Стурла с большой любовью рассказывал о своей ферме и семье. Они разводили овец и изготавливали сыр. В одном из писем Стурла Гутторсмен писал: «Мне по наследству достался огромный клык на верёвке. Это мой ауксил. С помощью него я собираю закаменевшие яйца ящеров. Когда гуляю по фьорду, то вешаю клык на шею. Если яйцо близко, зуб тяжелеет и клонит к земле. В том месте и нужно копать, для этого у меня всегда с собой складная лопатка. Я насобирал уже целый сарай таких яиц, но что с ними делать дальше, не знаю. Уважаемая Минами, когда-нибудь эту загадку мы обязательно разгадаем вместе».

…Только под самое утро Итиро вышел из сарая, и встал посреди дворика. Склонил голову, отчего тёмные волосы рассыпались и скрыли узкое лицо. Взгляд больших сливовых глаз застыл на кончиках башмаков. Итиро терялся — куда ему сейчас идти и что делать?

На остывшую от дождя землю опустился туман и клоками повис в каждом углу двора. Через его завесу и дом, и дедушкин садик, и ручеёк, убегавший под забор, казались таинственными и незнакомыми.

В голове у Итиро была каша. Всё, что он узнал ночью, там никак не укладывалось. Мир, который он знал до этого, рухнул, а новый, населённый неведомым, его ошеломил. Пролетев низко, ухнула припозднившаяся ночная птица. Её крик вывел парня из оцепенения, и он понёсся в дом.

Итиро тихо прокрался в комнату к спящему деду, нырнул под своё одеяло, но спать не мог. Его колотило от волнения и открывшихся тайн. В один миг вся жизнь перевернулась. Но что делать со всейэтой информацией? Так и крутился Итиро на циновке, пока дед не открыл глаза.

Только достопочтимый Кудо Таисуке сладко зевнул, не успев потянуться, как внук припечатал его вопросом.

— Дедушка, так мы из рода ёкай? — протараторил Итиро.

Старик насупился, подтянул одеяло и накрылся им с головой.

— Дедушка… — потянул за край покрывала внук.

— Не хочу об этом говорить, — сердито ответил Таисуке.

— Я нашёл дневник бабушки. Так мы визидары? — повторил вопрос Итиро.

Дед выпутался из одеяла, поднялся, глубоко вздохнул, приглаживая на лысеющей макушкеволосины, и сказал:

— Не мы, а ты. Я из простого человеческого рода.

— А какая между нами разница? — удивился внук.

— Ну-у-у, — замешкался дед, — вот, пальцы у тебя длинные. Это от рода ёкай.

— Подумаешь, у многих людей пальцы длинные, — протянул разочарованно Итиро, глядя на свои руки.

— У визидаров, как я помню из рассказов Минами, почти все черты, которые им достались от нелюдей, стёрлись. Взглянув на визидара, их уже редко увидишь. А и увидишь, так примешь за особенность человека. Но всё же визидары не люди… Вот к примеру, помнишь, ты говорил, что иногда видишь, накопившиеся в других дурные мысли тёмным, а хорошие — светлым? Так вот. Люди такого не видят, — покачал головой Таисуке.

— А как тогда они понимают, иметь дело с человеком или нет? — растерялся Итиро.

— Никак. Людьми это понимается позже. Пойдём уж, попьём чая. Я тебе всё расскажу.

…Дед медленно ходил по кухне: разогревал чай, разливал его по плошкам, вздыхал и оттягивал разговор. Итиро же, напротив, спешил, он быстро накрыл на террасе низенький столик, вынес подушки, чтобы на них сесть и стал терпеливо ждать. Наконец, Таисуке вышел, устроился поудобнее, старательно расправил складки рубахи, долго сосредоточенно чесал нос, потом медленно отгонял муху. Но пришёл момент и он, отхлёбнув из чашки, начал неспешный разговор.

— Я познакомился с Минами, когда нам было по двадцать лет. Мы работали вместе. Минами была самая улыбчивая, самая быстрая в работе и самая добрая из всех людей, которых я знал, — Таисуке замолчал и уставился на кривую ветку сосёнки, что качалась недалеко от них.

