«Когда цветы к ночи пожухли…» Когда цветы к ночи пожухли, нигде не слышен пьяный мат, ко мне доносится из кухни невыразимый аромат. «Я не предам себя стыду…»
Я не предам себя стыду за то, что я люблю еду: недаром слово «продовольствие» созвучно слову «удовольствие». «Бывало больно, горько, кисло…» Бывало больно, горько, кисло — судьба скупилась на ковриги, и то, что нет у жизни смысла, опровергали только книги. «Судя обо всём уравновешенно…» Судя обо всём уравновешенно, трезво, не пристрастно, объективно, трудно без печали, с болью смешанной, высказать, как это всё противно. «Влияние наследственных корней…» Влияние наследственных корней — заметно, впечатляюще и грустно: мой предок – местечковый был еврей, и я живу довольно захолустно. «Пришло предчувствие приятное…» Пришло предчувствие приятное, и я поверил, идиот, что нечто вдруг невероятное случится и произойдёт. «Однажды жизнь освободится…» Однажды жизнь освободится от заражений и опаски, без масок будут наши лица уже в обычной личной маске. «Дни летят, превращаясь в года…» Дни летят, превращаясь в года, предвещая распад и разлом, очень редко, совсем иногда обдавая ушедшим теплом. «Когда приходит увядание…» Когда приходит увядание, как и положено в судьбе, родится новое страдание — печаль о нынешнем себе. «В будничной рабочей суматохе…» В будничной рабочей суматохе, в сумерках житейского колодца многие черты своей эпохи людям уловить не удаётся. «Я сильно временем иссушен…» Я сильно временем иссушен, а также в силу безысходности я стал почти что равнодушен к любой текущей в мире подлости. «С возрастом пишу гораздо тише я…» С возрастом пишу гораздо тише я, старческую сдержанность ценя, кто читал мои четверостишия, очень огорчится за меня. «Творцом означена тенденция…» Творцом означена тенденция, и вышло гнусное явление: угасла начисто потенция, но подло тлеет вожделение. «Готов идти я на пари…» Готов идти я на пари, что знаю древних знаний сливки: душа находится внутри, а к ночи требует поливки. «Я говорю прозрачно и открыто…» Я говорю прозрачно и открыто, мне чужды дипломатии изыски: боюсь я коллективного корыта, давно питаюсь я из личной миски. «Благодаря, наверно, генам чистым…» Благодаря, наверно, генам чистым — а гены служат качеству порукой — я не был никогда пропагандистом, горланом, агитатором и сукой. «Несла убийства и контузии…» Несла убийства и контузии та оборвавшаяся нить эпидемической иллюзии, что можно мир наш изменить. «Есть в сутках отрезок любимого времени…» Есть в сутках отрезок любимого времени — отменно живу я во сне: друзья из ушедших бесплотными тенями ночами приходят ко мне. «Нет, в этом жанре я не пионер…» Нет, в этом жанре я не пионер, писали так и те, кто много выше, однако же я первый слово «хер» в короткое привлёк четверостишие. «Когда вступал в законный брак…» Когда вступал в законный брак в давнишние года, совсем не думал я, дурак, что это навсегда. «В саду сидел седой старик…» В саду сидел седой старик, он жить уже устал, но животворный чик-чирик с ветвей к нему слетал. «Жить с веком нашим в унисон…» Жить с веком нашим в унисон без неприязни некой внутренней мне помогает только сон — ночной, дневной и даже утренний. «Увы, я неуч неотёсанный…» Увы, я неуч неотёсанный, мне умный спор не по плечу, и перед вечными вопросами о стену лбом я не стучу. |
