Поначалу Шелиара, конечно же, не сидела сложа руки. Целеустремленная с самых ранних лет, она всячески пыталась бороться со своим Проклятьем. Первое время она только и делала, что молилась — искренне и упорно, воспевая гимны, псалмы и молитвословия как всему Сонму Богов Рассвета, так и каждому по отдельности. К сожалению, это не помогло. Потом через знакомых отца она сумела добиться встречи сначала с Преторией, а затем и с самим Верховным Иерофантом. Последний, выслушав ее исповедь, произнес ожидаемую (и оттого еще более обидную) проповедь, суть которой сводилась к тому, что Боги Рассвета не посылают Проклятий, которые человек не в силах вынести. Однако Шелиара не отчаивалась и продолжала попытки. Чего она только не перепробовала, пытаясь облегчить себе жизнь — и все без толку. Капля за каплей, этот незримый яд Голосов отравлял ее разум, заставляя то рыдать ночами напролет, то биться в неконтролируемых истериках… Спасения от этого не находилось.

Сегодня же с самого утра Голоса звучали особенно настойчиво. Все многочисленные личности будто бы проснулись от зимней спячки и принялись, изголодавшиеся, раздирать ее разум на части, словно ветхую тряпицу. Будто, сговорившись, решили, что пришло время разрушить ее психику до основания.

Последние пару часов Шелиара пыталась отвлечься от Голосов, наблюдая за причудливой пляской пламенных язычков в камине. Иногда это помогало — когда ей удавалось сосредоточиться на огне, Голоса будто бы отодвигались куда-то вглубь сознания… Но, к сожалению, ненадолго. Стоило ей хоть чуть-чуть ослабить концентрацию, как они вновь всплывали вереницами мыслей и образов. Среди прочих выделялись трое; в соответствии с особенностями их «поведения» она когда-то нарекла их Реалистом, Вопрошающей и Пророком. Если среди Голосов существовала субординация, то эти трое определенно стояли на вершине власти. Даже сейчас, когда Шелиара была целиком сосредоточена на пламени, эти трое, заглушая другие Голоса, о чем-то переговаривались на периферии сознания.

Шелиара вздрогнула, когда городской колокол за стенами поместья гулко пробил четырежды, обозначая закат дня. Огненная пляска постепенно улегалась, а Голоса все настойчивее пытались пробиться из глубин ее разума. Шелиара как раз собралась встать со своего кресла, чтобы подбросить в камин дров, когда дверь гостиной отворилась. На пороге появилась Нэя, пожилая, но деловитая домоуправительница их поместья.

— Благородная госпожа. — Нэя слегка потупила взгляд, как делала всегда, прежде чем сообщить не самые приятные известия. — Ваш отец только что вернулся из столицы.

Шелиара импульсивно стиснула руки и до боли закусила нижнюю губу. Отец. Благородный Диондор Нирааль. Временами этот человек сводил ее с ума даже сильнее, чем Голоса. Никогда не улыбающийся и тем более не смеющийся (Шелиара подозревала, что именно в этом и состоит его Проклятье), он тратил большую часть времени на составление каких-то безумных планов относительно того, как возвеличить некогда славный род Нирааль. К ней и ее страданиям он не испытывал и капли сочувствия — а если и испытывал, то никак его не проявлял. Как подозревала Шелиара, это было связано с тем, что супруга отца скончалась вскоре после ее родов, а второбрачие на тот момент уже было запрещено Первым Законом последнего Верховного Иерофанта.

Ну, либо же сострадание попросту не входило в число качеств, которыми ее отца наградили Боги Рассвета.

— И… как он? — наконец спросила Шелиара.

— Весь взбудоражен. Желает вас видеть у себя в кабинете. — Нэя помолчала, прежде чем добавить: — Похоже, что-то срочное.

Кто бы сомневался. Шелиара чуть ослабила хватку рук и медленно опустила взгляд в пол. Пока отец находился в столице, у нее было на одну головную боль меньше.

— Спасибо, Нэя. Я… сейчас буду.

— Госпожа. Вы выглядите еще бледнее, чем утром. Позвольте… — Нэя подошла и аккуратно поднесла ко лбу Шелиары руку. Тут же с аханьем отдернула ее, словно обожглась. — Боги Рассвета! Госпожа, такой горячий лоб на моем веку бывал лишь у больных лихорадкой. Вы точно сможете идти? Быть может, мне попросить…

— Нет, нет, не надо ничего просить. Все в порядке.

