Сохранять такую записку было нельзя (о помощи сыску студентов никто знать не должен), поэтому Пётр её немедленно сжёг, обугленный пепел бросил в унитаз и смыл водой. Подвергать риску изобличения своих агентов было для сыщика самым аморальным преступлением.

Одевшись поверх свитера и шерстяных кальсон в скромный повседневный костюмчик, состоящий из серых пиджака, жилета и брюк, он обулся в сапоги, накинул сверху серое пальто, кепку и наспех пробежался руками по своим карманам, как простым, так и потайным, проверяя напоследок, всё ли на месте. Столыпинская доверенность, два паспорта (настоящий, на его имя, и фиктивный, оперативный, на имя чужое), удостоверение личности, деньги, ключ от шифра, билет на поезд были на местах. Оберег Шамана на животе, христианский крестик на груди, водонепроницаемые суперчасы Кошко в кармане жилета, револьвер в кобуре, запасные два барабана от револьвера в специальном самодельном кармане пиджака, складная бритва в левом кармане брюк, складной нож в правом – всё на месте. Пётр прислушался к совету Кошко поклажи с собой брать по минимуму, но только решил этот вопрос упростить и вообще от неё отказаться. Подумаешь, неделю на поезде до Иркутска без сменного белья будет ехать, велика проблема – в армии на войне он месяцами не мылся и от этого не умер. Поклажа, рассудил Пётр, будет, как минимум, одну руку занимать, а ему сейчас, при оперативном контакте с бандитом-убийцей, обе были нужны свободные.

Окинув прощальным взглядом свою квартиру, прекрасное жилище, долгое время согревавшее его своим уютом и покоем, он взялся правой рукой за рукоять размещённого на животе револьвера, под нарочно не застёгнутыми пальто с пиджаком, и решительно вышел на лестничную площадку. Закрыв дверь, он спустился вниз.

Швейцар внизу не скучал – он встретил его с переполошенным лицом.

– Пётр Васильевич, вы слышали, что ночью здесь было?! – воскликнул он, вскакивая со стула.

Пётр прошагал к столу и немо уставился на швейцара ожидающим взглядом.

– Стреляли по всей улице! Много стреляли! Как вы ничего не услышали?! Уснули, что ли?!

– Кто стрелял? – откашливая комок в горле, спросил Пётр.

– Полицейские в пять утра понаехали двумя экипажами! Человек пятнадцать было! Бандита того арестовали!

– Который за мной следил?

– Ну а какого ещё?! Вы что, проспали всё?!

– А что это за две кареты у крыльца стоят?

– Полицейские из уголовного сыска, вас, сказали, ждут!

Отпустив рукоять револьвера, Пётр застегнул пиджак и запахнул пальто. Собравшись разлетевшимися по разным уголкам разума мыслями, он положил на стол свои ключи.

– Я уезжаю, надолго, до сентября, присмотрите, пожалуйста, за квартирой. Никого в неё не впускайте, вещи не трогайте, главное, чтоб там вода из труб нигде не потекла.

– Да как я могу что-то из вашего тронуть?

Пётр коротким повелительным жестом руки пресёк всплеск неуместной обиды швейцара, положил поверх ключей два червонца и быстро вышел на улицу.

Первым делом быстро осмотрелся. Обстановка на канале была вроде бы обычной, тихой и спокойной. Справа и слева около трёх десятков прохожих, нечем не взволнованных, кареты бандита след простыл, а рядом стоят два экипажа с сытыми, бодрыми лошадьми. На козлах в гражданской одежде сидели знакомые надзиратели из летучего отряда. Они молча и терпеливо смотрели на него.

Дверца первой, ближайшей кареты распахнулась, и на мостовую лихо спрыгнул Елагин – негласный командир сыскной группы задержания. Он был одет в тёмно-зелёную шинель, подпоясанную ремнём с кобурой, фуражку, брюки и крепкие ботинки. Вид он, учитывая его скуластое волевое лицо и широту в плечах, производил грозный, устрашающий. Прав был швейцар, при виде такого полицейского незазорно было и в штаны помочиться. Елагин быстро осмотрелся по сторонам, повелительным жестом руки приказал сыщикам со второй кареты не высовываться и, шагнув к Петру, внимательно осмотрел его каким-то необычным взглядом. Вместо стандартной раздражённости он сейчас рассматривал его с почтением, что ли.