Дед опять выдал порцию вздохов и продолжил:

— Она мне сразу понравилась, моя дорогая Минами. Мы много гуляли. Я всё больше молчал, а она рассказывала. Да всё такие странные истории. И я думал, что Минами — большая фантазёрка. Когда сделал ей предложение, она согласилась только на одном условии, что я отпущу её, как только придёт время. А когда придёт и придёт ли оно, Минами и сама не знала. Первое время я волновался, но потом мы зажили почти обычной жизнью, как все, и я успокоился. Минами рассказывала, что она из особого рода, что и не человек вовсе, указывая на свои удлинённые пальцы с ноготками чуть напоминавшими сердечки — точь-в-точь, как у тебя, Итиро. Но я не верил ей. Как не верил и в то, что, в конце концов, Минами покинет эти края, потому что у неё какая-то миссия. Она говорила, что общается с духами и каждое полнолуние уходила из дома бродить по округе. Возвращалась под утро с охапками трав, с сумкой набитой кореньями и камнями. Но это было всего лишь одну ночь в месяце. А в остальное время она была хорошей хозяйкой и доброй матерью нашей дочери — твоей матери. Я надеялся, что Минами никогда не уйдет. Но однажды… вполнолуние…ты сам знаешь, что произошло. И я запретил себе думать о волшебстве, странных рассказах жены, чтобы не потерять и тебя. Поклялся жить обычной жизнью и воспитывать тебя без этих сказок. Сохранил только одно чудо, которое осталось от Минами.

— Какое чудо, дедушка? — удивился Итиро.

— Вот, наш ручеёк, — показал в середину сада камней старый Таисуке. Туда, где у корней сосны из срезанной бамбуковой ветки вытекала вода.

— Какое же это чудо? — спросил Итиро, — обычный родник.

Дед кряхтя, встал, спустился в сад, подошёл к бамбуковой ветке и вытащил её. И тут же вода перестала течь. Таисуке ткнул бамбук острием в другом месте, и из него сразу заструилась вода.

— Он волшебный. Куда ткнёшь, там и польётся, — объяснил дед внуку.

Итиро взял бамбуковый стержень в руки и внимательно рассмотрел его: на нём в неприметном месте был изображён знак: колесо, внутри которого было три переплетающихся глаза. С одним зрачком посередине. Всё это окружало солнце, от которого расходились десять лучей, заканчивающихся маленькими треугольниками.

— Дедушка, такой же знак я видел у бабушки на дневнике. Значит, у неё был не один ауксил! Надо же! — обрадовано воскликнул Итиро.

Но тут же парень стал серьёзным.

— Я знаю, кто убил бабушку, — сказал он. — Это злой дух заброшенного рисового поля. Доро-та-бо. Он обманул её. Я прочёл это в её дневнике, который нашёл в сундуке под крышей сарая.

— Странно. Я сам когда-то заколотил тот чердак, сложив туда вещи Минами. Но никакого сундука там не было.

Тут над столом закружила та самая бабочка с жёлтыми крылышками. Она села на лысину старого Таисуке и застыла. Итиро посмотрел на неё и, набравшись смелости, сказал:

— Знаешь дед, я должен продолжить дело бабушки Минами. Всё утро об этом думал. Нельзя так всё оставлять. Я знаю, что именно этого хотела бы бабуля.

В это время, словно соглашаясь с Итиро, бабочка помахала усиками. Дед снова завздыхал, ссутулился, сжался, отчего сталмаленьким и беззащитным. Он искоса виновато взглянул на внука и вдруг, выдохнув, сказал:

— Хорошо, что всё закончилось…

Поймав непонимающий взгляд Итиро, объяснил:

— Ты не представляешь, как тяжело жить с грузом секретов. Чувствуешь себя обманщиком. Самое страшное, когда ты скрываешь что-то, это ожидание. Оно не даёт покоя, мучает. В глубине души я всегда знал, что так будет. Сейчас мне легче. Наверное, такова твоя судьба, Итиро. И как я не пытался уберечь тебя от этого, ты всё равно пойдёшь дорогой, которая тебе предначертана…

Они молча похлебали чай, думая о своём, а потом внук решился расспросить деда про ногу духа Аширай Яшики.

— О, — сказал Таисуке, — твоя бабушка мечтала его встретить. Была одержима этой идеей. Дух Аширай Яшики ходит от дома к дому, сильно воняет, покрытый грязью. Он топчет у порога, громыхает, роняет предметы и требует его помыть. В одну секунду может вырасти до огромных размеров и раздавить дом, если ему что-то не понравилось. Говорят, много лет назад в соседней деревне Аширай Яшики уничтожил сарай у одного крестьянина за то, что тот отказался его омыть. Многие болтают, что по размеру этот дух как мельница, но на самом деле большую часть времени Аширай Яшики не отличается от ноги человеческой.