– Единственное, что хочу добавить: проследи, чтобы твой пациент меньше двигался. Это лишь усложняет и так сложный процесс выздоровления.

Я кивнула и быстро вышла из ординаторской, мысленно одаривая себя ироничными овациями. Приобщившись к графику дежурств, который висел на информационном столбе, быстро нашла сегодняшнее число и прочитала фамилию того, кто должен оставаться на ночную смену сегодня.

Персонал госпиталя занимал соседний корпус, тоже под землёй, там же была и общая столовая. Три этажа без солнечного света и с максимальной экономией места. Но чаще всего не хватало сил преодолеть даже такое расстояние. Поэтому большинство из медработников дремали на кушетках или на стуле в самом госпитале.

Я вошла в прохладный холл жилого корпуса и двинулась на второй этаж, где находилась комната нужного мне человека. Лёгкий стук в дверь, и я услышала звук шагов по ту сторону.

– Вивьен? – удивлённо вскинул брови мой молодой коллега Стэн. – Чем обязан? Зайдёшь?

– Я на минутку, Стэн, – мотнула я головой. – Ты можешь поменяться со мной дежурством? – не распыляясь на светские мелочи, перешла к делу я. – Мне нужен свободный вечер послезавтра. Если сегодня я отдежурю за тебя, то он у меня будет. Как тебе?

– У тебя свидание? – лукаво подмигнул он.

– Нет, отец должен приехать. Хочу провести с ним время, – устало улыбнулась я собственной лжи.

Он понимающе кивнул:

– Без проблем. Я могу дежурить и сегодня, и завтра. Потом как-нибудь сочтёмся.

Он улыбнулся, прислонившись плечом к дверному косяку. Чёрт, нет!

– Не стоит жертвовать своим временем, Стэн. – Я постаралась скрыть раздражение. – Буду очень благодарна, если ты согласишься на справедливый обмен сменами.

Его улыбка чуть померкла.

– Ну, как хочешь. – Он выпрямился. – Ты не изменилась.

Я опешила:

– Что ты имеешь в виду?

Стен передёрнул плечами:

– Ты ещё в институте не любила оставаться в долгу и всегда отказывалась от помощи.

– Так меня воспитали, – ответила я.

Борясь с новым приступом истерии, смешанной с грустью по прошлому, я попрощалась с бывшим однокурсником и нынешним коллегой и двинулась прочь.

Из списка осталось последнее. Ключевое.

Роскошь солнца отражалась в зеркальных стенах многоликих высоток, которые наполняли великолепную столицу Аравии – Алиссат. Среди пустыни и жажды, купаясь в лучах вечного солнца и танцуя в порывах стремительного ветра, город мирно засыпал и радостно просыпался.

Почти на каждом здании развевался флаг королевства – жёлтое огниво с зелёным полумесяцем и красной пятиконечной звездой. Эти символы подбирались народом, чтобы детально отразить неисчерпаемую духовность и богатую историю этого мира. Богатство, святость и жизненная стойкость – три столпа, три основы благодати аравийского народа.

Мухаммед Ойльм созерцал мир земель, которыми правил, и чувствовал обречённость беды. Она уже перешагнула порог его дома и вот-вот уничтожит всё, что он так берёг.

Война. Сколько бы оружия ни собрать, сколько бы воинов ни обучить, сколько бы стен ни воздвигнуть – ты никогда не будешь к ней готов. И пусть ты ждал её вечность, высчитал день и время её прихода… Всё призрачно и малодушно. Война всегда начинается внезапно.

– Господин?.. – вежливый голос королевского советника нарушил мрачный ход мыслей Мухаммеда.

Старик отвернулся от окна и посмотрел на своего помощника. Белая ткань традиционного платья – кандуры – зашуршала при движении. Король привычным движением прихватил полы одеяния и двинулся к рабочему столу. Сев в своё кресло, он закинул за спину края гутры и выжидающе глянул на молодого маршала.

– Я готов подписать, Алибер, – прозвучал низкий голос старого владыки Востока.

Маршал шагнул к его столу с низким поклоном. Король последний раз взглянул на послание одного из союзников, чью землю сейчас разрывают на клочья.

