— Например того, что вас такого умного, интеллигентного, талантливого и образованного арестуют, несмотря на всю вашу хитрую конспирацию.

— Меня предали, — буркнул он. — Рано или поздно мои друзья по борьбе найдут того, кто это сделал, и накажут!

— Мне кажется, вам о другом нужно думать…

— О чём — о бессмертной душе? — хмыкнул он.

— В том числе. Душа, конечно, бессмертна, а вот бренное тело, увы, нет… На вашем месте я бы серьёзно озаботился тем, как стать полезным новой власти.

— Я не предатель! — он отвернулся.

— Вам решать. И да, сразу хочу отвратить вас от мыслей о побеге: буду стрелять без предупреждения.

— А мне казалось, что я вам нужен живым, — горько улыбнулся Кауров.

— Вполне достаточно, чтобы вы говорили. А сами будете в уборную ходить или в судно под себя — мне не принципиально, — огорошил его я.

Арестованный замолчал.

Аким хотел отвезти нас к зданию милиции, но я сказал, чтобы он остановился у Торговой площади.

Возница пожал плечами и равнодушно выполнил просьбу, а вот Кауров насторожился.

Я протянул Акиму деньги.

— Бери, тут ровно, как договорились.

Тот взял деньги, однако привычным жестом послюнявил пальцы и стал пересчитывать купюры.

Я ухмыльнулся про себя: надо же, какое доверие вызывает советская милиция у рядовых обывателей, но ничего говорить не стал.

— Порядок, — отозвался Аким, пряча деньги за пазуху.

— Езжайте назад и постарайтесь не распространяться на эту тему, — предупредил я. — Арестованный — не врёт, у него могут оставаться на свободе сообщники. Если станете болтать, они могут найти вас.

Само собой имелось в виду другое. Вряд ли сведения о произведённом мной аресте в поезде быстро дойдут до ушей Кравченко: в вагоне тогда никто толком не понял, кто я такой и кого задержал. Так что дня три-четыре форы у меня точно есть. Но если извозчик начнёт трепаться среди своих, то вполне может привлечь внимание кого-то из осведомителей ГПУ. И тогда на стол Кравченко могут лечь материалы, о которых ему лучше бы не знать до поры до времени.

И тогда все силы будут брошены на наши поиски. А это как раз то, чего я искренне хотел избежать. Не только деньги любят тишину.

— Вот жеж! — Аким выматерился от души. — Как знал — не надо с милицией связываться! Одни неприятности от вас!

— Будете молчать, и неприятности не возникнут, — сказал я.

Аким бросил на меня хмурый взгляд исподлобья, однако вступать в спор не стал. Развернулся и покатил на телеге обратно.

— Сдаётся мне, гражданин Быстров, что вы затеяли какую-то свою игру, — вдруг сказал Кауров. — Видимо сильно мне досталось: сначала не сообразил, с какой стати меня вдруг не ГПУ, а милиция арестовала. А теперь, как я погляжу, мы даже в отделение идти не собираемся. Может, вы, Быстров, работаете на какую-нибудь третью сторону? Ну, скажите: английская разведка, французская… Ну же, не бойтесь, а то я теряюсь в догадках?

— А об этом мы с тобой уже на месте поговорим.

Я нарочно не стал развеивать его внезапные иллюзии на мой счёт. Пусть думает, что его персона действительно вызвала интерес у какой-нибудь иностранной разведки. Глядишь, будет меньше дёргаться по дороге, а у меня, соответственно, не возникнут новые проблемы.

Уж чего-чего, а стрелять в Каурова точно не улыбалось: я хотел отдать его в руки товарища Маркуса в максимально непопорченной кондиции. Правда, для подстраховочки нужно выудить у главаря белогвардейского подполья информацию, которая поможет вытащить Архипа, да и самому позволит остаться на плаву.

«Военная» хитрость сработала. Арестованный вёл себя тише воды, ниже травы. По дороге до выбранного Леоновым логова, эксцессов у нас не возникло. Даже успели переброситься парой анекдотов.

Какой я всё-таки молодец, что заранее выяснил у Пантелея, где тот собирается держать Каурова. Петлять по городу и искать Леонова не пришлось, минут через пятнадцать мы были на «базе».

Этот дом прежде принадлежал родителям жены Пантелея, подобно моим родителям из этого времени они тоже скончались от тифа. А вот добротная крестьянская изба на окраине Рудановска хоть и пустовала, но всё равно сохранилась в хорошем состоянии и могла пережить даже новых владельцев.

