— Я выдохлась, — положила себе ладонь на лоб Мэд, — не пойму что делать. Голова не соображает.

Она присела у крупной кости и откинулась. К ней подсел Леонар. Среди притихших визидаров, он один оставался нервным и возбуждённым.

— Дай мне свою сумку, — попросил он Мэдлин инетерпеливо открыл её, как только она попала к нему в руки.

Леонар рылся в углу сумки, где лежала его библиотека. Вытаскивал одну книгу за другой и расстроено засовывал обратно: «Не то, не то…» бормотал он. Его волосы растрепались, а глаза горели.

— Вот! — Леонар дрожащими руками в волнении открыл маленький потрёпанный фолиант, — где же это? Где же? — бурчал он себе под нос, листая, — Ага! Слушайте!

Он ткнул пальцем в очередной абзац, поднял руку и стал декламировать:

— Анатомия белогрудых китайских драконов удивительна. Что позволяет легко подниматься в воздух такому массивному животному? Его кости имеют особое облегчённое строение…

— Мы, конечно, рады твоей лекции, — начала было вредничать Бёрнис.

Но Тафари её перебил:

— Постой, Бёрн. Я думаю, тут что-то важное!

А Леонар, не обращая внимания, продолжил:

— К тому же, драконы — единственные существа, в чьём внушительном сердце имеется специальная летательная кость. Именно её искали охотники на драконов, потому что порошок этой кости способен заставить левитировать любой предмет. К сожалению, именно этот вид драконов полностью истреблён….

Леонар перелистнул ещё одну страницу и прочёл:

— Летательная сердечная кость довольно массивная, но у влюблённых драконов она увеличивается ещё больше и способность левитирующего порошка такой кости сильно возрастает.

Леонар повернул книгу к зрителям. Они увидели рисунок. На нём было изображено много разных препарированных частей дракона, разворот его крыльев. Все это испещряли мелкие подписи. Но граф конкретно показывал на кость, отдалённо напоминавшую пропеллер из двух винтов. Она была нарисована обычной и увеличенной.

— Вот она какая, эта кость! — гордо объявил он.

— Так и что? — спросил перепачканный Стурла. Он слушал, нетерпеливо стуча по одной из костей башмаком. Бездействие ему порядком надоело, а думать он, как мы знаем, не очень любил.

— Надо искать там, где должно быть сердце. Только не в озере, а у скелета!

По расположению кочки в озере они определили, где предположительно было сердце у скелета. И Итиро торжественно вручил покрытую мхом косточку Янмей.

— Вот твой тол! Возможно, это последняя на свете летательная сердечная кость. Ты сможешь сделать из неё порошок, а Марио размножит его тебе до бесконечности!

Янмей не могла удержать такой большой предмет в руках. Мужчины его подхватили, и находка переехала в надёжное место — сумочку Мэдлин.

— Скажи, — спросила у неё Янмей, — в твоей сумочке столько добра, она, наверное, ужасно тяжёлая?

— Нет, — засмеялась Мэд, — не тяжелее школьной.

— Ну что в путь? В Англию? — спросил Марио.

— Ага, — улыбнулась Янмей, — только давайте Стурла споёт. Много раз я мечтала услышать его вживую.

Через час на залитых полях долины Влюблённого дракона колыхалась трава. Стрекотали кузнечики. Мелкая рябь бежала по озеру там, где из воды выскакивали драконы. А вдалеке, по дороге, поднимая пыль, шла компания из восьми человек, и иногда порывы ветра доносили от них песню низким басом.

Октябрь, как всегда, начался с дождей. Если с неба не лило, то оно всё-равно хмурилось, клокотало серыми облаками и тоскливо взирало с высоты на опустевшие пляжи Корнуолла.

Прохожие, поднимая плечи, укутывались посильнее в плащи и куртки, закрываясь от ветра хлипкими зонтами, и удивлённо косились на женщину лет пятидесяти, которая рассеяно шла к променаду. На плече она, конечно, тоже держала зонт. Но весь её вид был такой, будто нет холодного дождя, в городе прекрасная погода, а зонтик она открыла так, от нечаянных солнечных лучей. Одета низенькая женщина была в тёплую длинную кофту грубой вязки. От влаги её золотые короткие волосы с проседью завились в милые кудряшки вокруг круглого лица. А оно у неё было необычным: большие, немного навыкате, глаза, слишком широкий рот и массивный нос с горбинкой. Впрочем, в её немного странной внешности ничего отталкивающего не было. За те, пару секунд, которые незнакомцы тратили на разглядывание её лица, необычность оседала, и в памяти оставался лишь след добра и теплоты взгляда женщины.

