Итиро оставалось только сесть в каюте Тафари и ждать, чем это всё закончится, отгоняя от себя мысли, что он останется таким навсегда.

— Но странно, мы не увидели никакого огранённого бутылька у тебя на столе, — выслушав друга, удивился Тафари, — я бы заметил.

Они отправились в каюту Итиро. Да, бутылёк появился на столе. Тафари аккуратно, не дыша, взял её в руки и рассмотрел.

— Видимо, — сказал он, — флакон пропадает, когда пропадает и тот, кто им воспользовался.

…В четыре ночи помощник капитана опять проснулся от стука.

— Помяните мои слова… — сказал он, но не договорил, встал, накинул китель и открыл дверь.

За ней стояли Тафари и Итиро.

— Господин помощник капитана, — поклонился ему Итиро, — я нашёлся. Извините, заснул на палубе в лежаке. И проспал стуки…

У помощника капитана открылся рот. Он сам лично проверял все палубы лежаки.

— Извините ещё раз за доставленные неудобства, — кротко продолжал кланяться Итиро, смиренно сложив перед собой руки.

— Так мы пойдём? — спросил Тафари.

Потерявший дар речи помощник, смог лишь кивнуть. Когда парочка удалилась, он вернулся в постель и закрылся с головой одеялом, пытаясь не думать, как будет выглядеть в глазах береговой полиции, когда завтра сообщит в телеграмме, что пассажир нашёлся.

За завтраком, когда компания сидела в ресторане парохода и старалась не обращать внимания на косые взгляды других пассажиров, Тафари, нагнувшись через стол, тихо сказал:

— Ещё два правила. Отныне мастерим и проводим эксперименты с толами и ауксилами лишь в компании. Хотя бы вдвоём. И второе, толами надо пользоваться экономно. Невозможно понять, когда они пригодятся. А вы их постоянно разряжаете.

Все кивнули, соглашаясь.

Флакон с Исчезательной пудрой, Тафари и Итиро плотно закрыли и спрятали.

…В первых числах августа, пароход, наконец, достиг берегов Франции. Когда странные пассажиры спустились по трапу, счастливый помощник капитана улыбался и отчаянно махал им вслед, как собственно, и вся команда, выстроившаяся у бортика корабля.

…В порту их встречали два Роллс-ройса с вышколенными водителями. Они стояли рядом с машинами, держа в руках табличку: «Для гостей Графа Жобена».

Растерянная группа визидаров подошла к Роллс-ройсам.

— Вот это, да — глядя на себя в лакированный бок машины, присвистнул Стурла.

В один автомобиль сели Мэдлин, Бёрнис и Марио. В другой — Тафари, Стурла и Итиро. Когда все, наконец, разместились по машинам и двинулись в путь, Тафари спросил у водителя:

— Долго ли нам ехать?

— В замке Дурдуа-Кашон мы окажемся вечером, — ответил водитель. — Граф Леонар Жобен вас очень ждёт.

— Леонар? — удивился, бормоча Итиро.

— Наверное, его назвали в честь предка. В знатных родах Европы это принято, — сказал Тафари и снова обратился к водителю, — скажите, а среди предков рода Жобенов были ещё Леонары?

— Возможно, — кивнул водитель, — хотя я не знаю этого наверняка.

Для Марио поездка на машине была первой, и почти всю её он промолчал, ошарашенный машиной не меньше, чем боем с чудовищем.

А за окнами перед ремесленниками расстилались пасторали летней Европы. Почти во всех домах, мимо которых они проезжали, были распахнуты окна — люди спасались от духоты. Вокруг цвели сады, в них и не сосчитать было цветов, не передать оттенков — оставалось лишь втягивать носом их густой сочный аромат. На полях созрела пшеница. Она резко качала налитыми колосьями вслед машинам, когда они проносились слишком близко.

Пару раз визидары видели взбиравшиеся на холмы виноградники, где уже начался сбор урожая, и работники неспеша таскали корзины, полные матовых ягод и складывали их в повозки, стоящие на обочинах. Весь увиденный ими мир после полудня постепенно накрыло густое небо, вившееся сытыми тёмными тучами, в которых иногда по горизонту сверкали зарницы. Собиралась гроза.

