Сэр Хамфри спокойно объяснил, что это традиционная форма любезности по отношению к хозяевам. Росс авторитетно поддержал его, а принц Мохаммед, в свою очередь, добавил, что видит в этом жесте свидетельство добросердечности и искреннее стремление к дружбе. Однако Хэкера это не убедило. Он отвел сэра Хамфри чуть в сторону и, даже не потрудившись понизить голос, заявил:

– Что за чертовщина! Кого вы из себя изображаете? Али-Бабу?

Старина Эплби начал было оправдываться: «Во время пребывания в Риме…» и так далее.

– Мы не в Риме, Хамфри! – с пьяной непреклонностью оборвал его Хэкер. – И не делайте из себя посмешище!

В словах министра, бесспорно, была доля истины, хотя можно понять и сэра Хамфри: кому приятно выслушивать такое!

– А если бы мы были на Фиджи, – не унимался Хэкер, – вы что, нацепили бы набедренную повязку, сплетенную из травы?

– По мнению министерства иностранных дел, – обиженно заметил Эплби, – арабы крайне чувствительны, поэтому нам следует всеми доступными средствами показывать, что мы на их стороне.

– Возможно, для МИДДСа это и новость, но вообще-то предполагается, что вы должны быть на нашей стороне, – язвительно возразил Хэкер.

«Такие разговоры не для посторонних ушей», – подумал я и, перебив их, сказал, что сэра Хамфри срочно вызывает к аппарату господин Смирнофф из советского посольства, а господина министра, который просто изнывал от жажды (это было видно невооруженным глазом), – председатель английской школьной организации «Тичерз».

Они немедленно прекратили спор и с просветленными лицами заторопились в комнату срочной связи.

Ко мне придвинулся принц Мохаммед и сочувственно заметил, что нас всех буквально одолели срочные сообщения. В его взгляде я не уловил и намека на улыбку, а по интонации никак нельзя было понять, что он обратил внимание на подозрительный цвет апельсинового сока в бокалах некоторых членов английской делегации. Я по сей день не знаю, догадался он о чем-нибудь или нет.

Не желая продолжать опасный разговор, я под каким-то благовидным предлогом поспешил ретироваться, но не успел сделать и двух шагов, как лицом к лицу столкнулся с улыбающимся арабом. Когда мы с Энни Хэкер обсуждали проблему кувшина для розовой воды, он находился поблизости от нас. Между нами завязалась интересная беседа, имевшая для меня весьма печальные последствия – в основном из-за них события этого вечера навсегда врезались в мою память.

Улыбающийся араб в национальных одеждах, как выяснилось, превосходно владел английским и недурно знал Запад.

– Простите, эфенди, – обратился он ко мне. – Я стал невольным свидетелем вашего разговора об оценке подарка господину министру. Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?

Я был настолько поражен и преисполнен благодарности за готовность помочь мне, что, не задумываясь, спросил его, имеет ли он представление о стоимости кувшина.

Он весело рассмеялся.

– Конечно. Это подлинное произведение искусства семнадцатого века – исключительно ценная вещь.

– О господи! – тяжело вздохнул я, представив себе разочарование Энни Хэкер.

Моя реакция его, естественно, удивила.

– Вы огорчены?

– Мм… и да, и нет. Проблема в том, что, если он окажется слишком ценным, министру не разрешат оставить его себе. Поэтому, откровенно говоря, я надеялся…

Улыбающийся араб понял все с полуслова.

– Да-да, конечно. Как я уже сказал, кувшин – исключительно ценная вещь. Однако поскольку в данном случае речь может идти о копии, правда, прекрасно выполненной, но всего лишь копии, то и стоимость ее должна измеряться категориями иного порядка.

– Какая удача! И сколько он может стоить?

Араб испытующе посмотрел на меня.

– Не сочтите за дерзость, эфенди, а во сколько бы вы сами его оценили?

На редкость догадливый парень!

– Ну, что-нибудь около пятидесяти фунтов? – с надеждой предположил я.

