— Если Шерзал так жаждет власти, почему она не натравит инквизицию на своего брата? Или императоры не могут грешить?

Ара усмехнулась:

— Императоры славятся своими грехами, но будь осторожна, когда говоришь это! Однако, единственное место, где инквизиция может привлечь Лансисов к ответу, — их дворцы. Все самые высокопоставленные люди имеют право решать, где их можно судить, а где нельзя.

— Тогда почему бы Шерзал не послать инквизицию в тронный зал Крусикэла?

— Вот тут императоры поступили мудро, — сказала Ара. — Их династия — единственная, которая может отказать в допуске инквизиции. Так что, если Крусикэл не пригласит их войти, инквизиция не сможет его тронуть. Именно это обеспечивает безопасность сестре Шерзал, Велере.

— Император должен просто распустить инквизицию. Я слышала, как они получают свои признания. — Нона содрогнулась.

— Инквизиция хранит нас в чистоте, — сказала Джула. — Кто-то должен следить за тем, чтобы вера не ускользала от своих основ.

— А кто хранит в чистоте их? — спросила Нона.

— В любом случае, дело не в Зоул, — сказала Ара, возвращаясь к утверждению Рули. — Речь идет о целом. Серое и Красное. Император хочет контроля. Он хочет посылать сестер против своих врагов, а не умолять Первосвященника Невиса. Так говорит мой отец. Император сделает то же самое с мужскими монастырями. Инквизиторы поднимутся по Узкой Тропе и будут искать недостатки у настоятеля. Крусикэл хочет и Красных Братьев, и Серых.

Нона смотрела, как Джула шьет, пальцы ее были быстрыми, стежки чистыми и аккуратными. Прореха в рясе прожила дольше, чем воспоминание о том, что ее вызвало.

— Зачем Шерзал что-то делать, чтобы помочь своему брату? — спросила Рули, не желая расставаться со своей теорией. — А разве она не возьмет себе Красных Сестер?

— Император этого не потерпит. Его легионы будут у ее дверей в течение недели. — Ара покачала головой. — Там была сделка. Обмен. Шерзал получит то, что ей нужно, но не Сладкое Милосердие. Не полностью, по меньшей мере.

— Мы должны вернуться в пещеры. — Нона протянула руку и приложила пальцы ко второй прорехе на рясе Джулы. — Кто знает, сколько еще шансов у нас будет, если они натравят на нас наблюдателей?

Только Ара признала, что Нона заговорила:

— Я не хочу этого делать.

Остальные продолжали заниматься своими делами, будто ни одно слово не слетело с губ Ноны.

Большая часть Ноны разделяла желание Ары избегать пещер до тех пор, пока луна, наконец, не упадет с неба, но другие, более упрямые части отказывались соглашаться. Шерзал отправила инквизицию в Сладкое Милосердие, и ее руки были запятнаны кровью Гессы, что бы там ни утверждала Сафира. Йишт была оружием Шерзал, которая, следовательно, отвечала за все, что это оружие резало. Нона была обязана, ради Гессы, провести собственное расследование. Обязана узнать, не оставила ли подруга какой-нибудь зацепки или сообщения в том месте, где она умерла. К этому добавлялся тот факт, что Нона была изгнана из этих пещер, бежала в ужасе, а воспоминания подруг изменили. Не в ее характере было оставлять такой вызов без ответа. Предок не ценил гордость, но Ноне так и не удалось полностью избавиться от нее, и та с каждым днем все сильнее тянула ее к месту того позора. И, если мести и гордости было недостаточно, Йишт украла корабль-сердце, нанеся удар по репутации настоятельницы, отняв у Сладкого Милосердия его самое ценное сокровище, отгородив его обитателей от их магии. Его нужно было вернуть, а с чего лучше начать, как не с самого начала?

Нона молчала, наблюдая за остальными. Казалось, время только укрепляло их отрицание. Терпение не могло решить проблему, и в любом случае время было на исходе.

Исправь их самостоятельно.

Как?

Эксперимент.

А если что-то пойдет не так?

Подумаешь. Кеоту удалось изобразить полное безразличие. Разве ты здесь не для того, чтобы учиться? Ты учишься на ошибках.