Франция свалилась на них, невообразимым букетом вкусов, цветов, видов. И от этого кружилась голова, размякло нутро. Визидары один за другим расслабились и на их лицах появились блаженные улыбки. Первыми расцвели девушки и Марио, чуть позже Итиро с Тафари, но под конец поездки даже суровый Стурла стал весел, хохотал и снова начал напевать, чего он давно не делал. Его песня касалась горячих капотов машин, пробегала по разнотравью, пыльным листам придорожных кустов и растворялась в знойном лете. К визидарам вернулась беззаботность их прежней, уже далёкой, жизни. Когда никого не надо было искать и ничего серьёзного решать, кроме насущного. Хотя, даже в той жизни, если вспомнить, у каждого из них в душе была заноза — тайна, которую они не понимали. Да, сейчас они ослабили внутреннюю пружину, но спроси каждого из них — они не жалели о своём пути. «Это наша миссия — сказал как-то Тафари, — наше предназначение. Без него жизнь проще, но бессмысленна». Наконец, когда машины накрыла грозовая туча, и частый тяжёлый дождь застучал по капотам, визрадары в обеих машинах громко запели, подхватив песню Стурлы.

…Они въехали в ворота имения Дурдуа-Кашон, когда уже была глубокая ночь. С наступлением темноты ещё не осела дневная жара, но она стала мягче. В траве громко стрекотали сверчки. За воротами начался лес, и машины долго неслись по холмистой дороге, разгоняя в низинах первый ночной туман.

Потом, лес перешёл в парк, подсвеченный фонарями. Визидары с удивлением уставились на большие самшитовые фигуры: животные, арки, целые чуднЫе аллеи, где кусты то стелились волнами, толежали гигантскими жемчужными ожерельями вокруг пышных роз.

И вот показался величественный замок из светлого камня. По сторонам возвышались башни увитые плющом. Над парадным входом покачивались флаги.

У крыльца стоял сухонький поджарый мужчина в светлом костюме. Он заложил руки за спину, прохаживаясь туда-сюда в модных штиблетах, и улыбался в белую щеголеватую бородку и завитые усы.

Когда визидары вылезли из машин, он подошёл и потряс руку каждому, повторяя:

— Леонар Жобен. Рад, очень рад.

Потом радушно пригласил их в дом. Путникам выделили красивые покои с видом в сады и пригласили отужинать.

Когда слуга в ливрее вёл их через череду залов, визидары только и успевали крутить головой: лепнина с позолотой, красивые фрески, хрустальные люстры и разноцветный паркет. Везде водопадами ниспадали бархатные шторы, подхваченные массивными кистями. Всё, что видели визидары, могли поразить каждого, даже самого изысканного господина.

В замке стояла тишина, лишь шаги гостей эхом отражались в длинных пустынных переходах, но иногда краем глаза можно было заметить странные тени. Казалось, что через проходы или лестницы пробегают серые сгустки, а в тёмных углах скопились теснящиеся фигурки. Но приглядевшись, визидары видели лишь плотный ночной мрак.

В гостиной был накрыт длинный стол. На нём с высоких ваз падали каскады цветов, с тарелок на длинных ножках свисали виноградные кисти.

Девушек же особо впечатлил столик со сладостями на котором возвышалась горка всевозможных пирожных и стоял величественный метровый торт из круглых шариков, покрытый тонкой карамельной сеткой.

— Что это? — показав на него, заворожено спросила Мэд.

— Ах, это Крокенбуш. Торт из профитролей. Может, по виду он не так изыскан, но в этом, моём любимом, вы встретите двенадцать видов крема: от лавандовой помадки, до муслинового пломбира. Но это ничто, по сравнению со сластями Визидарии, о которых рассказывали мои предки. Говорят… Ах, я сейчас вас снова заболтаю…Прошу за стол, господа! — махнул Леонар рукой на тарелки из костяного фарфора и резные приборы.

— Какие красивые вилочки, — восхитилась Мэдлин, взяв одну в руки. Вилка была покрыта мелким теснением изящной канвы.

— Обрати внимание, — сказал Леонар, — среди узоров там выгравирована буква Ж — Жобены. Этот столовый набор состоит из 120 частей. Это самая древняя вещь нашей семьи. И я ею, несомненно, горжусь.