Она не обращала ни на кого внимания, словно никого не видела. Женщина хмурилась и порой, задумавшись, наступала в лужи, от чего её туфли с массивными старомодными пряжками давно промокли.

Из старой таверны «Адмирал Бенбой» выглянул седой хозяин и крикнул ей:

— Эй, Пинар, зайди! Ты вся промокла.

Женщина остановилась и взглянула перед собой так, будто только проснулась. Она поморщила лоб, сомневаясь, но когда хозяин добавил: «Я приготовил такую чудесную баранью ногу!», женщина решительнозатопала к таверне.

Когда она устроилась на любимом месте у окна, хозяин принёс ей хороший кусок мяса, сдобренный горой картофеля и кружку горячего грога. Он пододвинул к ней тарелку, потом притащил такую же порцию себе и сел напротив неё.

— Спасибо тебе, Грег, — взглянув на него, устало сказала Пинар.

Она пододвинула к себе тарелку и, наколов на вилку большой кусок, отправила его себе в рот. На лице Пинар отразилось блаженство.

— М-м-м-м, — только и смогла сказать она.

— Вот за что я тебя люблю, Пинар, так это за хороший аппетит, — одобрительно крякнул, глядя на собеседницу, старый моряк, откусывая сочный шмат мяса. — Только что это ты расхаживала по городу, словно привидение? Промокла вон вся…

— Знаешь, старина, есть отчего, — мотнула Пинар головой.

— Что-то случилось? — Грег отложил увесистый морской нож, которым резал мясо и приготовился слушать.

На его вопрос она ответила вопросом:

— Грег, а у тебя бывало когда-нибудь ощущение, что ты что-то забыл? Что-то очень важное?

Он задумался, а потом кивнул головой:

— Конечно. Вот на прошлой неделе Мария меня просила заехать на обратной дороге из города в рыбные ряды, а я вспомнил об этом только возвратившись.

— Да нет, не это, — огорчённо отмахнулась Пинар, — мне не даёт покоя мысль, что я что-то забыла из своего прошлого. Что моя жизнь была другой, но я этого не помню. Что я живу какой-то не своей судьбой…

— Э-э-э-э, старушка, да у тебя кризис среднего возраста, — улыбнулся Грег. — Поздненько он у тебя.

— Не думаю, — помотала она головой, — нет, это мучает меня по ночам… И как будто бы что-то тянет меня. Знаешь куда? В тот самый камин.

— В тот самый? — напрягся Грег. — Там где горела твоя мать?

— Грег, может я схожу с ума, как и она? Ведь ей было всего тридцать три года… Я помню, она тоже ходила часами у этого камина перед…ну, перед тем, как всё случилось… Гладила плитку над каминной полкой. Жалела, что самая первая отколота, а ту, вторую, на которой написано изогнутыми буквами «холь», натирала до блеска…

— Но мы же с тобой переводили смысл этих крючков с иврита. Помнишь? Они всего лишь обозначают «пепел». А что ещё может быть написано над камином? Никакой мистики. А тянет тебя туда, потому что всё же для шестилетней девочки увидеть горящую в камине мать — большой стресс на всю жизнь… Я думаю, что-то тебе об этом напомнило.

— Может, я всё же сумасшедшая? — спросила Пинар у Грега.

— Как человек, который старше тебя на два года и к тому же знающий тебя всю жизнь друг, я скажу — ты определённо здорова.

— Но ты же не психиатр, чтобы знать это наверняка.

— Я — владелец таверны. А это почти одно и тоже, что психиатр, — уверенно сказал он. — К тому же я тебе всегда советовал съехать оттуда. Это дом дурных воспоминаний, хоть и ваше родовое гнездо.

— Как странно ты сказал, Грег, — «родовое гнездо». Мама его тоже только так называла.

— Пинар, ты тридцать лет служила секретарём в Королевском геологическом обществе Корнуолла. Ты вечно была занята, потому что слишком ответственная, — он ласково накрыл её руку своей, — тебе просто надо отдохнуть. Поверь, всё пройдёт. Кушай, пока всё окончательно не остыло. Ты же знаешь — баранину следует есть только горячей.