«Совсем не помнил я открытие…» Совсем не помнил я открытие, давно созревшее в уме: что не люблю я общежитие, мне остро вспомнилось в тюрьме. «Я веское имею основание…» Я веское имею основание надеяться, что жил, не множа зло, и тихое моё существование кому-то даже радость принесло. «Любил я Олю, Дусю, Зину…» Любил я Олю, Дусю, Зину, и с Ниной баловался всласть: я не хотел в одну корзину все яйца класть. «Судьбы моей густой материал…» Судьбы моей густой материал слепился в результате хорошо: я много в этой жизни потерял, однако же не меньше и нашёл. «Увы, всему положен финиш…» Увы, всему положен финиш, и молча принял я, не плача, что ничего уже не вынешь, когда наметилась удача. «Весьма простая держит нить…» Весьма простая держит нить всех тех, кто с нами хороводится: нельзя еврея полюбить, но уважать его – приходится. «Мы уходим, как листья осенние…» Мы уходим, как листья осенние опадают на землю послушливо, только вера, что есть воскресение, облегчает нам боль малодушия. «За все земные злодеяния…» За все земные злодеяния, хотя порой они ужасны — увы, не будет воздаяния, и все мечтания напрасны. «Мир переполнен злом и подлостью…» Мир переполнен злом и подлостью, враньё течёт со всех сторон; я только в том уверен полностью, что доживу до похорон. «Увы, увы, но счастье власти…» Увы, увы, но счастье власти — такая хворость бесподобная, что в мире нету жарче страсти, чем жажда власти низкопробная. «Мне часто кажется, что хватит…» Мне часто кажется, что хватит стихи высиживать, как курица, но рифма – кстати и некстати опять мешает образумиться. «Если баба достаточно женственна…» Если баба достаточно женственна, и к тому же уживчивый нрав, то и ругань у бабы божественна, а мужик виноват и неправ. «Ушли великие поэты…»
Ушли великие поэты, где к Богу ближе, однако я их силуэты всё время вижу. «Ветры времени сдувают нас, как пыль…» Ветры времени сдувают нас, как пыль, унося её в пространства запредельные, остаются как сомнительная быль наши образы, скупые и поддельные. «Меня обманывали часто…» Меня обманывали часто. Жулью простительны грехи, поскольку есть такая каста — не дураки, но лопухи. «Теперь я мало озабочен…» Теперь я мало озабочен — и мне признать не стыдно это, — что время в мире близко к ночи, и нету признаков рассвета. «Желание писать несу, как гирю…» Желание писать несу, как гирю, по счастью, есть коллеги по перу: то мысли украду, то рифму стырю, то строчку целиком легко сопру. «По жизни я вполне ещё бреду…» По жизни я вполне ещё бреду, держа свою зажжённую свечу; стишки я сочиняю на ходу, поэтому всё время бормочу. «Я не был ни учёный, ни герой…» Я не был ни учёный, ни герой, и не хрипел устало и натруженно, свой бутерброд, намазанный икрой, я утром ем нисколько не заслуженно. «О старости не зря с тоской вздыхают…» О старости не зря с тоской вздыхают: не лёгок путь последний до погоста, и все земные связи усыхают, а жить с самим собой совсем не просто. «Не тоскую я о юной поре…» Не тоскую я о юной поре, день сегодняшний ловлю я с поличным; время подлое стоит на дворе. А когда оно бывало приличным? «Мотался я туда-сюда…» Мотался я туда-сюда, стихи сажал на длинной грядке… Теперь седая борода и сил ничтожные остатки. «Мне хорошо на склоне дней…» Мне хорошо на склоне дней, вся жизнь – уже вчера; мне от судьбы – спасибо ей — не нужно ни хера. |
