– Ну что вы, Гриша. Я же говорю, что просто очень люблю свет свечей. В этом доме когда-то по вечерам всегда горели свечи…

Она жестом предложила ему сесть, а сама скрылась за занавеской.

Гриша опустился на стул и замер в ожидании. В этот раз обстановка комнаты казалась ему еще более нереальной. Вся эта мебель, убранство XIX века, этот канделябр со свечами, свет от которого освещал почти каждую деталь не хуже электрической лампы, но представлял все в ином, как бы сказочном виде. Он поднял глаза и увидел старинные иконы в правом углу под потолком. Образа освещала лампада, которая недвижно висела на трех причудливо изогнутых цепочках. Он перевел взгляд на комод, где стояли фотографии… и вдруг почувствовал себя причастным ко всему этому; на душе его стало почему-то хорошо, и он заулыбался.

Софья Ильинична вернулась в комнату с подносом, на котором возвышались фарфоровый сервиз и вазочка со сладостями. Она расставляла чашки на столе и, казалось, нисколько не смущалась поздним гостем. Гриша с удовольствием наблюдал за ее уверенными движениями, точными и какими-то по своему грациозными. В этой женщине удивительным образом сочетались возраст и красота; достоинство, благородство и естественность. Гриша подумал, что этого не достает современным девушкам, и даже тоскливо вздохнул от такой мысли.

– Я сегодня пекла пирог. Знала, что вы придете. Вот только не знала, во сколько. Поэтому, конечно, он давно остыл…

Говоря это, она ни разу не подняла глаз на него, оправила скатерть на столе и снова вышла в кухню.

– Надеюсь, вы любите яблочный пирог, Григорий? – донеслось до него оттуда.

– Да, очень! – радостно ответил Гриша. Он только что вспомнил, что почти весь день ничего не ел.

«Знала, что я сегодня приду…» – повторил он мысленно.

– Софья Ильинична, откуда вы… – но в последний момент он передумал задавать этот вопрос. Снова огляделся в комнате, будто хотел еще раз убедиться, что он именно здесь, а не в каком-то другом месте, и что это все ему не снится. Взгляд его остановился на камине…

– Вы что-то хотели спросить у меня, Гриша? – возвращаясь в комнату с пирогом на большом круглом блюде, произнесла женщина.

– Софья Ильинична, почему вы не разжигаете камин? – спросил он.

Она обернулась и посмотрела туда, куда смотрел ее гость, как будто давно забыла, что этот предмет вообще существует в доме.

– Ах, камин… С удовольствием бы, но… – она вздохнула. – Последнее время нет сил занести дрова на второй этаж. Да и дров, кажется, давно не осталось. Дороговатое для меня удовольствие.

– А он работает? – снова спросил Гриша.

– А что с ним станется. Это работа добрая. Такие веками служат, и ничего им не делается. Дед Василий мастера аж из Рыбинска в С. привозил, – улыбнулась она, – правда, не чистили его давно. Но уверена, что он в порядке.

Повисла пауза.

– Что же вы, Гриша, пейте чай, ешьте, пожалуйста! – принялась она потчевать гостя.

Гриша смущенно начал жевать кусок пирога с чаем. Пирог был очень вкусным.

– Выглядите очень усталым! – заметила она и озабоченно посмотрела на него.

Он перестал жевать, глотнул чая и действительно почувствовал, что сильно устал.

– Вам надо выспаться, Гриша! – сказала Софья Ильинична.

Григорий кивнул в ответ. Он не знал, как продолжить разговор, но не чувствовал обычного смущения, которое посещает в такие минуты. И молодой человек просто расплылся в широкой обаятельной улыбке, которой хотел показать, что не очень-то и устал и готов к общению.

Гриша боялся, что она проводит его домой. А так не хотелось уходить… Хотелось быть здесь еще и еще, наслаждаться моментом. Он ел пирог и улыбался. Но внутри что-то цепляло его все сильнее и так глубоко и необъяснимо, что захотелось плакать…

Софья Ильинична словно поняла его ощущения и улыбнулась в ответ умиротворяющее.

– Я рада, что вам у меня нравится…

– Расскажите мне о доме и о вашей семье, пожалуйста! – вдруг попросил он.

