– Патрикий, не придавай этому значения, – обратился этериарх к Калокиру, – вино делает из него отбитого дурака. Забудь о его словах. Лучше познакомься, перед тобою – Лев Диакон и Иоанн Цимисхий!

Так звали тех, кого притащил пьяный секретарь. Калокир обменялся с ними поклонами. Лев Диакон казался приличным юношей. Позже патрикий узнал о том, что он пишет хроники. Поглядев сверху вниз на Иоанна Цимисхия, который был роста среднего, Калокир сразу понял, что это – пустоголовый щёголь, способный только на пьяные разговоры и задирание юбок на проститутских задницах разных цен, а разница эта зависит лишь от удачи при игре в кости. Он был изящен, тонок, светловолос. Духами от него пахло, как от китайской императрицы.

– Ты отправляешься завтра в Скифию? – поинтересовался у Калокира Лев Диакон, – я был бы не против составить тебе компанию.

– Невозможно. Василевс хочет, чтобы со мной отправился лишь Георгий Арианит.

– Лев, друг мой, – вальяжно влез в разговор Никифор Эротик, – ты захотел в проклятую Скифию? Да изволь! Я тебя включу в состав этого посольства прямо сейчас. Мне это – раз плюнуть! Почему нет? Езжай себе на здоровье. Всё здесь зависит только от моей воли. Все подчиняются только мне, и никому больше. Ты что, об этом не знал?

– Завтра ты отправишься на галеры, – пообещал Калокир. Никифор ему похлопал – мол, шутку я оценил, но ты больше так не шути со мною!

– Патрикий, нельзя ли отправить этого дурака на галеры уже сегодня? – осведомился Цимисхий, – я задолжал ему пять золотых монет за проигрыш. Он грозит подать на меня жалобу царице. Прошу тебя – сделай так, чтобы он исчез куда-нибудь из дворца и больше не появлялся!

– Я это сделаю, – обнадёжил патрикий второго пьяного плута.

– Ну почему вы такие свиньи? – вознегодовал Никифор, – ведь ты же мог отыграться! Не захотел.

– Да ты сам скотина, – бросил Цимисхий, – пусть черти с тобой играют! Впрочем, я сомневаюсь в том, что они рискнут тягаться с таким мошенником. Твоё место – на солеварнях. А того лучше – на приисках. Ты ведь любишь золото!

– Тише, тише, друзья мои! – вдруг разволновался Лев Диакон, – к нам идёт августа!

Феофано была пьяна почти столь же сильно, как и Никифор.

– О чём это вы здесь спорите? – поинтересовалась она, подойдя к мужчинам. Те поклонились. Калокир, выпрямившись, ответил:

– Об игре в кости.

Императрица подняла бровь.

– Да ты что, серьёзно? О, жалкий род! Впрочем, научите Рагнара этой забаве. Может быть, хоть она его развлечёт немного. А то он что-то очень печален! И у меня портится настроение, когда вижу его лицо.

Все сразу уставились на Рагнара. Он был непроницаем. Точнее, его синие глаза казались непроницаемыми и страшными. От них веяло неземным, совсем как от глаз Мари три часа назад. Но это заметил только патрикий. Те, кто стоял рядом с ним, видели лишь то, что видела Феофано.

– Ну, научите же его! – повторила та, топнув ножкой.

– Это довольно просто, – проговорил Калокир, следя за Рагнаром, – бросают фишки, потом считают очки. Побеждает тот, у кого их больше. Всё решает удача. Она обожает тех, кто любит себя, а тех, кто боготворит её – презирает. Она – всего лишь царица, а не богиня. С теми, кто ползает перед ней, царица капризна и холодна, как осенний ветер.

– Ты опытный игрок, – заметила Феофано, – и даже слишком.

Рагнар ушёл, не глядя ни на кого. Он был очень бледен.

– Плохи его дела, – вздохнул Никифор Эротик, – фея, как ты жестока!

Царица, не удостоив его и взглядом, молча взяла Калокира за руку и стремительно повела его к дальнему углу залы. Те, кто в ней был, с поклонами расступались перед весьма необычной парой, но провожали её отнюдь не подобострастными взглядами и словами. Сановники усмехались, предвидя страшное, а их жёны мрачнели, предчувствуя занимательное.

Царица ввела Калокира в маленький кабинет, который примыкал к зале. В нём было несколько кресел, но Калокир остался стоять перед Феофано, которая опустилась в одно из них.

