– Так что же вы тогда меня выбрали?! – спросил Пётр, покоробленный.

– Ты не психуй раньше времени. Психовать позже будешь, там, в таёжном лесу, – требовательно остановил его Кошко. – На твоей кандидатуре настоял Филиппов. Тебе известно, что он мой бывший начальник, и отношусь я к нему с крайним уважением. В отличие от тебя, сорванца, я с уважаемыми мною людьми не спорю. Раз Филиппов так решил, так тому и быть.

– Извините…

– У Филиппова другая позиция. В Елагине он сыщика не видит. Считает, что тот отлично справляется с задержаниями вооружённых уголовников, но в оперативной работе нулевой. Не сможет он, по мнению Филиппова, провести тщательное расследование. В глазах Владимира Гавриловича чаша весов с умом и образованием однозначно перевешивает. Он, напротив, никого кроме тебя в «деле о СЛТ» не видит. Вот так решение и было принято. Малость пообсуждали и окончательно остановились на тебе. Даже твоя хромота на решение не повлияла.

– Хромота?..

Нет, всё-таки Кошко добил Петра сегодняшними откровениями! У него кругом пошла голова, и он был вынужден остановиться, чтобы удержать равновесие.

– Откуда вы про мою ногу знаете?!

Тут уже не выдержал Кошко:

– А ты что, наглец, думаешь, в сыске кроме тебя служат одни идиоты?! – гневно воскликнул он, внезапно побагровев. – Думаешь, один ты наблюдательный?! Ты, чёрт побери, в сыске служишь или при консерватории?! Ты думаешь, мы с Филипповым твою хромоту не заметили?! За кого ты нас держишь, наглец?!

Пётр, не выдержав последней атаки, шатаясь, прошёл к скамейке возле вознесенского моста и буквально рухнул на её дубовые бруски. Голова предательски кружилась. Лицо и тело облились холодным липким потом. Он сорвал с головы фуражку и пошире распахнул на груди пальто. Кошко присел рядом, полубоком, внимательно его рассматривая.

– Ты здоров? – тихо спросил он.

– Полтора суток не спал, – отмахнулся Пётр, в состоянии головокруженья потеряв требования учтивости. – Устал… Обедал давно… Да ещё вы со своими откровеньями… Голова чуть кружится… Сейчас пройдёт…

Кошко порылся в своём обширном лакированном портфеле и протянул ему ароматный пирожок, пахучий мясом, завёрнутый в салфетку.

– Ешь, – приказал он. – А на меня не злись. Тебе мой характер известен. Не люблю я, когда меня дураком выставляют. В чём-то ты похож на меня. Эмоциональны мы слишком. Тебя я сразу полюбил, потому что по тебе часто вспоминаю молодость свою бесшабашную.

Пётр взял пирожок, развернул салфетку и жадно откусил от него большой кусок ароматной мякоти. По телу пробежала волна облегчения.

Кошко смочил свой чистый носовой платок в воде канала и протянул его Петру. Тот утёр им своё лицо. Сознание прояснилось.

– Хромоту твою первым заметил Филиппов, летом 1906-го года, когда я ещё во дворцовой полиции служил, до должности его помощника. Он навёл справки и всё по твоей ноге выяснил. И про атаку мукденскую, и про пулю пулемётную, и про ранение страшное, и про госпиталь иркутский. Врачи сказали ему, что синдром твой года через два-три пройдёт. Он связан с повреждёнными нервами, которые срастаются очень продолжительно. Ну не будет же Владимир Гаврилович из-за такого пустяка, временной хромоты, увольнять перспективного сыщика!

И вообще, за кого ты нас принимаешь? Ты думал, что мы звери лютые, без души и совести, вышвырнем на улицу молодого парня только за то, что он в бою тяжело раненый, изредка на службе хромает? Ты понимаешь, как для нас это выглядит оскорбительно? Ты должен был такое не утаивать, а прямо нам всё рассказать!

– Извините, Аркадий Францевич, но я действительно этого боялся. Я очень хотел служить в сыске, тем более при вас. А нога мне постоянно приносит одни хлопоты и страдания. Она то не болит, то сводит такой болезненной судорогой, что в пору на землю падать. Не мог я быть в уверенности от вашего милосердия. Кому хромой надзиратель нужен?

