То, что нам в нашей жизни кажется немыслимым героизмом, они зачастую совершали чуть ли не каждый день.

— Устрою вас с Громом, и сразу за работу, — сказал я. — Поверьте, её тут столько…

— Господи, — вдруг вздохнул Лаубе.

Я увидел, как его глаза предательски увлажнились.

— Что такое, Константин Генрихович? — встревожился я. — Я что-то не то сказал?

Ужасно не хотелось обидеть этого замечательного человека.

— Наоборот, — махнул рукой Лаубе. — Вы сказали именно то, что я уже давно не чаял услышать. Знали бы вы, Георгий Олегович, как я соскучился по всему этому… Как мне не хватало дела, к которому я привык… Если бы не ваше предложение, я бы, наверное, умер с тоски.

У меня дрогнуло сердце. Я посмотрел на старого сыщика с безмерным уважением.

— Константин Генрихович, мне искренне жаль, что это не произошло как можно раньше. Вы так нужны нам!

— Думаете? — вопросительно поднял бровь Лаубе.

— Знаю. Советская власть очень перед вами виновата, но теперь все ошибки прошлых лет будут исправлены. А что касается тоски… — Я улыбнулся. — Ещё немного, и это слово просто исчезнет из вашего лексикона.

Глава 22

Я вызвал завхоза и приказал ему заняться вопросами устройства Лаубе. Константину Генриховичу заранее подыскали съёмное жильё неподалёку от отделения, сам старый сыщик хотел чуть погодя купить в Рудановске дом.

— Дочка ко мне должна скоро приехать. Если понравится, останется скоро жить, — сообщил Лаубе, прежде чем уйти. — Будет, кому дело передать. Гром ведь чужака слушать не станет, только мне и дочке подчиняется. А там, глядишь, щенки могут пойти — Грому, как и мне, скоро смена понадобится, — лукаво заметил он.

— Ну, вот — не успели к работе приступить, уже о пенсии задумались, — засмеялся я.

— О будущем всегда думать нужно, — заметил Лаубе. — Я не вечный, Гром тоже. А сыску без служебных собак будет тяжко.

— Договорились, Константин Генрихович. Но пока обустраивайтесь, а завтра приходите. Грому, как сотруднику милиции, будет положен продпаёк. Так, товарищ Житков?

— Всё верно, — подтвердил завхоз. — Он с улыбкой поглядел на сидевшего у ног Лаубе пса. — С такой умной собакой, дела непременно на лад пойдут!

Я мысленно согласился с Житковым. Не так давно Гром помог отыскать похищенную девочку. Если учесть его богатую родословную, заиметь такого пса — предел мечтаний любого милицейского начальника. А я хотел проявить себя на этом поприще по максимуму.

Если хорошенько вычищу Рудановск от всякого криминального сбора, буду считать свою неведомую миссию, по которой меня отправили в новое тело и место, хоть чуточку выполненной. А там будет видно: просто плыть по течению я не собирался, и Рудановск видел как точку для старта.

Плох тот солдат, что не хочет стать генералом. Нормальный мужик всегда честолюбив и хочет двигаться вперёд.

Там мне регулярно ставили подножки, особенно, если я шагал против системы: отсюда и не самое высокое звание в милиции, при моей-то должности, и огромный ворох неприятностей, которые я регулярно встречал по дороге.

Не хочешь прогибаться — огребай по полной! И я огребал.

Может это время оценит меня по достоинству?

— Да, Георгий Олегович, чуть не забыл, — сказал перед уходом Лаубе. — Помните, мы разговаривали насчёт моего друга криминалиста?

— Конечно. Если не ошибаюсь, его зовут Аркадием Зиминым.

— Всё верно. Так вот, я написал ему и получил при случайной оказии через хорошего знакомого ответ: Аркаша готов хоть сейчас продать свою лавочку и с одним чемоданчиком приехать сюда, если вы по-прежнему ищете криминалиста и готовы принять на работу специалиста из «бывших»…

— Планы не изменились, Константин Генрихович. Готов устроить вашего друга хоть сейчас. Ситуация на этом фронте катастрофическая, всё просто горит, — заявил я.

Лицо старика расплылось в улыбке.

— Сегодня же отправлю Аркаше телеграмму. Пусть всё бросает и, не медля ни минуты, мчится сюда.

— Спасибо, Константин Генрихович.

