— Но всё-таки, — не сдавалась Матти, — легко делать добро, когда ты точно знаешь причины и следствия. Легко быть великодушным, когда ты силён и можешь себе это позволить. А если бы всего этого не было, и вопрос стоял лишь в доверии — смогла бы ты довериться людям, которые только что пытались тебя убить?

— Ну, раз тебе так хочется об этом поговорить… наверное, да, — я пожала плечами, вспоминая все подробности знакомства с Гостором, — что бы ты ни говорила про вампира, который пришёл и избил бы его, вздумай он меня изнасиловать, я всё же верю, что не по этой причине меня он отпустил. Он не приставал ко мне, не настаивал, не распускал рук, не лез с поцелуями… Он просто принял мой отказ как факт, как данность, которая имеет право на существование ничуть не меньше, чем вариант развития событий, в котором я согласилась бы на его предложение. И здесь… Я уже сказала, в его глазах, когда он нападал на нас, не было ни алчности, ни жажды крови, ни безумного веселья… Я почти была уверена, что он это делает в первый раз… И что он понимает, что так нельзя. Но у него были глаза загнанного в клетку зверя, которому не оставили выбора. И, как оказалось, я была права.

— Для своего возраста ты на редкость умна и рассудительна, Мари. Ты не уступаешь в этом плане даже Дэмиену. Интересно, вы там, в своём мире, все такие умные? — усмехнулся дракон.

— Боюсь, тебе не понравится ответ на этот вопрос, Алаэрто, — ответила я, закончив с ужином, откинувшись на берёзу позади себя и любуясь закатом. Мой костюм, как видно, понявший, что я улавливаю его настроения, стал и вести себя соответствующим моему текущему поведению образом. Во время путешествия он слегка подогревал кожу, словно делясь своей энергией и стимулируя моё тело на выработку собственной. Во время пищи я улавливала тончайшие электрические импульсы, пробуждающие аппетит и, вероятно, помогавшие лучшему усвоению пищи. Ну а сейчас, в редкий момент блаженного отдыха, костюм мягко-мягко завибрировал, словно убаюкивая меня. В сочетании с тем потрясающим видом, которые дарило мне уходящее на покой солнце, ощущение было просто фантастическое.

— И всё же попробуй меня удивить, — настойчиво попросил дракон.

— Что ж, изволь. Как вам наверняка известно, любое разумное существо тридцать процентов своего характера наследует от родителей, и семьдесят — от воспитания и среды, в которой он, собственно, воспитывался. И я, и Дэмиен со своими способностями на Земле были изгоями. Он со своим первым даром знал слишком много и боялся с кем-то сближаться. Я же физически была лишена такой возможности. Потому и проводила большую часть времени в интернете.

— А что такое интернет? — спросила Маттика.

— Ну… в общем… — да, вот ведь незадача. Почти все жители Земли прекрасно знают, что такое интернет — и вместе с тем попробуй, объясни типичному жителю Авиала, что же это такое, — ну вот представь, что у людей есть такие устройства… Изобретения, которые имеют между собой связь. И они могут обмениваться письмами в режиме реального времени — то есть даже если они очень далеко друг от друга, с помощью этого устройства они могут поговорить между собой так же, как если бы стояли рядом друг с другом.

— И вы сумели такое изобрести? Да это же просто чудо! — Воскликнула Матти.

— Для нас таким же чудом является магия, — с улыбкой ответила я, — каждый мир одарен по-своему. В вашем мире это магия, у нас — технология. И всё равно везде есть свои плюсы и минусы…

— В общем… я даже не знаю, как это точно описать, что мы с Дэмиеном стали именно такими. Наверное, всё дело было в том, что мы с ним были… частично отвергнуты обществом. Если человек — полный изгой, ему до такого додуматься не получится. И он считает само собой разумеющимся, что общество его отвергло, и поэтому он ему ничего не должен. Как тут научиться понимать других? Если всё время и все ресурсы приходится тратить на то, чтобы позаботиться о себе.

Такая же картина происходит, когда человек полностью принят обществом. С ним взаимодействуют, общаются, обеспечивают ресурсы… еду там, крышу над головой. В такой ситуации человек почти всегда смотрит на вещи через призму собственных интересов. И понимать других… ему, в общем-то, тоже не сильно нужно.

