Хммм… Помешательство женщин на холодных представителях, шагнувших в мир иной, но до сих пор поддерживающих себя в этом, благодаря выпитой крови, мне не понять. Это же про нездоровые отношения с холодильником. Только со сменой ролей, когда сэндвич, при необходимости, могут достать из тебя.

Вся шумиха вокруг Сумерек прошагала как-то мимо. Паттисон ассоциируется у меня с патиссоном, а с Кристен Стюарт я бы с радостью поделилась данными моего стоматолога.

Может, если порыться в классике… Дракула, например,…

Ухмылка Георгия, сидящего на красном бархатном троне мелькнула перед глазами…

Слава!

Соберись!

— Нет, а что такого… — в белом длинном сарафанчике произнесла моя мини-версия. — В качестве подходящего образа…

— Красавчик мой сыночек, да? — довольно заявила Римма Константиновна и усмехнулась, кидая взгляд на свою собеседницу. — А ты смотрю, комбинезон свой сменила?

— Он в стирке. — гордо подняв подбородок, ответила девушка.

— Ну-ну. — хмыкнула владелица Эры и обратилась ко мне. — Милочка, может, начнешь писать? Мысли твои вон паровозом мчаться, аж лоб твой сверлят.

— Да. — как бы невзначай поддакнула вторая. — Нам же интересно…

Мороженка же взглядом прискорбно сообщал, что шизофрения — это вовсе не мое общение с ним, а вот это вот все…

Дамы в ответ на его размышления обиделись, а я, широко улыбнувшись, потянулась к ноутбуку.

Эро-история 3

Смысл моего существования забрали у меня очень давно. Несколько поколений сменяли друг друга, солнце уступало ночами луне, весна перетекала в лето, люди одинаково любили и ненавидели друг друга, копили во вшивых матрасах золото, что не могли утащить с собой в могилы, а я наблюдал за всем этим бесконечным днем сурка и проклинал всех никчемных охотников, так и не сумевших превратить мое холодное тело в прах. Что сложного в том, чтобы засадить кол в сердце? Если вампир сам дает вам не один шанс.

Кровопийца, ставший раритетной шкатулкой воспоминаний о той, которая на короткий срок затмила весь остальной мир. И, по сути, стала для монстра целым миром.

Белокурые локоны змейками спускались по плечам, искренняя улыбка лучилась на губах, а в глазах всегда царили тепло и неугомонное любопытство. Она смеялась радостно, открыто, заливаясь звонкой трелью и не замечала, как привлекала чужие заинтересованные и восторженные взгляды. Я же замечал. Каждый шорох в её сторону попадал в поле моего зрения. Одно неверное постороннее, порочащее деву движение со стороны чужака, могло стоить глупцу жизни.

Я мог часами смотреть на нее, следовать изгибам тела, наслаждаться гладкостью кожи, целовать родинку около правого бедра. Проходили часы, дни, годы, но огонь во мне не переставал полыхать. Она умело подбрасывала дрова, и по странности продолжала это делать, даже после того, как покинула меня.

В ту ночь я гулял и искал себе обед. Узкие улочки, объятые теменью, наполненные вонью мусора и испражнений не сулили шелковую шею и голубую кровь, но служили пристанищем массы бедного и пьяного люда.

Три разнотипных стука сердца зазвучали в моей голове. Два пожилых отбивали жадность и похоть, а третье билось загнанным оленем, к голове которого приставлено ружье. Приглушенные голоса, всхлипывания и тонкое, брошенное без единой надежды: «Папа, пожалуйста, не надо».

Отец продавал свою дочь. То ли за долги, то ли решив, что золотые ему ценнее родной крови. Но, получив мешочек в руки, его вторая рука, крепко держащая грязные девичьи волосы, протянула их второму участнику сделки. Купец покупал девчушку вполне для определенных целей. Его кровь сообщала мне обо всех грязных мыслях, копошившихся в его штанах.

Я бы прошел мимо, но обреченный шепот влил в мое ухо неуместную и глупую фразу: «Я понимаю тебя, папа.»

Что за дура, подумал я, и отец разделял мои взгляды, решив на прощание наградить дочь пощечиной. Его глаза были широко открыты, а ладонь так и не достигла цели.

