В итоге мы снова расходимся по разным комнатам и только на третий день ночью меня будят прикосновения к ногам и спине. Ничего не понимаю, еле разлепляю веки, чтобы понять, что происходит.

Оказывается, Платон просто несет меня в другую комнату. А я вместо того, чтобы сопротивляться, цепляюсь за него руками. Он укладывает меня на кровать и просто ложится рядом. Мы лежим неподвижно и просто молчим. Мне так хочется, чтобы он начал говорить первым. А он и начинает, только не говорить.

Его рука тянется от моей лодыжки к колену, обводит его, доходит до бедра. А потом он резко разворачивает меня к себе и сверху наваливается. Не успеваю опомниться, как его твердыня заполняет меня до упора. Сильно, жёстко так, как нужно. Он словно наказывает меня. Долбит так, что кровать стучит о стену.

Руками тело сжимает, целует до крови, до пятен в глазах. Его член как свая, которая с каждым ударом словно хочет забиться в меня навсегда. Господи, я уже дугой выгибаюсь, не в силах напряжение терпеть. Кончить хочется, а что — то мешает.

— Платон, — стону ему в рот, за лицо пальцами берусь, в глаза осоловело сморю, но каждый толчок принимаю с вскриком. Господи, какая я стала развратная. Как мне хочется снова и снова чувствовать его в себе. — У нас все хорошо?

— Навсегда, помнишь? — он убирает мои руки с лица и на шею себе закидывает. Туда же тянет мои ноги, начиная двигаться совершенно под другим углом. А я уже теряюсь в ощущениях и в этом грубом, резким, но таком искреннем «навсегда». Струна напряжения рвется, оргазм плавит меня, а из глаз текут слёзы. Мне так хорошо, что его страсть, с которой он продолжает в меня вколачиваться, я принимаю с наслаждением. Особенно когда он меня заставляет сосать свой член. Буквально насаживает рот все глубже, пока я задыхаться не начинаю. Он кончает с ревом, заполняя горло таким количеством спермы, что кажется, я могу захлебнуться.

А потом ложится, притягивает меня к себе и через минуту засыпает. Я даже спросить ничего не успеваю. Но уже не злюсь. Тело вибрирует после оргазма, после его оргазма, и я просто лежу и улыбаюсь как идиотка.

Ладно, потом спрошу. Должен же у него быть хоть один выходной.

Но проходит неделя, а выходного все нет. Каждый день по одному и тому же сценарию. Утром завтрак, вечером ужин, ночью секс. Он все время на работе, и я понимаю, зачем это нужно. Я терпеливо жду, когда он сам захочет со мной поговорить, объяснить, но Платон продолжает упорно молчать, словно делая это специально.

В один из дней я, конечно не выдерживая, кормлю его ужином, но прикоснуться к себе не даю.

— Что?

— Нет, это ты мне скажи — что? Сколько нам еще здесь торчать?

— А что? Нищета тебя больше не устраивает?

Я осматриваю чудесный дом, кровать, в какой я никогда не спала. Да, этот жилой район частных домов пуст, но надо признаться, что я еще никогда не жила с таким комфортом.

— У тебя странные представления о нищете, Платон. Дом чудесный, есть что поесть, но мне надо понимать, почему мы вообще здесь прячемся?

— Мы не прячемся, — опять вранье…

— Тогда что мешает тебе найти такую же работу в городе?! И снимать жилье там? Я бы тоже могла работать. Ты понимаешь, что я просрала докторскую степень? Ты понимаешь, что меня опять уволили с работы, ты понимаешь…

— А ты понимаешь, что взяла за яйца сына Распутина, серьёзно думаешь, что тебе дадут хоть где-то работать? — орет он. — А может ты думаешь, что тебе дадут нормально жить? Ты хоть немного своим куриным мозгом осознаешь, кто мой, блять, отец? Кто он? Знаешь, какое мое первое воспоминание о нем? Он ударил мою няню, от которой я убежал в лес. То есть я даже не помню, как бежал по лесу, но помню, как она кричала. А когда мне было семь, я потерялся на металлургическом комбинате и увидел, как отец закидывает неугодного ему партнёра в печь. И никто, никто его тогда не сдал.

Я слушала эту отповедь с замиранием сердца, не могла поверить, что такое существует в реальности, хоть от бывшего мужа слышала о разных методах ведения дел в бизнесе. Я подошла к Патону и взяла его за голову руками. Его трясло, и я хотела успокоить его.