Нэя скорчила скептическую мину.

— Юная госпожа, настоятельно советую вам усерднее поработать над искусством лжи. Иначе будете выглядеть глупо. А теперь позвольте, я провожу вас.

Шелиара позволила. В конце концов, эта женщина уже много лет заменяла ей мать, которой она никогда не видела и увидит разве что в Чертогах Рассветной Обители — и то если каким-то чудом умудрится после смерти попасть именно туда. По большому счету, Нэя была единственной во всем поместье, кто относился к ней не только с уважением, но и с искренним сочувствием — тем самым, в котором она порой так нуждалась. И выражалось оно не только в словах, но и в поступках — именно Нэя заботилась о ей, когда начались ее первые «припадки безумия»; именно она, рискуя положением, которого добивалась многолетней усердной службой, заступалась за нее перед отцом, когда тот наотрез отказывался верить в то, что его дочь на грани сумасшествия; именно она в свободное от работы время искала способы помочь ей, даже тогда, когда сам Верховный Иерофант признавал свое бессилие… Шелиара с горечью осознавала, что никак не может отплатить этой женщине за ее доброту и порядочность.

Почему мир устроен так странно?.. Шелиара часто задавала себе этот вопрос, но еще ни разу не находила ответа, который показался бы ей убедильным.

Опираясь на руку Нэи, Шелиара покинула гостиную. Аккуратным шагом прошлась по широкому парадному коридору, увешанному гальтийскими коврами и старинными гобеленами. Все эти дорогие вещи были остатками былого величия рода Нирааль… Как и само их поместье. Сколько тысяч жителей Танаана, проходя ежедневно вдоль высоких стен и мраморного портика главных ворот, успели позавидовать его обитателям? При этом даже не подозревая, какое запустение царит в этих самых стенах.

Миновав кухню, откуда соблазнительно попахивало готовящимся ужином, они поднялись на второй этаж. Шелиара ненадолго остановилась перед неприметной спиралевидной лестницей, ведущей в башенные покои — туда, где жил еще один член семейства Нирааль. Азуттулан, ее дед по отцу. Седой старик, живущий на вершине башни и практически никогда не покидающий свою каморку. Он являлся живым напоминанием о том, что безумие — характерная черта их рода. Если верить рассказам Азуттулана, в молодые годы он слыл известным Толкователем Аркан — разумеется, до того, как из Аркан сделали азартную игру. Его Проклятьем стала забывчивость — причем в худшем своем проявлении. Годы лишь усиливали действие Проклятья, так что последнее время дед и вовсе практически перестал узнавать Шелиару… да и вообще всех вокруг. Девушка понимала — по сравнению с ним ей еще ой как повезло с Проклятьем. Впрочем, эта мысль не сильно ее утешала: забывчивость, в отличие от безумия, хотя бы позволяет жить в относительном спокойствии.

— Госпожа Шелиара. — Нэя вежливо коснулась ее плеча. — Вы меня пугаете больше, чем обычно. Быть может, стоит вернуться? Я не хочу, чтобы вы упали в обморок.

Шелиара расплылась в поддельной улыбке.

— Тут наши желания совпадают. Пойдемте.

Пройдя мимо пустующих гостевых комнат, они постучались в оббитую медью дверь. Дождались приглушенного «Прошу» и вошли в отцовский кабинет. Как и всегда, здесь царил полумрак и дым. Пахло табаком: Шелиара еле сдержалась, чтобы не раскашляться.

Сам Диондор Нирааль, худощавый мужчина с короткими темными волосами, высокими скулами и требовательным взглядом, восседал за рабочим столом в роскошном ореховом кресле и попыхивал трубкой, запуская в воздух бесформенные струйки дыма.

— Господин Диондор. — Поклонившись, Нэя удалилась, плотно закрыв за собой дверь.

Шелиара поклонилась отцу со всей учтивостью, затем подошла и села в кресло напротив его стола. Диондор вытащил трубку изо рта, нехотя отложил ее на край стола, между стопками пергаментных листов, и окинул Шелиару долгим задумчивым взглядом.