А через двадцать минут шофер вез меня в город, туда, где живут люди, которых я с детства ненавидела. Я сидела сзади и, откинувшись на спинку, слушала расслабляющую музыку. Не знаю, зачем я еду туда, зачем разрываю себе сердце, и без того покрытое струпьями и колкой изморозью. Возможно, у подъезда я опять развернусь и пойду прочь, сяду в машину и вернусь домой. А может… я все-таки задам этим людям один-единственный вопрос. И получу наконец ответ…

Когда мы подъехали к подъезду, дождь лил как из ведра. Я даже не заметила, когда он начался. Всю дорогу ехала в своих мыслях, ничего не замечая вокруг. Помнила лишь свинцовые тучи, которые куполом нависали над головой, когда садилась в машину. Открыв дверцу, я поежилась. Серый невзрачный дом, где жили нужные мне люди, как-то отталкивал. А стук дождевых капель начинал раздражать.

Неуверенно двинувшись к подъезду, я остановилась у массивной двери с домофоном, борясь с желанием сбежать как можно скорее. Но какая-то часть меня задушила эмоции. Вместе с кровью в висках застучало: «Я должна спросить. Посмотреть им в глаза. Увидеть лично этих предателей. А потом уйду со спокойной душой и больше никогда не вернусь».

Какой-то подросток открыл подъездную дверь и, раскрыв зонт, шагнул к дороге, а я быстро прошмыгнула внутрь. Нажала на кнопку нужного этажа и вжалась в стенку лифта, слушая стук собственного сердца. Влажные волосы неприятно прилипали к шее и холодили спину. Странно, что я обращала внимание на такие мелочи, когда впереди ждала самая важная встреча в жизни. Но меня знобило. Достав носовой платок из сумки, я протерла мокрое от дождя лицо. Тушь немного смазалась, и за пару секунд до выхода я таки успела избавиться от ненужных следов.

Створки открылись. А сердце остановилось. Вышла на лестничную клетку и с ужасом огляделась, выискивая нужную квартиру. Вот она. Серая дверь. Такая же невзрачная, как и сам дом. Серый коврик на полу. Кнопка звонка сбоку. Пальцем к ней потянулась, но замерла, не решаясь позвонить. Если сейчас это сделаю, обратного пути уже не будет. Я точно этого хочу? Нет, не хочу. Точно не хочу. Развернулась к лифту и опять замерла. Стоп, это страх. Просто страх. На самом деле меня мучают любопытство и неизвестность. В глубине души так хочется, чтобы они меня увидели и поняли, что не умерла в детдоме, что не ночую где-то под мостом. Чтоб хотя бы на секунду пожалели о содеянном! Да, пусть у них испортится настроение. Пусть вспомнят то, что хотят забыть. Ведь самые тяжкие грехи, как правило, пытаешься задвинуть подальше, в самое укромное место, откуда не будет слышен голос совести. Хотя, кто знает, может «родители» совсем не раскаиваются…

Решившись, я нажала на звонок и затаила дыхание. Хотелось превратиться в робота и выключить эмоции, но едкий страх, смешанный с волнением, расползался по телу, как чернильная клякса. Напряженный слух уловил шаги. Потом — щелчок замка. Наконец дверь открылась.

— Вы что-то хотели? — спросила русоволосая девушка, одетая кое-как: в поношенные джинсы, мятую футболку и комнатные тапочки кричащей расцветки. Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы не бледное лицо, залегшие тени под глазами и растрепанные сальные волосы.

— Я? А, я… — нервно скомкала бумажку с адресом. — Могу я увидеть… Валентину Николаевну?

— Зачем она вам?

— По очень личному вопросу. Это важно.

— Я бы и рада помочь, но не могу. Мама в реанимации.

— Что?

— Какой-то придурок сбил ее прямо на остановке.

Я не ожидала услышать такую новость. Провела ладонью по спутанным волосам и растерянно спросила:

— А можете сказать, в какой больнице она лежит?

— Вам не разрешат ее навестить, — подозрительно прищурилась девушка.

Наверное, сама судьба давала мне знак, что не нужно встречаться с этими людьми, но я упорно продолжала настаивать:

— Пожалуйста… В какой она больнице?

Не знаю, почему я так захотела туда попасть. Иногда бывает, что умом понимаешь — не надо этого делать, а все равно делаешь. У меня сейчас было то же ощущение. Я продолжала игнорировать доводы разума и надеялась, что девушка все расскажет.