— Почему ты не говорил… Что он такое…

— Я ещё много тебе не сказал по одной причине: я не хочу тебя потерять. У меня, блять, такое ощущение, Аврор, что я только дышать начал. А до этого слово возле той самой печи сидел всю жизнь. На грани.

— Я просто хотела знать причину нашего с тобой здесь пребывания. Андрей ничего не сказал, ты тоже. Телевизора здесь нет. Интернета тоже. Тебя нет. Я конечно с Мишей. Но еще немного и я свихнулась бы. Но теперь хотя бы причины стали ясны.

— Даже книг нет? — вздыхает Платон и к себе меня прижимает. Он такой высокий, в его объятиях так хорошо. Но все равно теперь очень страшно. Что в любой момент в этот дом могу закатить печь. Как его родные живут рядом с таким человеком? Как выдерживают постоянный контроль и страх быть убитыми за проступок.

— Не-а. Из развлечений только секс с тобой, — смеюсь и тут же лечу на кровать. С визгом. Счастливая. Что хоть ненадолго можно забыть о реальности в сильных руках молодого мужчины. А он словно развлекать меня пытается, придумывает новые и новые позы.

— Платон, не надо меня развлекать, — тяну его на себя, и сама расстёгиваю ремень. — Просто трахни меня и ложись спать. А то у нас каждая ночь как гонка на выживание.

— Надоел секс? — усмехается он, мягко целуя меня в губы.

— Между ног болит уже все. Давай я так, — переворачиваю его на спину и стекаю по идеально твёрдому животу. Целую каждый кубик, смотрю в немного ошалелые глаза. Да уж, инициатива в наших отношениях не моя прерогатива, но иногда можно попробовать. — Хочешь, возьму в рот?

— Ты еще, блять, спрашиваешь, — он садится и за волосы меня хватает, но я руку его отталкиваю.

— Дай я сама, — явно такая перспектива его не устраивает.

— Я же сдохну от перевозбуждения.

— Я чуть-чуть, ладно? — оттягиваю его боксеры и тут же получаю по щеке пружиной твердой головки. Горячей. Гладкой. Твердой. Касаюсь язычком самого центра, вкушая прозрачную солоноватую капельку, смотря, как пульсирует его плоть в моих руках.

Платон все порывается схватить меня, но я толкаю его на подушки, заставляя лежать и не двигаться. Потому что хочу в полной мере почувствовать, что такое делать минет. Он вечно не дает мне ничего сделать. Сразу тянет вверх и вторгается, чтобы скорее испытать разрядку.

Возбуждаюсь только от того, как скольжу языком по венкам на твердой плоти, достигаю мягкой мошонки, прокрытой легкой порослью. Платон дергается, подушку на лицо опускает и воет в нее.

— Аврора, блять, я не могу.

— Терпи, — шепчу ему в член, обхватывая его рукой у основания. А потом беру в рот сразу и глубоко, стараясь создать плотными сжатием вакуум и начиная двигать головой как можно чаще. Только чувствую руку на своей голове, как вонзаю ногти в бедра. Патон в голос рычит, но на подушки откидывается, кулаки сжимает, бьет по кровати, пока я активно работаю языком, принимая член как можно глубже. Но Платон, конечно, не выдерживает. Поднимается резко, нажимает на голову так, что член входит в самое горло. Я вонзаю ногти ему в ногу до выступившей крови, но ему хоть бы хны. Он держит мне голову, пульсирует внутри меня, обильно заливая спермой.

Отпускает и смотрит, как остатки стекают по подбородку, а я утираю слезы.

— Ублюдок, просила же.

— Прости, малыш. Однажды я обязательно выдержу эту пытку твоим ротиком.

— Значит, вообще никакого больше минета.

— Ну вот еще, — сморит он мне вслед, а я иду к ванной, поднимаю его брошенную рубашку. — Аврора.

— Спи, давай, — закрываюсь в ванной, стираю вещи руками и только через час позволяю себе лечь под бочок к Платону. Он прижимает меня крепче и шепчет в висок.

— Завтра найду способ связаться с Андреем. Привезут книг, игрушек для пацана и стиральную машинку.

— Это ты так извиняешься? — шепчу радостно. Господи, стиральная машинка!