С трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на бег, я выскочила из лифта и оказалась во дворе госпиталя. Летнее солнце ещё не успело скрыться, и в воздухе не чувствовалось даже намёка на прохладу.

Я глубоко задышала, пытаясь прервать мысленное прокручивание слов комитаджа. Но с каждым разом они приобретали новые грани правдивости. Такое невозможно придумать! А в совпадения я уже давно не верю.

Клаус в плену! Его сейчас пытают. И пытки чернорубашечников намного жёстче, чем пытки славенцев.

Голова закружилась. Слёзы застилали глаза. Паника угрожала перерасти в истерику. Я принялась глубоко дышать, шумно втягивая воздух через нос и выпуская ртом.

– Даниэль! – закричала я, увидев Пакоша, и спешно зашагала к нему.

Он стоял в компании троих солдат на площади перед госпиталем. Лейтенант вскинул голову на мой зов и сразу же направился навстречу.

– Что-то случилось? – встревоженно спросил он, оказавшись рядом. – Ты выглядишь очень взволнованной…

– Где мой брат? – задала я главный вопрос, пытаясь прочитать ответ на его лице.

Даниэль устало вздохнул:

– Мы всё ещё ждём, Вивьен. Но уверяю тебя, всё в порядке…

– Ваше «очень серьёзное задание» связано с этим пленным комитаджем? – прямо спросила я.

Он вмиг посуровел, улыбка сошла с лица, а глаза утратили теплоту.

– Ты не должна спрашивать меня об этом, а я не должен отвечать.

– Скажи мне правду, Даниэль! – громко потребовала я, чувствуя, как истерика завладевает мной. – Он попал в… беду?

Лейтенант резко сжал моё плечо и, глядя по сторонам, потащил за угол госпиталя. Его действия встревожили меня ещё сильнее, ведь до этого момента его отношение ко мне было верхом осторожности и трепетности.

– Да что с тобой такое?! – шипел он, закрыв меня собой от любопытных глаз.

Я почувствовала ладонями шершавость кирпичной равнодушной стены. Хотелось бы обрести её твёрдость. Лёгкие сдавило напряжение, а в голове крутились слова чернорубашечника.

– Вивьен, ты разве не понимаешь, что подобными словами и такой неосторожностью можешь только навредить Клаусу? – продолжал Пакош. – Единственное, чем мы можем ему помочь, – это ни при каких обстоятельствах не показывать тревоги за его судьбу. Мне не должны привлекать к этому внимание. Ты понимаешь меня?

Всё внутри замёрзло. Я разгадала шифр его слов. Медленно подняла к нему лицо и заглянула в янтарные глаза.

– Когда он должен был вернуться? – прошептала я.

Даниэль медлил с ответом, словно решаясь и просчитывая что-то…

– Вчера.

Побелку на потолке в нашей комнате усеяли мелкие трещинки. Этот потолок не похож на тот, который остался в моей комнате, дома. Стены здесь тоже другие, к ним нельзя прислоняться, иначе испачкаешься мелом. Да что там стены! Здесь даже воздух другой. Небо слишком звёздное. Солнце нещадно яркое.

Я скосила взгляд на часы, которые мирно тикали на прикроватной тумбочке. Десять вечера. Понадобилось два часа, чтобы раскидать по полочкам все мысли и догадки, взвесить важность и набраться решительности. Но что делать дальше, я всё ещё не знала. Точно осознала лишь одно – необходимо ещё раз поговорить с чернорубашечником. Хотя бы для того, чтобы окончательно убедиться в правдивости его слов.

Я собиралась с силами и считала минуты, дожидаясь возвращения Анны. Наконец в коридоре послышались её лёгкие и быстрые шаги.

– О, ты не спишь? – жизнерадостно подметила она и тряхнула мокрыми волосами. – Вода в душевой просто сказочная!

– Да, я заметила, – пробормотала я и села в постели. – Как там твой Макс?

Она довольно хохотнула.

– Говорит, что влюбился по уши! Представляешь?

Девушка принялась расчёсывать тяжёлые длинные пряди золотисто-рыжего цвета.

– А ты?

– А что я? – передёрнула она плечами. – Я своего принца всё ещё ищу. Возможно, Макс – это он и есть. Но пока не уверена.