— Как же она порвалась? — спросила Нона, протягивая Джуле рукав.

— Зацепилась за что-то. — Стежки продолжали появляться, немного быстрее, уже не такие аккуратные.

Мне нужна помощь, Кеот. Для этого нужны два человека.

Я помогу тебе...

Спасибо.

Но тебе придется позволить мне использовать твое тело, чтобы убить кого-нибудь.

Нет! И кого?

Кого угодно, мне все равно. Джоэли, если хочешь.

Нет!

Ты не была такой щепетильной по отношению к Раймелу Таксису. Тебе это понравилось. Вот почему я в тебе. Кеот опустился на ее спину, пылая на ходу. Подумай об этом. В противном случае тебе понадобятся два ума для обоих глупых трансов, которые, как ты считаешь, тебе нужны. Может быть, Джоэли поможет тебе. Он погрузился в угрюмое молчание.

Нона откинулась на спинку кровати. Она нуждалась в друге, и кто мог помочь кроме тех, что сидели перед ней? Только Амондо, и это была глупость одинокого ребенка. Зоул могла бы, но Нона понятия не имела, кому она предана.

Джула вернулась к своему шитью. Нона наблюдала за ней, позволяя глазам расфокусироваться и пытаясь обрести безмятежность. Строки старой песни понеслись сквозь нее: она падет, он падет, луна, луна... Она потянулась к ясности. Госпожа Путь никогда не говорила о том, чтобы входить в два транса сразу, как будто это имело не больше смысла, чем ездить на нескольких лошадях одновременно, но Ноне это казалось сродни жонглированию. Медленное и уверенное движение рук Амондо заполнило ее сознание. Она видела их глазами ребенка так много лет назад, что все это казалось не более чем сном, и все же те дни и мгновения были записаны в ней, и ни одна часть их никогда не покидала ее. Чтобы достичь ясности, Нона наблюдала за пламенем, затем поворачивалась к тени и наблюдала за воспоминанием о танце пламени. Не имея пламени, она черпала его только из памяти. И теперь она управляла и песней, и танцем, они не мешали друг другу.

Лед придет, лед придет,

(воспоминание о пламени, танцующем во тьме под свою собственную музыку)

Но нет луны, но нет луны,

(две руки делают свой собственный узор, ловят и бросают, обмениваясь скоростью и напряжением)

Мы все падем, мы все падем,

(единственный лепесток пламени, танцующий на темном океане)

И скоро будем не видны.

Песня, танец, уверенные руки жонглера, держащие все это в воздухе.

Нона увидела мир новыми глазами, и через каждую его часть пролегал Путь, обжигающий и связывающий. Она перевела взгляд, как учила ее Сестра Сковородка, на ореол, бледный нимб нитей вокруг каждой из ее подруг.

— Мы должны вернуться в пещеры. — Ее голос звучал невероятно далеко, словно она говорила со дна глубокого колодца. Но они услышали ее. Она видела это в ауре нитей, окутывающих каждую девушку. — Что-то нас выгнало. Мы не убежим. Только не в этот раз.

Нона видела, как ее слова тянут за собой огромную паутину, соединяющую их всех, друг с другом и со всем остальным, видела, как вибрации распространяются, передаются, пересекают пространство между ними... и умирают. Она сосредоточила свою ясность на том месте, где ее слова не доходили до Джулы.

— Мы должны вернуться. — Дрожь. Что-то завязано... Нона подняла руки, пытаясь разглядеть мельчайшие детали того места, где был нанесен вред. Она потянула за более темную нить. — В пещеры, Джула. — Она потянула снова, и узел распустился, на мгновение став слишком ярким, чтобы смотреть на него.

Теперь Нона поняла работу холотура. Он завязал узел в нитях каждой девушки, связывая пещеры с самыми худшими и самыми старыми из их страхов, так что их умы обходили память о холотуре и всего, что с ним связано, лишая их места в своих мыслях.

— Мы должны вернуться, — повторила она.

— Мы должны! — Джула подняла голову, ее лицо выражало нетерпение. — Во имя Предка, что это была за штука? Мы должны взять ножи. Мечи, если сможем.