– Зачем ты всё это сделала? – спросил он. Она усмехнулась.

– Зря испугался! Рагнар тебя не убьёт – до тех пор, пока я не велю ему это сделать. Но ты ему причинил серьёзную боль.

– Без боли не извлечёшь занозу даже из пальца, – пожал плечами патрикий.

– Ты смеешь предполагать, что вынул занозу из его сердца? Кто ты такой, чёрт тебя возьми, что думаешь о себе как о самом Боге?

Глядя на Феофано в упор, Иоанн ответил:

– Я тот, кого Рагнар не убьёт, даже если ты этого захочешь.

– Ого! – прищурилась Феофано, – красиво, смело! А почему ты в этом уверен?

– Мы с тобой вместе много сделали для того, чтобы он очнулся.

Царица расхохоталась.

– Послушай, мальчик! Ты меня плохо знаешь. Хочешь умереть в муках? Я это тебе устрою.

– Нет, Феофано, – спокойно возразил юноша, – тебе не позволят поступить так гораздо более сильные чувства, чем ненависть ко мне. Если она есть.

Царица страдальчески побелела.

– Ах ты, ублюдок! Ну почему ты смеешь так говорить со мной? Я ведь женщина!

– О! Прости, госпожа. Я думал, что ты – богиня.

Больше минуты длилось молчание. А потом Феофано произнесла, с трудом улыбнувшись:

– Нет, Иоанн! Ты ещё не видел богиню.

Её лицо и дрогнувший голос, полный отчаянья, поразили юного херсонита так, что он не поверил своим ушам и переспросил:

– Я еще не видел богини? Императрица! Твои слова означают, что мне её предстоит увидеть? Так ли мне следует понимать тебя, Феофано?

– Пусть Святослав сидит в своём Киеве. Клянусь Богом – он ничего не найдет здесь лучше того, что у него есть.

Услышав такой ответ, патрикий задумался. На его переносице обозначились две глубокие складки.

– Ты говоришь о Роксане?

Императрица закрыла лицо руками.

– Иоанн, сжалься! Я ведь одна! Я совсем одна!

– А Рагнар?

– Я сделала его тряпкой. Мне нужен друг, а не раб!

– Никифор Эротик?

– Он продаст мать за ломаный грош.

– Ладно, милая, – с нетерпением произнёс патрикий, – чего ты от меня хочешь?

– Не предавай меня!

– Но я даже и не имею такой возможности. Я не клялся тебе в любви!

– Но ты забываешь, что я – царица ромеев. А ты – ромей.

Он весело рассмеялся.

– Императрица, ты несёшь чушь! Но мне она нравится. Скажу так: когда придёт время тебя спасать, я тебя спасу. Но с одним условием.

Она медленно опустила руки. Её глаза теплились униженной благодарностью и надеждой – как у ребёнка, которому объявили, что, может быть, его и не высекут.

– Говори, патрикий!

– Не причиняй зла Мари.

Она удивилась.

– Мари? Кто это? Клянусь Господом, это имя мне незнакомо!

Калокир понял, что совершил ошибку. Если царица начнёт потом кого-то расспрашивать, Мари – смерть.

– Хорошо. Тогда другое условие. Дай мне слово, что позабудешь навеки имя, которое только что услышала от меня.

– Я дам тебе это слово. Но лучше будет, если ты удовлетворишь моё любопытство.

– Договорились.

– Отлично. И кто же эта Мари?

– Несчастная молодая женщина, вовлечённая в подлый заговор, цель которого мне ещё не вполне понятна. Я полагал, что за всем этим стоишь ты.

– Нет, милый. Ты ошибался.

Патрикий молча смотрел в зелёные глаза феи, не боясь больше утонуть в них. Тонкий золотой обруч, сиявший вокруг рыжей головы Феофано, усиливал сходство этой пелопоннесской танцовщицы с Артемидой, как представлял её Иоанн – невысокой, тонкой, с озорным взглядом и небольшим, чуть горбатым носом. На Феофано был скарамагний, из-под пол коего виднелись бархатные дворцовые башмачки с жемчужными нитями. На запястьях маленьких её рук редкой белизны висели, свернувшись кольцами, золотые змеи с рубиновыми глазами, на длинных и тонких пальцах переливались целыми россыпями сапфиры и изумруды. Всё-таки это была богиня. Другой богини патрикий не мог и вообразить. Да и не хотел.

– Ну, что ты на меня смотришь? – спросила вдруг Феофано, невесело улыбнувшись.