— Вам спасибо! — покачал головой Лаубе. — Даже не представляете, как много сейчас сделали для нас.

Я вздохнул. Именно это я, как раз представлял. Сам с ужасом думал когда-то о том неизбежном дне, когда придётся уходить на пенсию (если не вышибут раньше или убьют). Почему-то многие мужики, оказавшись на заслуженном отдыхе, как-то быстро хирели, теряли интерес к жизни и умирали, оставшись без трудного, неблагодарного, но всё равно — любимого дела.

На встречу с Шакутиным я пришёл в оговоренное время. Понятно, почему он выбрал в целях конспирации это место: и от города далеко, и группу «поддержки» с собой не привести — можно засечь ещё на дальних подступах.

«Страховался» живой «покойник» по полной программе. Но его можно понять. Я бы вёл себя точно так же. Когда ты свой среди чужих, и чужой среди своих, необходимы двойные меры предосторожности.

Шакутин появился минут через пятнадцать.

— Опаздываете, Лев Семёнович, — бросил я ему.

Он усмехнулся.

— Ну, что вы — просто не отказал себе в удовольствии понаблюдать за вами со стороны. У вас было такое задумчивое лицо… Кстати, дайте догадаюсь: идея с побегом Рожкова — ваша?

— Каюсь, моя, — усмехнулся я. — Что, уже весь город в курсе, что Рожков сбежал?

— Весь-не весь, но Кауров уже в курсе. Более того, он лично с ним переговорил, и да, если вас интересует судьба беглеца, могу сообщить, где его закопали.

— Выходит, задумка сработала…

— Как ей не сработать, если со слов Рожкова всё выглядело так, словно чекисты просто открыли перед ним дверь и дружно отвернулись?! У любого бы в душе зародились подозрения, а Кауров в излишней доверчивости не был замечен. Скорее наоборот… Так что судьба несчастного Рожкова была определена сразу же после его рассказа. Кауров пристрелил этого тупицу самолично.

— Предполагал что-то в этом роде, — протянул я. — Потом обязательно покажете, где похоронили Рожкова. Надеюсь, вы понимаете, что мы специально его подставили, чтобы отвести от вас подозрения?

— Понимаю и ни капельки не осуждаю. Собаке — собачья смерть, — пожал плечами Шакутин. — Рожков — не тот тип, о котором стоило бы жалеть. А за то, что спасли меня от косых взглядов Каурова — спасибо, Георгий Олегович.

— Не стоит благодарности. Вы помогли нам, мы ответили тем же. Теперь касательно вашего будущего: вашей личностью заинтересовался сам товарищ Маркус, поэтому можете не переживать: советская власть не собирается вас преследовать.

— Спасибо за добрые вести! — Как ни пытался собеседник сдерживать чувства, от меня не скрылась охватившая его радость.

Только тот, кто побыл в его шкуре, мог сейчас по-настоящему понять Шакутина.

— Не за что, Лев Семёнович. Как только сдадите контрреволюционное подполье, вас полностью восстановят во всех правах. И тогда смело возвращайтесь к жене. Правда, я бы посоветовал вам уехать не только из Рудановска, а вообще из губернии. Кто знает, что взбредёт в голову верхушке «Мужества», и не вздумают ли они отомстить…

— Вы словно прочитали мысли в моей голове. Само собой, нам с Лидой здесь делать нечего. Уедем, куда глаза глядят. Россия — большая, найдётся местечко и для нас, — его глаза мечтательно сверкнули.

— Так что насчёт Каурова, — вернул его я к реальности.

— У вас появился отличный шанс взять Каурова. Завтра он вылезет из своей норы, чтобы сесть на поезд до Петрограда, — сказал Шакутин.

— Вы знаете, зачем он туда едет?

Лев Семёнович пожал плечами:

— Он старший и не обязан мне докладываться.

— Но что-то можете предположить?

— Если вас устроит моя версия, охотно с ней поделюсь: после недавнего провала он хочет встретиться с кем-то из петроградского отделения «Мужества», чтобы оправдаться и получить какие-то новые инструкции. Но… это всего лишь мои догадки, а не факты, — вздохнул собеседник.

— Кауров будет один?

— В таких делах помощники ему не нужны. Кстати, у меня есть ещё две новости, и обе касаются персонально вас, Георгий Олегович, — загадочно произнёс Шакутин.