Он уходит, а я иду к себе и невольно улыбаюсь. Забавный он. Зачем врать, если хочешь просто сделать доброе дело. Мы одеваемся за полчаса. Я сама стараюсь особо не выпендриваться, но все равно надеваю юбку — карандаш, черные лодочки на квадратном каблуке и белую блузку, в вырез которой можно заглянуть, если постараться. И Платон старается. Пока Мишка не видит, он резко лезет туда рукой, до приятой боли сжимая грудь. Я бью его по руке, но все равно улыбаюсь.

— А что это на нем? Нормальных вещей нет? — ох уж эти понты. Вчера я купила самое необходимое.

— Платон, — уже бесит. — Мы здесь два дня. Я не знаю этого района и купила самый минимум.

— Я же дал денег, Аврор.? Или тебя учить деньги тратить?

— Училка здесь я, — пытаюсь снизить градус. — Со временем куплю все, что нужно, не бухти, как старичело.

— Ладно, — смотрит он хмуро на спортивные штаны моего мальчишки. Я все куплю. Теперь у моего мальчика будет только самое лучшее. И я обязательно верну все Платону, все до последней копейки. Чтобы не чувствовать себя обязанной, когда его тяга ко мне закончится. — Погнали.

Мы все вместе спускаемся на подземную парковку, где почти сразу подходим к машине. Платон то и дело поглядывает назад, словно боится, что я убегу. Смешной. Куда я теперь от него. Ладно деньги. Но как отплатить ему за то, что он вернул мне сына. Сжимаю маленькую ручку, вижу с каким восхищением он смотрит на машину Платона. Вчера он был в шоке, вряд ли что — то осознавал. И сказал наверное первое полноценное за последние пару дней.

— Касивая масинка.

— Да уж, — усмехается, услышавший комплимент Платон. Открывает нам сам дверь, а мы прыгаем на заднее сидение. Не успеваю поймать малыша, а он уже вперед лезет, за руль. Платон как раз дверь переднюю открывает. — Ээ, тебе рановато, пацан. Ты когда вырастешь, у тебя все равно круче будет.

Вряд ли Мишка осознает полный смысл фразы, но я все равно злюсь, потому что смысл понимаю я. Не стоит давать сыну обещаний. Не стоит дарить ему веру в то, что у него никогда не будет. Если только он не станет сам бизнесменом, вроде отца Платона. Иначе, откуда взять деньги на машину за двадцать миллионов. Но я потом об этом с Платоном поговорю, а пока просто ругаю Мишку, что за руль садиться нельзя.

— Отец посадил меня за руль лет в десять. Мы гоняли по Усть — Горску.

— Думаю для вас это нормально, но я не считаю это правильным.

— Ну конечно, — настраивает Платон зеркало заднего вида так, чтобы меня видеть. — Ты же у нас правильная училка.

Причем говорит он это так, что сразу ясно, что ночью это понятие относилось к кому угодно, только ни ко мне. Он словно что — то пробуждает во мне, что — то дикое, неправильное, порочное, но такое приятное. А как еще объяснить, что после трех оргазмов вчера, мне хотелось еще. Больше. Сильнее. Даже когда спать при этом хотелось невыносимо. Словно, если я упущу сегодня, завтра уже не будет. Даже сейчас, рядом с сыном я думаю о том, что этот день закончится. Начнётся ночь. Наше с Платоном время.

Сначала он привозит нас в клинику, где нас обслуживают за несколько минут. А потом мы едем в частный детский сад. Перед тем как выпустить нас он делает несколько звонков и на все мои вопросы просто отмахивается.

— Платон, твою мать!

— Все нормально, в саду отличные условия и адекватные воспитатели, — говорит он после нескольких минут игнора.

Серьезно?

— Ну ты даешь, — бешусь, открывая рывком дверь, тяну Мишку на себя, а он умудряется увернуться и махнуть Платону. Тот словно на автомате машет в ответ. Знаю, что детей он не любит и постараюсь ограничить их контакты. Может тогда Платон подольше побудет со мной?

Пока я отвожу малыша в садик, где ребята гуляют на своей огороженной площадке, Платон выходит из машины и закуривает. Я могу даже не оборачиваться. Мне достаточно пристального взгляда в спину и хлопка двери, и звука открывающейся зажигалки.

Воспитательница, с которой я вчера уже пообщалась— Маргарита Петровна встречает меня с улыбкой.