– Разбойника взяли? – спросил Пётр, несколько растерянный. К злому Елагину он привык, а от такого, нового, учтивого, уже не знал, чего ждать.

– Ушёл, – ответил тот, смущённый. – Во дворы бросился и скрылся. Двоих наших городовых несмертельно подстрелил.

– А сейчас вы чего здесь стоите? – проклиная всё на свете, спросил Пётр, вновь расстёгивая пальто с пиджаком.

– Батя велел вас до вагона сопроводить, чтоб не стряслось чего по пути. Впятером мы тут.

Пётр забрался в карету и уселся на сиденье. Елагин забежал с другой стороны, крикнув сыщику, исполнявшему роль извозчика, двигать к Николаевскому вокзалу. Экипаж немедленно затрясся в сторону Лиговской улицы53.

Заметив, что Елагин запрыгнул в карету уже с расстёгнутой кобурой, смещённой к животу, подготовленной к немедленному выхватыванию оружия, Пётр посмотрел в своё окошко налево, рассматривая место ночного происшествия. Всё правильно: карета с бандитом стояла напротив арки прохода во внутренний двор углового дома, в которую тот, судя по всему, и побежал, когда нерадивые полицейские раньше времени в поле его зрения засветились. А там, за двором, начинался кирпичный лабиринт из проходов в другие дворы, чёрных входов, лестниц, окон. Дома здесь располагались самым удачным для бегства образом. Преследовать посему стремительно убегающего дерзкого бандита было близко к невозможному.

– Филиппов вас предупредил, что разбойник особо опасен? – спросил Пётр у Елагина, когда дом скрылся за поворотом Обводного канала.

– Нас? – Елагин брезгливо поморщился. – Меня здесь, к несчастью, не было. Я бы этому подонку уйти не позволил, по ногам бы расстрелял. Батя послал на задержание двоих дежурных по отделению надзирателей да семерых поднятых по тревоге в казарме городовых. Короче, всех, кто в отделении был на то время. Он им дал команду бандита только живым взять, вот они стрелять по нему и побоялись, растяпы. Им надо было не воздух поливать предупредительными, а по ногам стрелять; девять стволов было, кто-нибудь да обязательно попал бы.

– Понятно всё. Недооценили они его. Этот бандит, чтоб ты понимал, один из самых опасных в городе. С таким шутковать не стоит. Это им ещё повезло, что тот подранил двоих на отходе, так бы мог и перестрелять всех до единого. Вооружён он двумя револьверами и с двух рук лупит, по оперативным сведениям, с пятидесяти шагов в яблочко.

Правая ладонь Елагина опустилась на выглядывающую из кобуры рукоять револьвера. Намёк Петра он понял.

– А что это, Пётр Васильевич, он за вами следил? – спросил Елагин, продолжая смотреть в окно, когда карета свернула с Обводного канала на Лиговскую улицу. До Николаевского вокзала осталось рукой подать.

– Чёрт его знает, – буркнул Пётр, удивлённый таким официальным тоном. – Может, пристрелить меня надумал.

– Со мной не пристрелит. Я ему, мерзавцу, голову отверну.

Пётр внимательно осмотрел Елагина и спросил:

– С чего это ты меня на «вы» называть начал? Случилось чего?

Елагин внимательно посмотрел на него в свою очередь:

– Батя с утра приказал мне лично за вашу безопасность ответить. Сказал, разбойники планируют на вас напасть. Поэтому, мол, посылает меня – самого для отражения нападения подготовленного. А я ведь, Пётр Васильевич, не совсем дурак, каким вам кажусь. Я ведь понимаю, что за простым сыщиком бандиты следить не будут. Дорогу вы им перешли крепко. А раз так, то сыщик вы – правы наши чиновники отделения – на самом деле достойный. А с достойными людьми мы, люди деревенские, привыкли обращаться по имени-отчеству.

Пётр откашлялся и спросил:

– Как мне тогда вас величать по отчеству? Николай… – Он никогда не знал отчества Елагина, только сейчас подумал об этом!

– Да Колькой зовите, как прежде, – отмахнулся тот. – Я привыкший.

Пётр внимательно, до всех микроскопических деталей осмотрел облик отвернувшегося к окошку Елагина.