Можно сказать, что я спас ему жизнь, и все-таки для него это мало что меняло. В этот момент я не чувствовал к нему ни жалости, ни отвращения. Кровь уже не билась в висках от резкой смены ситуации, намокшая одежда заметней прежнего тянула к земле так, что даже клонило в сон. Вдобавок разболелось правое плечо от забытого ощущения напряжения при стрельбе. Чуть поднявшийся ветер холодил кожу, а от встревоженного взгляда, который словно просвечивал меня насквозь, становилось все более неуютно.

— Давай по порядку. Как тебя зовут?

От удивления парень вдруг как-то обмяк, светлые брови на миг взметнулись вверх. Руки повисли, словно плети. И опять понадобилось больше минуты, прежде чем он вновь приоткрыл рот.

— Ч-что?

— Я спросил, как твое имя.

— Нарк, — тихо произнес он, опять ссутулив не раз битые плечи.

— Так что случилось, Нарк?

— Она… — он показал пальцем на Эвели и с какой-то благодарностью посмотрел на Киана. Мне этот взгляд совсем не понравился, но уж парня я точно не собирался судить за неверные выводы, — сказ-зала, что… она хотела, чтобы…

— Эвели хотела его убить. Я не позволил, — резко вмешался Киан, хватая мертвого пленника за одежду. В его голосе презрение смешалось с разочарованием, и от того, как он зло произнес ее имя — будто выплюнул — у меня сами собой сжались кулаки.

Стало быть, мы поменялись местами, и в этом не было ничего хорошего: ведь в первую неделю после неудачного побега я ничего не знал о моей тюремщице, кроме твердости характера и стойкости духа. Но Киан, в отличие от меня, не мог отгораживаться от нее все годы своей службы. Я просто не находил в себе сил понять его изменившееся отношение и абсолютную веру в худшее из предположений.

— Что? Почему? — За тяжелым полуобнаженным телом по бугристой светлой почве протянулась тонкая кровавая дорожка. Со слишком явным усердием Киан упорно тянул за собой тело. Пыхтя и, кажется, ругаясь. Его руки дрожали, в легких свистел воздух.

— Потому что по-другому она не умеет, — совершенно безжизненно ответил он. Перед глазами на секунду показался миг их боя, но я поборол желание огрызнуться.

— Может, она не собиралась. Эвели говорила, что хочет…

Киан договорить не дал. С силой пнул стража под бок, скидывая с берега, и, даже не посмотрев в мою сторону, рявкнул со злой иронией и бессильной яростью:

— Конечно, ты ее защищаешь! Как же иначе.

Мне в глаза он больше не смотрел: тяжело дышал, теребя мокрые волосы, и все скалился, глядя на черную бурлящую воду. Отсутствие такта и выдержки в его словах лишало таких привилегий и меня. Я не мог коротко объяснить, что такого крылось в его словах, что приходилось бороться с подступающей яростью. Конечно, мне никогда не сопутствовали кротость или хладнокровие, я это помнил, но сейчас с каждым его словом мне все больше хотелось взяться за оружие. Недалекие по сути воспоминания нашей вылазки в тюрьму, прямых разговоров и понимания оказались разделенными пропастью с настоящим. Другие люди, иные жизни.

— Что ты имеешь в виду? — Я невольно начал тянуться к его последним воспоминаниям, но Киан почувствовал и едва не физически выбросил меня из своей головы. Из осколков исчезающих мгновений на меня посмотрели его заледеневшие глаза с застывшей неуместной обидой.

— Я не слепой. И не дурак. Хоть и бесполезный, — последнее он сказал с надрывом и в несколько длинных шагов подошел ко мне почти вплотную. Глаза в глаза. — Лишний груз, так ведь? Ты — Темный, она — ищейка. А я — никто.

— Да ты…

— Мешаюсь под ногами. Лезу со своим мнением, — вновь перебивая меня и указывая на Нарка, процедил сквозь плотно сжатые зубы Киан. Его лицо исказила ярость. — Раз так, мне и смысла нет оставаться, к чему тебе помощь такого, как я?

Я не нашелся с ответом, продолжая завороженно впитывать его эмоции. Но Киан и не нуждался в ответе: лишь шагнул назад и попытался взять себя в руки. Потом во взгляде что-то вспыхнуло, и Киан мельком глянул за мое плечо.

— Только не думай, что я позволю убить парня. — Очередное обвинение, сказанное без раздумий и понимания, выбило из-под моих ног почву.