– Ладно, проехали. – Кошко откинулся на спинку скамейки, сев поудобнее. – В тайге тебе надо будет что-то со своей ногой делать. Обязательно купи в аптеке лекарства обезболивающие, мази всякие согревающие, в магазинах подыщи кальсоны шерстяные. Ходить там придётся много. Да ещё учти, что там холода.

Повторюсь, что я бы послал туда Елагина. Но с Филипповым спорить, сам знаешь, ещё тяжелей, чем со мной. Если уж он принял решение, то на его мягкость и доброту не рассчитывай – обязательно сделает по-своему.

– Надеюсь, справлюсь.

– С чего ты думаешь своё расследование начать?

Пётр крепко задумался, взвешивая варианты. Пока ясной картины у него не было.

– Думаю приехать в Иркутск, осмотреться на месте, аккуратно по СЛТ там людей разных порасспрашивать и дальше уже решать. Пока у меня не было времени подумать над этим. Вы же с Филипповым меня только что всем этим огорошили!

– Ну, приедешь ты в Иркутск, ну, порасспрашиваешь, а тебе ответят, округлив глаза, что о СЛТ понятия никакого не имеют. Слухи-то эти специфические, широко по публике не гуляющие, в противном случае ими была полна вся империя. Об СЛТ шепчутся по кухням редкие отдельные люди, как таковых ты будешь искать? Четыре месяца на такое расследование – срок только на первый взгляд кажущийся достаточным, на самом деле он короткий, предельно ограниченный. Если в Иркутске провозишься без толку месяц-два, то на тайгу уже и времени не останется.

– Резонно. А что предлагаете вы?

– Первым делом тебе надо встретиться с самым главным свидетелем по этому делу – с бывшим иркутским губернатором Моллериусом. Он точно посвящён в курс дела и знает наверняка много больше, чем изложил в письме к царю. Сейчас Моллериус проживает в Петербурге, ждёт от царя новой должности. Я вчера навёл по нему кое-какие справки.

– И как я с человеком такого высокого статуса встречусь? Тот может меня к себе не подпустить!

– А столыпинская доверенность на черта тебе дана?

– Ну, не знаю… С губернаторами я никогда в жизни не общался. Я даже не имею представления, как мне к нему правильно одеться! Губернатор, пусть даже бывший, – это ближайшее окружение царя! Высшее общество!

– Я что, напрасно тебя в нахальстве упрекаю? – удивился беззлобно Кошко. – Ты то хамишь мне и Филиппову, то боишься пойти к какому-то там губернатору! Что, бывший губернатор в тебе наводит больше страха, чем я или Филиппов? То есть ты даже сейчас мне хамишь, сам того не замечая! Вот как мне тебя терпеть? Я что, начальником московского сыска не отношусь к наводящему в тебе трепет высшему обществу? Со мной ты дерзишь по двадцать раз на дню, а какого-то губернатора перепугался до смерти. Как так?

Пётр не смог найти, что на это ответить. Кошко был прав. Он действительно иногда переигрывал и вёл себя перед ним некорректно, позволяя излишние вольности. Тому надо было быть по настоящему великодушным человеком, чтобы при своём импульсивном жёстком характере такое ему много раз прощать.

Кошко, заметив его растерянность, тихо откашлялся и продолжил:

– По Моллериусу мои соображения следующие. Царю он написал пугливое осторожное письмо без какой-либо конкретики. Но, как человек высокого статуса, в чём ты прав, он никогда бы на такое не решился, не будь у него достоверных сведений по СЛТ. Никогда бы он не поделился слухами и сплетнями в личном письме к Императору. Это очевидно. Такая психологическая хватка к тебе со временем придёт. Моллериус сто процентов знает больше, чем в письме сообщил. Он просто побоялся указать детали, запутавшись в оценке их восприятия Императором. Поэтому именно с доверительного разговора с ним надо начинать расследование.

Встречу с Моллериусом я попробую организовать на днях, если повезёт, то уже завтра. Мне он точно не откажет. В крайнем случае, тыкнем ему в нос твоей доверенностью, в которой недвусмысленно содержится требование премьер-министра твоей деятельности помогать. С твоей бумагой можно устроить допрос любого высокопоставленного лица. В этом плане она блестящая. С подобными документами, признаться, я никогда не сталкивался. Это уникальная бумага, по сути, открывающая в империи любые двери.