Я открыл калитку и скорее почувствовал, чем увидел чёрную большую тень, метнувшуюся к нам откуда-то из-под крыльца.

Ладонь облизнул теплый собачий язык.

— Гром! — ласково сказал я и потрепал пса по холке.

Тот ответил довольным урчанием.

Я знал, что кто-то из моих обязательно будет ждать меня здесь, и обрадовался, что это были Лаубе и его вышколенный служебный пёс.

А вот на реакцию Каурова стоило посмотреть. Он как-то по-бабьи взвизгнул и попятился назад.

— Собака! Уберите собаку!

Не будь его руки связаны, он бы замахал ими как мельница.

Оба-на, оказывается наш белогвардеец до смерти боится четвероногих лучших друзей человека. Пожалуй, этот факт стоило намотать на ус. Может пригодиться при непростом разговоре, который нас ожидает с минуты на минуту, ибо затягивать с этим делом нельзя.

Лаубе отозвал пса, и мы вместе вошли в дом. За столом сидел Леонов и чистил револьвер. Увидев меня, Пантелей просиял:

— Товарищ Быстров!

— Всё в порядке! — заверил я. — Вот, знакомьтесь: гроза большевиков всей губернии — гражданин Кауров. Нацепил бороду и загримировался под старика: думал, его не узнают.

Кажется, до Каурова всё-таки дошло.

— Значит, вы не из британской разведки, — выдавил из себя он.

— Точно! — весело произнёс я. — Мы из советской рабоче-крестьянской милиции, а это в сто раз круче хвалённой МИ-6.

Глава 26

— То, что вы делаете — незаконно. И я не собираюсь отвечать на ваши незаконные вопросы, — встал в позу Кауров.

— Допустим. Не тебе судить, что законно, а что — нет, — вспылил Леонов, но я слегка охладил своего товарища:

— Спокойно, Пантелей. Гражданин ещё не до конца осознал, что с ним произошло.

Леонов кивнул и замолчал. Зато завёлся Кауров:

— А что тут, собственно, сознавать: меня просто похитили, приняв неизвестно за кого! Я сначала думал, что вы — милиционеры, но теперь всё стало на круги своя: меня схватили и насильно удерживают какие-то самозванцы!

У него были неплохие актёрские задатки, и сейчас перед нами разыгрывалась сценка из жизни невинного и законопослушного гражданина. Я не отказал себе в удовольствии слегка похлопать в ладоши.

— Браво-браво! Гражданин Кауров, вам бы во МХАТе выступать!

— Что вы себе позволяете?! — «оскорбился» он.

— Многое, Кауров, многое! И пусть вас не смущает это место. Допрос будет происходить по-настоящему, под протокол, — уверил я. — Всё официально.

— С чего вы вообще взяли, что я — какой-то Кауров? — презрительно фыркнул он.

— Пантелей, покажи карточку, — попросил я.

Леонов достал увеличенный фотоснимок, и я предъявил его арестованному.

— Мало ли на свете похожих людей, — стал валять ваньку тот. — Я вот всматриваюсь в вас, гражданин Быстров, и вижу одного моего знакомого, мы с ним когда-то вместе учились. Сходство потрясающее. Вы случайно не доводитесь родственником Виталию Репину, уроженцу нашей губернии?

— Хватит пороть чушь, Кауров! Ей больно, — хмыкнул я. — Кроме карточки, могу устроить вам очную ставку с оболтусами из ЦКШ. Вас там многие опознают и подтвердят, что это вы надоумили их пустить пассажирский состав под откос.

Арестованный задёргался.

— И что, вы поверите этим сопливым молокососам?

— Ещё как поверю. Их показания перевешивают любые ваши слова. Довольно запираться, Кауров! Вы же офицер в прошлом. Это не делает вам чести!

— Да что вы знаете о чести! Вы… Вы… — Кауров едва не задохнулся от ярости.

— Гораздо больше, чем вы думаете, — уверил я. — На ваших руках кровь девяти мирных граждан, погибших в железнодорожной катастрофе. И это только по одному доказанному эпизоду. А ведь их наверняка много… Знаете, до этой истории я, возможно, испытывал бы к вам уважение как к умному и опасному врагу. Однако вы перешли незримую грань и превратились в обычного террориста. По правде, вам стоило бы застрелиться после такого «подвига»!