– Николас Аргинский молод и силён, – печально произнёс он вслух свои мысли. – Да, сейчас он не поймёт. Но седина прибавит ему мудрости. Если смерть не настигнет его раньше.

Король размашистым почерком вывел судьбоносный ответ под официальными строками президента Великославии:

«От имени народа Аравийского Королевства вынужден отказать в военной помощи. Мы не вступаем в эту войну».

Тонко намекнув Анне, что нужно сходить в палату к комитаджу, я упомянула, что видела её Макса, который тоскливо спрашивал о ней. Девушка проглотила наживку и увязалась за мной.

Обеденное солнце палило беспощадно, но в палате тоскливо выла вентиляция, впуская сырость и влагу земли. Это тоже играет мне на руку. Вернее, нам.

Оставив за дверью флиртующую подругу, я тихо закрыла за собой дверь и посмотрела на того, кто может спасти или погубить нас обоих.

Жуткие чёрные глаза смотрели прямо на меня. Взгляд неизвестного офицера отливал глянцевой темнотой, ловя блики искусственного света. Ему и татуировка на лице не нужна, чтобы быть истинным поклонником Якоба Кайзера. Его глаза – прямой доступ и почётное место на службе Чёрного Диктатора.

Гнетущая волна мрачности моей судьбы нахлынула с новой силой. Я отчётливо осознала, что назад пути нет. Выбор сделан. Пора приступать.

Он продолжал давить на моё сознание взглядом, пока я приближалась. Слева и за спиной находятся камеры видеонаблюдения. Их непременно просматривают, и будут смотреть несколько раз.

Учитывай это, Вивьен. Сосредоточься. Итак, я – врач.

Он стал хуже выглядеть. Щёки, покрытые густой бородой, впали. Миллиметры неповреждённой кожи приобрели серо-желтоватый оттенок. Гематомы разбухли и всё так же темнели, не обещая быстро сойти. Рассечения над бровью и на переносицей затянулись, но стали отёчными. Ему без преувеличения становилось хуже.

Предательски дрожащими руками в перчатках я принялась раскладывать стерильные бинты, вату, антисептик, тюбик заживляющей мази «Санитатем», два запакованных шприца с иглой и четыре ампулы. Камеры не увидят их название, а использованные флакончики заберу с собой.

Комитадж молча наблюдал за мной. Тишину комнаты нарушали сигналы индивидуального монитора контроля гемодинамики, отдалённое мурлыканье влюблённых за дверью и жужжание вентиляции.

Кожу покрыл холодный пот. Одежда прилипла к телу. Я внимательно изучала показатели, записав их на отдельную страницу в его истории болезни.

Избегая взгляда офицера, но чувствуя его на себе, я принялась осматривать рану. Воспалённая. Это плохо. Чернорубашечник может не преодолеть путь и умереть где-то в лесу от банальной инфекции, которая пережила не одно поколение.

Обильно смочив вату в антисептике, я протёрла повреждённые участки кожи. После взяла тюбик с заживляющей мазью и тщательно намазала ею сшитые края кожи. Ему было явно больно, но он даже не дрогнул.

Наложила новую повязку и надёжно заклеила пластырем. Распаковав первый шприц, открыла ампулу с надписью «Инкрементум» и втянула прозрачную жидкость через иглу. Не глядя в глаза комитаджа, пустила средство ему в вену через катетер. Итак, я – воровка.

Распаковав второй шприц дрожащими пальцами, я сломала ещё одну стеклянную ампулу с пометкой «СМ-16». Два часа назад я стащила её из сейфа в манипуляционном кабинете. Наполнила шприц и повернулась к чернорубашечнику. Возвышаясь над ним, посмотрела в чёрные глаза, которые походили на два огромных оникса.

Комитадж настороженно встретил мой взгляд, с трудом сдвинув брови из-за набухшей кожи над разбитым носом. Он посмотрел на иглу в моей руке.

– Какова гарантия того, что вы не обманете меня? – тихо задала вопрос я.

Устрашающие глаза комитаджа вновь обратились ко мне.