А мы с Дэмиеном… оказались посередине. Мы не были отвергнуты своими семьями, нас любили, о нас заботились, и необходимости выживания не было. Но зато оказалась проведена черта между нами и нашими сверстниками — и вместо активных участников жизни мы стали, скорее, её наблюдателями и созерцателями. А с этого ракурса открываются совершенно другие взгляды на жизнь. Наверное, в этом и причина… Я смогла посмотреть на ситуацию с его точки зрения, даже если забыть про мой дар… других вариантов у меня нет.

— Мари, извини, но это звучит глупо, — фыркнул Алаэрто, — это значит, что детей воспитывать вообще не надо? Вот, мол, тебе еда, вот крыша над головой, а в остальном: что хочешь, то и делай?

— Ах, да не знаю я, почему! — сердито сказала я, — как получилось, так и получилось. Если вам больше нравится — думайте, что случившееся произошло потому, что сильный может позволить себе быть великодушным!

— Мари, не обижайся, пожалуйста, — мягко сказал Алаэрто, — я, правда, пытаюсь понять.

— Ах, ты пытаешься понять! — я от злости вскочила на ноги, — что тут понимать? Мы с Дэмиеном были калеками в своём мире! Вот представь, что у вас родился детёныш без одной лапы! Все драконята могут играть в догонялки — а он не может! Все малыши могут прыгать по лужайке — а он не может! Все могут ходить друг к другу в гости, а он — НЕ МОЖЕТ! И вот тогда, когда ты лишён чего-то навсегда, тогда в голове и начинают идти эти процессы. Нечем здесь восхищаться! Знали бы, сколько раз я мечтала избавиться от этого и этой псевдомудрости на Земле! Ради обычной жизни, в которой я могла бы безопасно обнимать своего отца, встречаться с парнями, держать их за руки.

И внезапно злость прошла так же быстро, как и возникла. Я устало опустилась обратно и пробормотала:

— Ничего в этом хорошего нет. Всё равно, что человеку, который всю жизнь просидел без ног в инвалидном кресле, сказать, какие у него сильные руки. Не от хорошей жизни, уж вы поверьте. Хорошо, хоть этот мир изменил мой дар и мою судьбу…

Больше мы сегодня не разговаривали. И дракон, и Сестра смотрели на меня совершенно новым взглядом, но мне не было до этого дела. Что они вообще понимают? Алаэрто так и вовсе толстошкурый монолит, которого воспитывали драконы, который на простых смертных смотрит, как на пыль под своими лапами, и которого подобные вещи не волнуют, да и не должны волновать. Матти, может, понимает немного больше, всё-таки она полтора года жила сиротой в деревне, прежде чем её забрали Сёстры. Но до конца понять меня не могла и она. Ей-то про своё прошлое вскоре удалось забыть, а вот я… Я со своим проклятием не расставалась ни на секунду всю свою сознательную жизнь…

Сверившись на следующее утро с картой, мы обнаружили, что наши планы добраться в Патою за 4 дня оказались чересчур оптимистичны: за это время мы прошли едва ли две трети этого пути, так что еще два дня топать пешком нам было гарантированно. А припасы у нас уже подходили к концу.

— Смотрите, — сказала я, — если мы сегодня ближе к вечеру повернём вот здесь, то должны будем выйти вот на эту деревеньку. Красные шахты. Интересное название — медь там, что ли, добывают?

— Нет, там хорошие глинозёмные разработки, — ответила Маттика, отчего-то потемневшая лицом, — и я категорически не хочу туда идти. Давайте поднажмём и продолжим путь.

— И далеко мы так уйдём? У нас почти ничего не осталось. Крупа, соль, приправы. Даже спичек почти кончились — ну да это ладно, Алаэрто пару раз поделится с нами огоньком, ну а с остальным как быть-то? Нет, Матти, припасы пополнить надо.

Сестра воздержалась от споров, хотя, судя по ее лицу, и могла бы. Алаэрто же издал непонятный звук, который можно было в равной степени расценить как то, если бы он хмыкнул, так и то, если бы он вздохнул. Но от комментариев оба воздержались, хотя я почти не сомневалась, что им что-то известно об этом месте…