.

– Мир, Пётр Васильевич.

Вокзал был заполнен множеством людей. Суета здесь стояла страшная: разнородное движение толпы, пробивающиеся сквозь гул голосов крики, стуки каблуков, и всё это на фоне громко шипящего только что прибывшего из Москвы поезда. Окружённый густым облаком воды паровоз, дыша энергией котла, засвистел стравливаемым паром. Облако вообще скрыло его из виду. Вдоль поезда – кто спешно, кто неторопливо – двигались прибывшие в Петербург разношёрстного облика люди. Рядом с ними, по другую сторону перрона, в ожидании отправления стояли те, кто столичный город желал покинуть. В вагоны поезда, готового отправиться в Москву, погрузка пассажиров ещё не началась. До отправления оставалось сорок минут времени.

Пётр, в сопровождении плотного кольца из сыщиков летучего отряда, приблизился к своему вагону. Елагин стоял рядом, внимательно осматриваясь по сторонам, держа руку на рукояти револьвера. Остальные сыщики были в гражданском. Публика от грозного, крепко сложенного полицейского в мундире невольно отступила в стороны. Таким образом, на перроне вокруг Елагина самопроизвольно образовался небольшой пятачок пространства, в котором можно было без стеснений располагаться.

Когда дверь вагона открыл кондуктор, и в него ручейком потекла толпа отправляющихся, сыщики летучего отряда прошли с ней в вагон, чтобы его осмотреть. Елагин при этом от Петра не удалялся ни на шаг. Сжимая револьвер, он, приподняв лицо, непрерывно осматривался, готовый в любой момент пресечь бандитское нападение.

Расположившись в первоклассном купе, Пётр вновь пожал руку Елагину:

– На этом всё, Николай Степанович, дальше я уже сам, прощайте, благодарю за содействие.

Елагин улыбнулся, кивнул головой и быстро прошёл на перрон. До оправления поезда Пётр видел через окно, как он с сыщиками продолжает контролировать обстановку вокруг его вагона.

Поезд тронулся, перрон с сыщиками и немногими провожающими поплыл вдаль, скрываясь из глаз.

Петром овладело тревожное новое чувство. Его командировка в тайгу, к таинственным СЛТ началась.

27 апреля 1908 года

Воскресенье

14 часов 15 минут

Иркутск

Железнодорожный вокзал

Скорый поезд «Москва – Иркутск» медленно, дыша паром, дотащился до перрона иркутского железнодорожного вокзала и, наконец, остановился.

Пётр, стоя в тамбуре вагона, задумчиво рассматривал в окно Ангару – великую сибирскую реку, поднявшуюся в весеннем половодье, берег которой располагался рядом, в каких-нибудь шестидесяти саженях. За ней, на её правом берегу, виднелись кирпичные двухэтажные дома центральной части сибирского города. Погода стояла солнечная, весенняя. Полуденный диск солнца на высоком голубом небе ярко освещал город, хорошо просматриваемый в прозрачном воздухе во всех направлениях.

Иркутск Пётр хорошо знал из своей прежней жизни. В августе 1905-го года, долечиваясь в местном военном госпитале после тяжелейшего ранения, он много гулял здесь. Перед выпиской, для разработки ослабленной ноги, врачи потребовали от него большой подвижности, помногу часов в день гулять, невзирая на погоду. Старый военный хирург, своим великим талантом сохранивший ему ногу, буквально выгонял его из госпиталя на улицу, требуя расхаживать атрофированные суставы и мышцы, долгое время скованные гипсовой неподвижностью. Он требовал ходить при костылях по две-три версты ежедневно и, чтобы он не лукавил, сокращая расстояние, каждое утро называл ему новый городской адрес, до которого надо было дойти, а при возвращении описать в подробностях облик расположенного по нему дома. Таким образом, Пётр исходил тогда весь город, прекрасно запомнив его во всех деталях.

Одним из первых сойдя на перрон, он поспешил через симпатичное одноэтажное здание вокзала на Глазковскую набережную54, по пути купив за пять копеек главную местную газету – «Иркутские губернские ведомости». Спешил он не напрасно: количество конных экипажей у вокзала было ограниченно; надо было успеть занять один из них, чтобы потом в раздражённой толпе приезжих не ждать много часов новую карету. Сунув извозчику в руки трёшник (за меньшие деньги тот не согласился бы даже тронуться с места), он приказал тому ехать до гостиницы «Отель-Централь» на Большой улице55 и запрыгнул в карету. Ещё в Москве, в ожидании поезда на Иркутск, он с почтамта созвонился с Филипповым и Кошко и сообщил тем, что планирует остановиться обязательно в ней. Она была первоклассной, располагалась в центре города, с неплохим ресторанчиком «Модерн» в своём подвальном помещении и наверняка с телефоном в вестибюле (то есть она была лучшим местом для остановки в городе).

Карета прогрохотала по понтонному Николаевскому мосту56 через Ангару и закачалась по грунтовой дороге Почтамтской улицы57, углубившись в город. Пётр посмотрел в окно, вспоминая облик восточносибирской столицы. За три года здесь ничего не изменилось, разве что военные с улиц совсем пропали (в 1905-м году Иркутск солдатами и офицерами был переполнен). Всё тот же странный город, где изыск красивых каменных домов несуразно контрастировал с полным отсутствием мощёных улиц. Дороги в Иркутске были только грунтовые, часто разбитые, и в сырую погоду здесь на улицах царила невероятная слякоть. В столице Сибири происходило слияние города, стремящегося к современности, и провинциальной деревни. Это был какой-то переходной город, состоящий из столичного изыска и деревенского запустения, которое на его окраинах, с коровами и свиньями на улицах, просматривалось особенно заметно.

Пётр вспомнил о газете в руке и быстро осмотрел её первую полосу. «Ведомости» были вчерашние, от 26 апреля. В их официальной части под приказами стояли должности и фамилии исполняющего обязанности иркутского генерал-губернатора генерал-лейтенанта Брилевича и исправляющего должность губернатора Югана. Только для выяснения и уточнения этих двух главных иркутских лиц Пётр газету и купил. Ему надо было понимать, к кому в случае острой нужды здесь обращаться.

Брилевича Пётр знал и поэтому его назначение сюда воспринял сюрпризом. Тот был известным в Петербурге генералом, знакомым его отца. Когда осенью 1905-го года Пётр проходил дома под присмотром семьи реабилитацию, Брилевич даже наведывался к ним в усадьбу и имел с Петром пусть короткий, но душевный разговор. Короче, с нынешним иркутским генерал-губернатором, так совпали звёзды, Пётр был знаком через своего отца лично. Это был достойный человек, к которому можно было смело обращаться за помощью. Югана Пётр не знал и что он собой представлял, не имел понятия. Но это уже было не важно – лично знакомый ему генерал-губернатор статусом был выше; этой иркутской фигуры было предостаточно.