— Вы даже раньше. Привет, Миш.

Он конечно не здоровается. Волчонком смотрит на других ребят. А мне вдруг страшно становится, что он может подумать, что я снова его бросаю. Он цепляется мне в ноги и начинает бормотать так часто, что я еле улавливаю его лепет. Хотя общий смысл и так понятен.

— Малыш, — неловко отрываю его от себя. Очень надеюсь, что он поймет. — Я вечером приеду. Я приеду за тобой.

Над нами тень, смотрю в сторону и вижу фирменные кроссовки Платона. Не вовремя.

— Я больше никогда тебя не оставлю, Миш. Я хоть раз нарушила обещание? — смотрю в его маленькое лицо. В заплаканные синие глаза. Я не хочу его оставлять, но мне нужно на работу. — Чтобы мы смогли с тобой жить вместе. Мне нужно работать, пойми.

Он даже кивает и я крепко — крепко его обнимаю. Поднимаю взгляд и вижу, что воспитательница во все глаза пялится на Платона. Плевать, главное чтобы за сыном моим смотрела

— Не переживайте, ему здесь будет хорошо.

— А если ему не будет хорошо, то плохо будет вам, — слышу угрожающий тон и вздыхаю. Нашел же время показывать гонор.

— Он шутит, — поднимаюсь и передаю Мишку Маргарите. — Просто переживает.

— Ну конечно. Первый сын — это всегда переживательно.

Пока Платон ничего не ответил, оттаскиваю его к машине.

— Ну и чего ты папочку включил?

— А ты против?

— Против, Платон. Мишка хоть и маленький, но может понять все неправильно. А как я потом ему объясню, куда делся классный папа? — сажусь машину, не дожидаясь его реакции. Но она следует чуть позже, после того, как мы отъехали от сада. Он неожиданно и резко обхватывает мой конский хвост, накручивает его себе на пальцы и тянет к себе.

— Не пробуй даже от меня избавиться, Аврора. Ты мне обязана, помнишь?

— Платон, мне больно!

— Помнишь?

— Да помню я! Я не пытаюсь, не пытаюсь, просто ты же…

— Хрен тебе, а не свобода и новый добрый папочка для Миши. Я не потерплю другого мужика рядом с тобой. Ты моя! — рычит он мне в губы, пока я стону от боли. Но стоит его губам по-зверски впиться в мои, как я сама цепляюсь за него, как за плот в бушующем океане. Отвечаю на поцелуй, чувствуя как он переходит с насилия на ласку, гладит затылок, но держит крепко, словно вырваться могу. Словно хочу.

Я сама вцепилась в него, прикусила губу. Тут же чувствуя металлический вкус во рту. Одна рука Платона сильно сжала мне затылок, а другая грудь. Он мял рубашку, а я пыталась вспомнить, что мне нужно на работу, выглядеть прилично. Кажется произнесла это вслух.

— Пять минут, иначе сдохну, — получаю в ответ и тут же его руки опускаются мне на спину.

Юбка сейчас тоже помнется. — Стой, стой. — пытаюсь оттолкнуть его, но куда там. Он дикарь, просто рвет мешающие ему вещи и дергает меня на себя. Отъезжает назад, чтобы облегчить нам путь к самому главному.

— Ты мне юбку порвал, — целую его так жадно, словно этой ночью не было ничего, словно мы впервые вместе после долгого перерыва, чеееерт. Как же сладко.

— Я тебе новую куплю, детка. Я тебе все куплю, только не тормози, а. Не ломайся, как российский автопром, — подпевает он современной песне, а я только вздыхаю, потому что куда уж с таким, как он ломаться.

Он рукой нетерпеливо дергает свой ремень, рычит от нетерпения. А я только посмеиваюсь, руки его отбрасываю и сама все делаю, пока его руки возятся с моей блузкой. Стягивают ее с плеч, кусают чуть ниже ключицы.

— Сожрать тебя хочу, пиздец.

— Так я ж не против, — улыбаюсь я.

Чувствую как похоть по венам растекается. Правила и догмы отправились на покой.

Сейчас хочется быть такой же бешеной как он.

Хочется быть развратной и кричать, на этой темной парковке за тонированными стеклами. Запахи кожи, тел, его шампуня смешиваются в какой — то безумный коктейль, опьяняя, голову кружа.

Хочется, чтобы он всегда таким вот был. Помешанным на мне. Хотя умом то понимаю, что все это рано или поздно закончится.