Анна рассмеялась, и мне пришлось присоединиться к ней. Чересчур резко встав на ноги и пытаясь игнорировать головокружение, я бодро заговорила:

– Тогда пойдём со мной. Мне нужно ещё раз осмотреть рану комитаджа, а ты пока пощебечешь со своим принцем.

Та на миг задумалась.

– Только чур в лабораторию я ходить больше не буду!

Я едва сдержала вздох облегчения и нервно рассмеялась:

– Так уж и быть, если понадобится, я сама схожу.

Взявшись за ручку двери, я отворила её, слушая, как подруга мурлычет своему солдату что-то про то, что она не могла уснуть, пока не увидит его ещё раз. Пока всё идёт по плану, и милое щебетание влюблённых приглушит быструю беседу с пленником, которая должна хоть что-то прояснить.

Офицер Чёрной Армии так же лежал на кровати, как и несколько часов назад. При моём появлении он тут же открыл устрашающе тёмные глаза, которые будто поглотили неяркий свет ламп.

Жуткий холод прожёг нутро, разыгралась нервная дрожь. Пытаясь её преодолеть, я быстро прошла вглубь комнаты и стала раскладывать всё необходимое для осмотра пациента. Мимолётно заметила, что впопыхах взяла много лишних предметов, но обратного пути уже нет. Главное, не выдать себя тем, кто был по ту сторону камер видеонаблюдения.

Комитадж молча следил за мной. Пристальный взгляд угольных глаз наносил урон моим нервным клеткам. Я склонилась над ним и принялась неспешно снимать повязку. Опять кровавая! Почему же?!

– Как вы запомнили имя моего брата? – быстро прошептала я, с облегчением слыша смех подруги за дверью и низкий баритон конвоира.

Про своё не спрашиваю. Недаром бейдж висит на груди. Да и его часто называли, пока думали, что он в отключке.

– Я помню всех пленных офицеров, – так же тихо ответил комитадж, едва шевеля разбитыми губами. – К тому же у вас слишком знаменитая фамилия.

Низкий грудной голос офицера источал холодную стужу, будто порыв ветра в январе. Его рана снова кровоточила. И появились новые гематомы. Откуда?

– Как давно мой брат у вас?

– Как давно я здесь? – без запинки ответил он вопросом на вопрос.

Значит, Клаус в плену столько же. Я машинально прощупала рёбра. Он поёжился.

– Вас били сегодня? – догадалась я, заметив новые кровоподтёки и на лице.

– Да.

Чёрные глаза снова поймали мой взгляд. Не выпрямляясь, я задала самый важный вопрос:

– Что я должна сделать, чтобы спасти брата?

– Сделайте так, чтобы ваши решили, будто я умер.

Я опешила. Но только мысленно. Руки же вытирали спиртом запёкшуюся кровь вокруг зашитой раны. Он не дрогнул, хотя обжигающая боль, несомненно, истязала его.

– Как же я смогу сделать такое, оставив вас в живых?!

– Введите мне под кожу то, что может приглушить пульс, – резко потребовал комитадж, не повышая голоса.

– Я врач, а не фокусник! – дрожа от нервного возбуждения, сопротивлялась я.

Он схватил меня за запястье, не дав до конца обработать рану. Чуть приподнявшись, комитадж вновь поймал мой взгляд. До чего же адский взор!

– Прежде всего вы – любящая сестра, – прошипел пленник. – Которая хочет спасти жизнь брату. Пусть это вдохновляет вас! И помните: чем больше времени проходит, тем меньше шансов на успех.

Он разжал пальцы и освободил мою руку. От его сильной хватки остался невидимый, но жгучий след. Будто чернорубашечник отравил меня, поставил кайзеровское клеймо, видимое только мне.

Я настороженно бросила взгляд на чёрный полукруглый стеклянный шар размером с теннисный мячик, который записывал всё происходящее. Остаётся лишь надеяться, что качество съёмки и звука этих камер такое же плохое, как и в операционной.

– А если вы лжёте? – Я снова переключила внимание на комитаджа.

Он откинулся на подушку и поморщился.

– Тогда к вам никто не вернётся, – просто ответил он шёпотом. – Но представьте: как вы будете жить с мыслью, что не использовали единственный шанс спасти брата?