— Ну, в нашей, самой ближайшей… — машинально пробормотала она, а потом спохватилась: — А вам зачем?

— Спасибо.

Я бросилась вниз по ступенькам, не решившись дождаться лифт, который уже кто-то вызвал, опередив меня. Боялась, что начнутся расспросы. А сказать правду я не смогу.

«Мама»… Значит, эта девушка — моя сестра? Мысленно я пыталась найти сходство, но, увы, плохо запомнила черты ее лица. Видимо, из-за волнения. А в душе все равно шевельнулась обида. Почему одного ребенка мама выкинула как дырявый пакет, а второго оставила и отдала всю любовь? Одного обрекла на страдания, а другому подарила счастье?

Я уже начинала злиться на себя за то, что копаюсь в прошлом, ковыряю старые раны. Теперь же болит, вот там, в душе, сильно болит, и вместо того, чтобы забинтовать рану, я даю ей загноиться. Встретиться с матерью значит полоснуть нарыв ржавым гвоздем… Не нужно этого делать. Надо забыть. Уехать и продолжить жить в целительном неведении. Ну отказались — ну и фиг с ними. Зачем знать причину? От этого же ничего не изменится. Прошлое не вернешь, я не стану чьей-то дочерью… Да ну это все!

Колкие капли хлестали по лицу, скрывая слезы. Я уже не ощущала ни озноба, ни холода. Просто хотелось поскорее уйти отсюда. Села в машину и на вопрос шофера ответила:

— Домой.

Вернее, собиралась ответить. Вместо этого попросила довезти до ближайшей больницы и зажмурилась, когда автомобиль тронулся с места.

Только что я совершила самую большую глупость в своей жизни. И уже начинала об этом жалеть.

— Девушка, с вами все в порядке?

Я не сразу услышала вопрос. Не сразу его осознала. Просто вошла в холл и невидящим взглядом уставилась в стену, выкрашенную бледной краской. Наверное, со стороны это выглядело странно. Стоит себе девушка, смотрит куда-то, минуты проходят, а поза не меняется. Кто-то даже задел плечом и буркнул сбивчивые извинения, а я не обратила внимания. Словно находилась здесь и в то же время в какой-то параллельной реальности. Мыслями где-то далеко.

— Эй, вы слышите?!

Меня кто-то теребил за плечо, настойчиво возвращая к действительности. Обернулась и увидела медсестру, которая недоуменно хмурилась.

— Простите, задумалась… — пролепетала, с трудом шевеля языком. — А не подскажете, где здесь реанимация?

— В соседнем здании, — недовольно пробурчала медсестра и отвернулась на чей-то оклик.

На ватных ногах я последовала к выходу, раздумывая над тем, что скажу. Ясно как день, что меня туда не пустят, ведь по документам я для этой женщины никто. Совершенно посторонний человек.

Дверь скрипнула. Сырой ветер ударил в лицо, напоминая, что на дворе поздняя осень. Я застегнула верхние пуговицы пальто и огляделась в поисках нужного здания. Мысленно вздохнула. Эх, была не была! Прорвемся. Правда, очень скоро моя напускная уверенность лопнула, как мыльный пузырь, а сердце застучало сильно и оглушительно. Казалось, на бешеный стук сейчас сбежится все отделение. Но к счастью, это были всего лишь страхи. Внутри здания царила тишина — давящая, тяжелая, как и сама атмосфера.

Добредя до сестринского поста, я начала неуверенно переминаться с ноги на ногу, не зная, с чего начать, каким образом попасть в палату. Хотелось хоть одним глазком взглянуть на ту, которая дала мне жизнь. Взглянуть и… уйти навсегда.

— Вы к кому? — послышалось строгое.

Ко мне подошла медсестра в аккуратном белом халате. От волнения я даже толком ее не разглядела.

— К Шишковой Валентине Николаевне.

— А кем вы ей приходитесь?

Я помедлила с ответом.

— Племянницей.

— Простите, но мы пускаем в реанимацию только близких родственников, к коим вы, к сожалению, не относитесь. Поэтому…

— Пожалуйста, всего пять минут! Это очень важно! — попросила я, на ходу придумывая правдоподобную историю. — Поймите, я приехала издалека, и, если ее не увижу, не смогу спокойно вернуться домой. У меня сердце не на месте! Всего пять минуточек, прошу вас! — я молитвенно сложила руки.