Купец лишь крякнул, удивившись исчезновению отца, а затем он крякнул снова, выпустил из рук волосы девочки и точно так же исчез в зловонной тьме.

Я был сыт. А у моих ног, дрожа всем телом и обнимая себя за колени, сидела девочка.

— Уходи. — коротко произнес. — Ты свободна.

Она, не переставая ни на секунду трястись, подняла на меня глаза и потрясла головой.

— Заберите меня с собой.

Присев и взяв ее подбородок в руку, поднял голову и всмотрелся в лицо. Пройдоха купец, платил не зря. Она была хороша. Несмотря грязь и худобу.

Еще пара лет и бутон раскроется в прекрасный цветок.

— Я выпиваю таких девочек, как ты. — сжав ее челюсти проговорил я.

Она судорожно сглотнула.

— Тогда выпейте меня, пожалуйста, до дна. И я смогу встретиться с мамой…

Закутал ее в плащ, взял на руки и привел к себе.

Мне думалось, что через пару дней я избавлюсь от неё или устрою себе небольшой пир, как она сама того хотела. Но мне не удалось ни то, ни другое.

Прошли пара дней, затем недель. Флоранс отмыла с себя все нечистоты улиц и теперь пахла луговыми цветами. Выпирающие кости постепенно исчезали, и страх в ее глазах незаметно уступал место любопытству.

Мне нравилось, заботиться о ней. Хотелось казаться рядом с ней лучше, чем я был на самом деле. Я выпивал ей подобных ночами, но теперь старался чаще оставлять свои клыки на тех, кто был завязан грехами.

И боялся. Боялся, того дня, когда она узнает и поймёт, кто я. В моих кошмарах, она вскрикивала, пугалась, отталкивала меня и бежала, крича, что не хочет иметь ничего общего с монстром. Она оставляла меня одного, а я вскакивал и боялся задохнуться. Смешно, дыхание давно перестало быть для меня необходимым.

Флоранс узнала раньше, чем я ожидал. И вместо бегства, обняла меня и обещала, трогательно и страстно, всегда быть рядом.

Если во мне была душа, в тот день она познала счастье.

Прошло три года, и шаг за шагом нежный бутон распустился в прекрасный цветок. Которым я любовался, восхищался и баловал, как только мог.

Сходил с ума от мысли, что ее сердце забьется иначе при виде какого-нибудь сына булочника или идиота мясника, и в мыслях отрывал всем поклонникам головы. В минуты ревности, идея запереть ее в глухом лесу, куда никто не сможет добраться, казалась прекрасной.

Она ни капли мне не помогала. Отвергала все просьбы одеваться дома скромнее и все чаще встречала меня в полупрозрачных нарядах, ластилась, садилась на колени и заставляла быть строже, чем мне бы хотелось. А я завороженно смотрел на вену на ее шее и ненавидел себя за то, как сильно хотел провести по ней языком.

А затем сон предал меня. Показав меня настоящим блудливым чудовищем.

Я лежал на спине в своей кровати, а сверху на мне сидела дева, чьи упругие бёдра находились в моих руках, а член неистово бился в её теле. На грани конца, мои глаза сквозь пелену наслаждения скользили от живота к упругой груди, покачивающейся в такт моим действиям. Подняв взгляд выше, я замер и встретился с самым прекрасным лицом. С лицом моей Флоранс. Выкрикнув ее имя, открыл глаза и снова закрыл их, выругавшись про себя. Да, это был всего лишь сон. Но я также лежал на спине, а между ног возвышался кол, скрываемый под одеялом.

— Брендан. — тихо произнёс нежный голос, и я с ужасом посмотрел в сторону двери. — Ты звал меня?

Она стояла, широко открыв глаза и смотрела на выставленное мной достоинство.

— Выйди! — крикнул так зло, что она вздрогнула. — И не смей входить без стука!

— Но ты же всегда заранее знаешь, когда я приду…

— Я спал!

— И видел меня?

— Не говори ерунды! Выйди я сказал!

В тот день я привёл домой девушку.

Флоранс начинала хандрить после появления женщин в нашем доме, поэтому чаще дамы принимали меня у себя. Но в тот раз мне следовало доказать себе и ей, что сон был ошибкой. Моей похотливой ошибкой.