— И ты нужна мне, моя девочка. Каждый день, каждую ночь. И так всю жизнь.

— Мы могли бы начать с сегодняшнего дня, но ты вдолбил себе в голову непонятно что, — смеется. — Хотя мы и так столько лет потеряли. Ладно, упрямец, — Лиза целует меня в щеку. — Я пошла.

— Напиши мне сообщение, как поднимешься в квартиру.

— Хорошо.

Лиза выходит из машины и скрывается в подъезде. Через несколько минут в окнах ее гостиной загорается свет, а следом мне на телефон падает сообщение «Я дома».

Нужно бы заводить мотор и ехать к себе, но я продолжаю стоять в Лизином дворе. Ложусь лбом на руль и закрываю глаза. В голове то и дело крутятся ее последние слова о том, что мы потеряли слишком много лет.

Не знаю, сколько я так сижу в машине, пока не открываю рывком дверь и не выхожу на улицу. Через 5 минут я звоню в ее дверь.

— Миша? — только и успевает удивиться Лиза, когда открывает.

Она все в том же платье, в котором была днем, а в руках держит пакетик кошачьего корма. Я делаю уверенный шаг вперед и закрываю дверь, а уже через секунду подхватываю Лизу под ягодицы и крепко целую.

Она стаскивает с меня куртку, я наощупь скидываю с себя кроссовки и несу Лизу в спальню. Кошачий корм полетел на пол вместе с моей верхней одеждой, и теперь девушка блуждает пальцами в волосах у меня на затылке.

В комнате я аккуратно ставлю Лизу на пол и начинаю покрывать поцелуями ее шею.

— Что заставило тебя передумать? — спрашивает сквозь тихие стоны.

— Ты права, мы потеряли слишком много лет. Начиная с сегодняшнего дня, мы не потеряем больше ни минуты. — Возвращаюсь глазами к ее лицу. — А начиная с завтрашнего дня, ты будешь жить у меня.

Она тихо смеется и обнимает меня за шею.

— Обсудим.

— Обсудим, — соглашаюсь и снова целую Лизу.

Я разворачиваю ее к себе спиной и, продолжая касаться губами шеи и плеча, медленно расстегиваю молнию на платье. Оно тут же падает к ногам, и Лиза остается в одном кружевном белье. Я блуждаю руками по ее телу, сжимаю в объятиях, при этом не прекращая целовать.

Лиза поворачивается ко мне лицом и начинает расстегивать пуговицы на моей рубашке. Когда на пол летит и она, я подталкиваю девушку к кровати и аккуратно укладываю, ложась на нее сверху. Снимаю с Лизы белье и иду поцелуями все ниже и ниже.

Из головы не уходит мысль, что мы потеряли слишком много времени. И хоть нам некуда спешить и у нас впереди еще целая жизнь, неизвестно, сколько нам на самом деле отмерено.

Я обнимаю Лизу обеими руками, уложив ее голову у себя на груди. Вожу по волосам и лицу девушки пальцами, едва касаясь, и, наверное, до сих пор не могу поверить в случившееся.

— О чем ты думаешь? — тихо спрашивает.

— О нас, — так же тихо отвечаю.

Лиза приподнимается на локте и задумчиво смотрит на мое лицо.

— Сейчас я точно понимаю, что могла сделать это только с тобой.

Я не могу удержаться от легкой улыбки. Тянусь ладонью к ее щеке и аккуратно глажу.

— Моя любимая девочка, — шепчу, и Лиза жмурится, как довольная кошка. — Ты точно в порядке?

Лиза хоть и старалась не подавать вида, но ей совершенно точно было больно, причем довольно сильно. Несколько раз я останавливался, не в силах больше наблюдать ее муки, но она настаивала на продолжении.

— Все хорошо, не переживай. — Склоняет голову набок и лукаво щурится. — А ты со всеми девушками такой заботливый, внимательный и чуткий?

— Нет, только с тобой.

Она недоверчиво смеется.

— И чем же я заслужила такое внимательное отношение к себе?

— Тем, что ты любовь всей моей жизни, — говорю это как что-то само собой разумеющееся.

Смотрю на ее растерянное и удивленное лицо, и ни капли не жалею о сказанном. Наоборот, эти слова кажутся мне самым правильным из всего, что я когда-либо произносил вслух.

— Я любовь всей твоей жизни? — осторожно уточняет.

— А это разве не очевидно?