– О-о! – восхищенно воскликнул он. – Вашими устами говорит настоящий знаток!

Я спросил, не может ли он подписать оценочную квитанцию. Он без колебаний согласился, однако не скрыл своего удивления по поводу «странной логики англичан».

– Вы проявляете крайнюю щепетильность в отношении маленького подарка и вместе с тем позволяете своей «Бритиш электроникс системз» платить миллион долларов нашему министру финансов за «помощь в заключении контракта». Разве это не странно?

Его слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Я был потрясен! Шокирован! Едва не лишился дара речи! Единственно, на что я оказался тогда способен, – это пролепетать:

– Э-э… простите, а вы ничего не путаете?

Его улыбка стала еще более ослепительной.

– Конечно, нет. Я сам из министерства финансов и уже получил свою долю.

– За что?

– За то, что держу язык за зубами.

«Теперь его обязательно заставят вернуть деньги», – мелькнула у меня невольная мысль, однако я не стал ее развивать, а торопливо – насколько позволяли приличия – попрощался с ним и бросился на поиски сэра Хамфри.

Когда я наконец нашел его, он оживленно разговаривал с министром. Вот уж совсем некстати! Я смущенно пробормотал какие-то извинения и спросил, не могу ли я побеседовать с сэром Хамфри с глазу на глаз. Однако Хэкер потребовал, чтобы я говорил при нем. Учитывая исключительную важность информации, которую мне предстояло сообщить сэру Хамфри, мне пришлось на ходу придумать верный способ удалить Хэкера на несколько минут. – Господин министр, – обратился я к нему. – Вас вызывают для срочной связи. Кто-то из ВАТа[83]… по поводу ваших доходов за шестьдесят девятый год.

Очевидно, Хэкер нагрузился уже весьма основательно, поскольку осоловело посмотрел на меня не в силах понять, о чем идет речь. Пришлось внести ясность:

– ВАТ шестьдесят девять[84], – произнес я, на всякий случай понизив голос.

Сообразив, в чем дело, он круто развернулся и… налетел на стоящего рядом толстого араба, выплеснув ему на одежду остатки «апельсинового сока». Сэр Хамфри взял меня за локоть и поспешно отвел в сторону.

– Бернард, по-моему, господин министр принял достаточно срочных сообщений. Боюсь, больше ему не выдержать.

Обрадованный тем, что мне удалось остаться с сэром Хамфри наедине, я взволнованно поделился с ним убийственной новостью: контракт достался нам за взятку!

К моему глубокому удивлению, на сэра Хамфри это не произвело ни малейшего впечатления.

– Ничего особенного, – успокоил он меня. – Без взятки здесь контракта не получишь. Ни для кого это не секрет. Главное, чтобы никто ничего не узнал.

Будучи абсолютно уверен, что Хэкер ничего об этом не знает, я предложил ввести его в курс дела.

– Ни в коем случае! – всполошился сэр Хамфри.

– Но раз ни для кого это не секрет…

– Ни для кого, кроме него. Совсем необязательно посвящать министров в то, что не является секретом для всех остальных.

Нашу беседу неожиданно прервали два человека, одновременно подошедшие к нам с противоположных сторон: справа – Его Королевское Высочество принц Фейсал, слева – достопочтенный Джеймс Хэкер, который уже едва держался на ногах.

– О, Лоуренс Аравийский[85]! – радостно завопил министр, бросаясь к сэру Хамфри. – Кончайте трепаться, вас ждут на пункте срочной связи… важное сообщение…

– Вот как? – вежливо осведомился сэр Хамфри. – От кого на этот раз?

– От Наполеона! – торжественно провозгласил Хэкер, пьяно хихикнул и… грохнулся на пол».

Снова в Англии и уже на работе. Из-за разницы во времени плохо соображаю, что к чему, и беспрестанно клюю носом. Иногда мне приходит в голову забавная мысль: способны ли мы, государственные деятели, принимать мудрые решения на благо собственного народа непосредственно после заграничного вояжа?