«Когда народ за душу трогали…» Когда народ за душу трогали, мы отзывались каждый раз, и объявилось много погани, но больше качественных нас. «Живу я тихо и беспечно…»
Живу я тихо и беспечно — как понимаю жизни суть, а то, что жить не буду вечно, меня не трогает ничуть. «Простое вполне размышление…» Простое вполне размышление из воздуха всплыло затихшего: моё неуёмное тление — остатки горения бывшего. «Когда у власти гаснут чары…» Когда у власти гаснут чары, и страхи видятся подробные, тогда нужны ей янычары — тупые, тёмные и злобные. «Уже стою у двери в мир иной…» Уже стою у двери в мир иной, хотя навряд ли есть такая вечность; на память полистав мой путь земной, одобрил я и глупость, и беспечность. «Устроен каждый очень разно…» Устроен каждый очень разно из непонятных Божьих тварей: вот ведь живу я буржуазно, а всей повадкой – пролетарий. «Мне столь же нужно, как дыхание…» Мне столь же нужно, как дыхание и как послушнику – молитва, слов невесомых колыхание, когда несёт их в сети ритма. «Едва лишь дымом сигареты…» Едва лишь дымом сигареты я вожделенно затянусь, немедля тает в дыме этом любая жизненная гнусь. «Ушла из ног былая резвость…» Ушла из ног былая резвость, запал погас, исчезла прыть; лишь постоянная нетрезвость нам помогает жизнь любить. «Заметил я, что ближе к ночи…» Заметил я, что ближе к ночи по мере возраста и вкуса совсем различным озабочен старик и юноша безусый. «Сегодня я в любом огромном зале…» Сегодня я в любом огромном зале сказал бы, видя много сотен лиц, что бабы в наше время доказали, что мужество – совсем не от яиц. «Длится много лет моя суббота…» Длится много лет моя суббота — долгий незаслуженный покой; лишь одна томит меня забота — как бы разукрасить отдых мой. «Когда мне пафосные речи…» Когда мне пафосные речи плетёт пустое существо, то ясно мне, что недалече идёт большое воровство. «Много ездивши по свету…» Много ездивши по свету, убеждался бесконечно я, что нигде к евреям нету дружелюбия сердечного. «Попытки вникнуть – увы, напрасны…» Попытки вникнуть – увы, напрасны, куда снаружи ни посмотри: витрины жизни везде прекрасны, но мы-то, люди, живём внутри. «Наверно, дедушка устал…» Наверно, дедушка устал, решили внуки дружно, как только дед их перестал хрипеть натужно. «Мне о себе достаточно известно…» Мне о себе достаточно известно. Меж теми, кто творит восторг и шум, я трезво понимаю своё место. Однако счастлив я, когда пишу. «Как застрявший в шахте рудничной…» Как застрявший в шахте рудничной и притом лишённый голоса, из болота жизни будничной я тащил себя за волосы. «Я часто в забубённом русском мате…» Я часто в забубённом русском мате, звучащем, если к месту, не вульгарно, дыхание высокой благодати всем сердцем ощущаю благодарно. «Не сбудется сказка о мире ином…» Не сбудется сказка о мире ином, зароют остывшее тело, и будет вертеть меня в шаре земном, как раньше на шаре вертело. «Состарясь, я ничуть не унываю…» Состарясь, я ничуть не унываю: пока маячит смерть невдалеке, я сам себе и рюмку наливаю, и налитое сам держу в руке. «Ушли любовные страдания…» Ушли любовные страдания, затихли все былые песни, теперь устройство мироздания мне стало много интересней. «Им недолго жить в сиропе…» Им недолго жить в сиропе и кичиться знанием: призрак бродит по Европе под зелёным знаменем. «О будущем не строю я прозрения…» О будущем не строю я прозрения, картину сочинил бы я неверную, а к нынешнему дню, кроме презрения, я чувствую любовь неимоверную. |