– Вы слишком устали сегодня, Григорий.

Она встала и снова вышла в кухню. Но скоро вернулась со стаканом молока и медом. Поставила перед ним.

– Вам надо успокоиться и отдохнуть. Выпейте! Это поможет расслабиться. Я постелю вам в гостевой комнате.

Григорий заволновался:

– Но я оставил машину непонятно где…

– Пейте! Ничего с ней не случится, – спокойно ответила Софья Ильинична.

Григорий почувствовал, что действительно валится с ног. Сил идти к машине и ехать домой правда не было. Он послушно взял стакан с теплым молоком и стал пить его. Софья Ильинична молча вышла в дверь за его спиной.

Через некоторое время она провела его в небольшую, но очень уютную комнату, где уже приготовила ему постель.

– Ложитесь спать! Сегодня вы уже не в силах говорить о чем-либо. Отдыхайте! Все дела и разговоры подождут… – и она затворила за собой скрипучую дверь.

Когда Гриша наконец лег в постель, он все еще не мог поверить, что ночует в этом доме. Что-то почти мистическое было во всем происходящем. Так ему казалось… Он силился разглядеть детали комнаты в свете, доходившем сюда от уличных фонарей. Но все уже плыло перед глазами. Григорий чувствовал, как хорошо ему в этой теплой постели, как спокойно…

«Удивительно… – подумал он. – Никогда не испытывал подобного ни в одном чужом доме… Так комфортно, словно я тут сам живу…» И с этой мыслью он закрыл глаза. На секунду еще его сознание отметило знакомый шелест дождя за окном, и он отключился…

Утром Гриша проснулся от звонка своего телефона. Он лежал и какое-то время слушал надрывную мелодию аппарата. Этот звук никак не сходился в реальности с обстановкой, которая открылась его глазам. Старинная обстановка комнаты и… звонок на мобильный… Но телефон настаивал на своем.

– Алло!

– Доброе утро, Григорий! Я, конечно, понимаю, что сам не ограничил тебя в передвижениях. Но все-таки было бы неплохо показаться сегодня в моем кабинете, рассказать, как идут дела!..

– Анатолий Валентинович, прошло всего три дня… – капризным тоном ответил он начальнику и сам поразился несвойственной ему наглости.

– Ну-ну, Григорий Александрович! – отозвался начальник без тени раздражения в голосе. – Я не настаиваю, чтобы ты явился пред мои ясные очи прямо сейчас, но через пару часов жду тебя! – и он положил трубку.

Вставать еще очень не хотелось. Гриша лежал и разглядывал гостевую комнату. Эта комната не походила на комнату с камином. В ней было больше строгости. Она была вытянутой формы с окном, выходившим на улицу Петербургскую. Стены комнаты были выкрашены в приятный молочный цвет, на них висели картины с пейзажами Волжской природы. Мебели было мало: массивная кровать с деревянными круглыми набалдашниками по краям и комод напротив нее; два стула по разным сторонам от высокой резной двери, и еще у окна стояло красивое овальное зеркало в напольной раме, слегка наклоненное вверх. Все одного темно-коричневого тона. В углу, почти над Гришиной головой, так же как и в столовой, был резной иконостас с образами и лампадой на цепочках.

Григорий потянулся и заставил себя подняться с постели. До него доносился запах свежесваренного кофе.

С Софьей Ильиничной они встретились в коридоре. Она улыбнулась приветливо и так естественно, словно бы Гриша был родственником и они знали друг друга много лет, пожелала доброго утра и протянула полотенце; жестом указала, где ванная комната. Гриша молча отправился умываться.

Когда пили кофе, Григорий с двойным удовольствием уплетал вчерашний яблочный пирог. Говорили о посторонних вещах, и не было никакой неловкости недавнего знакомства, не нужно было ничего объяснять друг другу. О том, что Грише удалось узнать накануне, он сейчас рассказывать тоже не хотел. Так было приятно просто завтракать и говорить с Софьей Ильиничной, и не хотелось портить сейчас настроение ни ей, ни себе… Гриша был под впечатлением от дома, от гостеприимства хозяйки, от того, что она с удовольствием общалась с ним.