— Я и не думал так… — мой голос дрогнул.

— Думал. Еще как думал, — протестовал Киан, поднимая с земли нож. Теперь он точно не нуждался ни в спорах, ни в доказательствах. Я оглянулся на парня, ожидая какой-нибудь реакции, помощи, но тот, кажется, совсем нас не слушал: с каким-то предвкушением, с тревогой глядел куда-то вниз. Я быстро проследил его взгляд и охнул, тут же кидаясь к Эвели. Ее бежевая рубашка почернела от свежей крови.

За препирательством с Кианом я не заметил никаких изменений, а теперь на чистой штопаной одежде Эвели по правую сторону расползалось большое пятно. Мной овладела паника, какой я не чувствовал с момента известия о наступающей казни. Возможно, и сильнее, а я просто не брался судить. Подхватив с земли кинжал, я принялся кромсать рукав: слишком дрожали руки, чтобы пытаться расстегивать мелкие пуговицы.

— Нарк! Живо неси сумку с седла. Ищи бинты. — Я даже не оглянулся, и в голову не пришло, что парень уже сейчас мог со всей возможной прытью нестись в лес — как можно дальше от нас. Нет, все мои мысли застыли вокруг кровоточащей раны, где черные швы порванными концами выглядывали из вздутой кожи. Вымокший насквозь бинт перепачкал мои руки. Я не знал, что делать.

Время, бежавшее беспощадно и неумолимо, вдруг замедлилось, давая возможность увидеть и осознать изменения: Эвели больше не шевелилась, ее лицо вдруг разгладилось, как бывает только с мертвыми, чьи муки, наконец, остались в прошлом.

Киан

Услышав крик Ариэна, я дернулся и в ужасе распахнул глаза. Гнев, обида, бессилие разом покинули мои мысли, и им на смену опять пришла вина. Ни следа злости не осталось, когда я грохнулся на колени рядом с Ариэном. Крови было так много, ее запах заставил закашляться и сглотнуть вязкую слюну. Все обвинения, которые секунду назад казались оправданными и справедливыми, камнем легли на сердце.

У меня отняли возможность злиться и обвинять, возвращая в самое начало. И я бы разозлился, что позволил себе так скоро забыть истинную причину ссоры, но стоило только взглянуть на ее побелевшее лицо, по которому стекали крупные капли пота, накатывала паника. Я совсем разучился разговаривать, слушать, понимать. И вот чего добился.

— Если с ней что-то случится, — Ариэн схватил ворот моей рубашки горячими от крови пальцами, — я тебя убью.

Его слова звучали за мили. Я лишь ошеломленно открыл рот, растеряв всю силу воли. Исчезла даже способность мыслить, пока я наблюдал за его резкими неверными движениями, попытками вырвать из лошадиной гривы волос покрепче. Кажется, Эвели даже не дышала, вся ее фигура была преисполнена покоя и смирения. Ариэн попытался стянуть ее рукав еще ниже и оголил раненое плечо. От увиденных широких старых шрамов, уходящих по нему за спину, запершило в горле. Раньше я никогда их не видел и не знал об этом. Те же шрамы от бича, какие остались у Ариэна. Захотелось исчезнуть в ту же секунду, я же не знал, что ей знакома эта боль. Я ведь не знал. Не знал!

— Ну, же! Помоги мне. Киан? Киан?!

Лишь во второй раз я отреагировал на свое имя и повернул голову к Ариэну: безжалостные мысли рвали изнутри, я почти не слышал даже водопада. Открывал и закрывал рот, наверно, напоминая рыбу, выброшенную на берег. И все равно никак не мог остановить это, но не произнес ни слова.

— Ты знаешь, что делать?

Да, я знал. Но руки не слушались, я смотрел в никуда и боялся пошевелиться, испытывая самые омерзительные муки совести, какие только могут быть. «Если бы подхватил, если бы промолчал, если бы спросил, если бы смирился…» — слова друг за другом образовывали цепочку, обвивающуюся вокруг моего горла. Я ведь хотел справедливости, выхватил кинжал, сделал выбор, за который теперь не мог ответить. А правда в том, что изменения коснулись и меня, лишив самообладания, которому учили еще с детства. Но все эти эмоции — словно трупные черви, кишащие в плоти — походили совсем не на ненависть, как я считал иначе. Теперь, смотря на Эвели, я понял. И вот, в стороне за моим плечом кто-то глумливо смеялся над последствиями моих — только моих — действий.