Лиза слегка дергает плечами.

— Я привыкла к тому, что ты меня терпеть не можешь.

— Ну, знаешь ли, я тоже привык к тому, что ты меня специально выбешиваешь.

Она смеется, а затем поудобнее устраивается на локте и внимательно меня осматривает. Мы продолжаем лежать обнаженными, и мне нравится, что Лиза не испытывает стеснения. Она тянется к моей правой руке и начинает медленно водить по ней кончиками пальцев.

— Что означают твои татуировки? — тихо спрашивает. — Мне всегда было интересно.

— Ничего не означают.

— Зачем ты тогда их делал? — удивляется.

— Просто так.

Лиза теперь вовсе садится на постели и приступает внимательно рассматривать рисунки на моем теле. Сначала разглядывает руки, которые у меня полностью в тату от плечей и до запястий. Потом водит пальцами по рисунку под правыми ребрами.

Какой только ерундой я себя не изрисовал! Тут тебе и черепа, и какие-то эксозтические цветы, и Иисус, распятый на кресте.

— У тебя ведь еще на спине татуировки? — уточняет.

— Да.

— Покажи. Мне редко удавалось видеть твою спину голой.

Я послушно переворачиваюсь на живот. Сейчас Лиза касается моей самой первой татуировки на правой лопатке, которую я сделал в 15 лет. Там изображен феникс, возрождающийся из пепла. Он не несет для меня абсолютно никакого смысла. Просто понравился рисунок, поэтому я его набил.

Я сказал себе «Стоп» и перестал делать татуировки в 23 года, когда набил последнюю под ребрами. Рисунки на теле — это своего рода наркотик. Сделаешь один, и дальше уже сложно остановиться. Но я себя заставил.

Сейчас, когда Лиза с таким усердием рассматривает изображения на моем теле, я задаюсь одним-единственным вопросом: зачем я изрисовал себя непонятно чем, если все это не имеет для меня никакого значения?

Просто родители никогда не запрещали, вот я и игрался. У папы с мамой тоже есть татуировки. Их значение никогда в нашей семье не обсуждалось, но, насколько я понимаю, определенный смысл они для родителей несут. Может, поэтому родители и разрешали мне набивать на своем теле все, что я хотел.

Рассмотрев все рисунки на моей спине, Лиза склоняется к ней и аккуратно целует. От одного легкого прикосновения ее губ желание снова накатывает на меня такой мощной волной, что аж приходится задержать дыхание.

— Остановись, — прошу тихо.

— Почему? — продолжает целовать, теперь слегка покусывая кожу зубами.

— Потому что я снова тебя хочу, а у тебя только что был очень болезненный первый раз.

— А вдруг второй раз будет не таким болезненным? — мурлычет мне на ухо.

— Безусловно, но не сейчас, а через пару дней.

— Я хочу сейчас, — кусает меня за мочку уха.

— Ненасытная Бестия, — смеюсь.

— Да-да, — охотно соглашается. — Я твоя Бестия.

Перехватываю ее рукой за талию и укладываю на кровать, а через секунду уже оказываюсь сверху.

— Ты моя Нирвана, — произношу, глядя ей в глаза. — С тобой чистый кайф, а без тебя ломка. Так всегда было. Поэтому я и пошел сравнивать наши ДНК. Жалею, что не сделал это раньше. И почему ты столько лет знала и молчала?

— Потому что я понимала, что это тебя убьет. — Осторожно отвечает. — Так ведь и было, Миш.

Я опускаюсь лбом ей на плечо.

— Да… В тот момент мой мир рухнул. Я всю жизнь жил во лжи, мне было сложно это принять. — Я снова пристально смотрю на Лизу. — Но если бы ты рассказала мне сразу, как узнала о моем усыновлении, мы с тобой уже пять лет могли бы быть вместе, между прочим!

— Ну нет, — категорично заявляет и в подтверждение своих слов качает головой. — Пять лет назад мне было 16, а тебе 20. Я еще училась в школе, а ты уже менял девушек, как перчатки. Вряд ли я была бы тебе интересна в тот период, учитывая, что каждый раз, когда я слышала слово «секс», тут же краснела.

— Была бы, — однозначно заявляю. — Ты всегда была мне интересна. А что касается секса, то я бы подождал твоего совершеннолетия.

— Пффф, — фыркает и тут же громко смеется. — Ты? Два года без секса? Не верю!