— Что сколько? — не понял я.

— Не прикидывайся слабоумным! — взорвался храмовник, — сколько путников он убил и сожрал до нас?! Пять? Десять? Двадцать? Не ври мне, что не знаешь, я за десять лет службы в Церкви повидал всякого, и знаю, как маньяки любят собирать трофеи! Сколько жизней он оборвал, сколько мучений он причинил своим жертвам перед смертью? Хочешь сказать, его душа не заслужила участи послужить кому-то из живых, чтобы хоть как-то облегчить груз своих прегрешений?

— Может быть, — прервал я словесный поток Бальхиора, понимая, что на такие темы он может спорить бесконечно долго, — но это не мне решать.

— А кому же? — спросил Бальхиор.

— Неужели непонятно? Кермолу, конечно.

— Почему же мне? — спросил орк со своего дивана.

— Потому что именно ты принял на себя все мучения, которые предназначались всем нам. Именно тебя держали прикованным к столу, как беспомощную жертву, в твою плоть вонзали ножи, над тобой глумились и издевались, упиваясь твоей беспомощностью, твоя подруга так и не дождалась бы тебя, опоздай мы хоть немного. Этого, как мне кажется, должно быть достаточно.

— Дай мне его, — сказал орк после минутного молчания. Подержав камень в руке, он с лёгким удивлением сказал, — ишь ты, я его и чувствую ещё. Боится, дрянь, ох и боится…

В этом я почему-то не сомневался. Из тысячи палачей, которые впоследствии оказались отданы на милость тех, кого они мучили, девятьсот девяносто девять заканчивали очень и очень плохо.

— Вбить бы его в каблук моего сапога, чтобы топтать этого выродка при каждом шаге, — пробормотал он, с силой сжав алмаз в кулаке, — Да и сапоги бы дольше прослужили, так ведь? Сапоги-то добротные, ещё внуки мои поносили бы…

Если кому-то из нас и показались такие размышления с садистским уклоном немного странными, все трое оставили своё мнение при себе. И правильно сделали: никто из нас не лежал на пыточном столе под ножами этого маньяка.

— Забери его, — сказал орк, швыряя мне алмаз. Я вздрогнул, но от неожиданности поймал камень, — отдадим его речному духу, которого он прогнал отсюда. Уж он-то сумеет ему измыслить достойное наказание.

Душа внутри камня издала вопль отчаяния, прежде чем я разорвал контакт, сунув алмаз в карман. Никакой жалости я не испытывал: уж сколько раз твердили миру, что моему, что этому, что гадить кому ни было то плохо, а только всё одно — гадости совершают все, а нести ответственность не хочется никому. А всё равно приходится.

Глава 10. Исполнение обещания.

На следующий день мы ушли оттуда. И уход наш был донельзя неловким: провожала нас вся деревня, но все молчали — и было понятно, почему. Все расступались перед нами, все смотрели на нас, но в их глазах были растерянность, смущение, непонимание… всё, что угодно, только не благодарность. Казалось бы, всё хорошо, народ спасён, закатить бы пирушку, в лучших традициях фентези, где герои всегда вознаграждаются за свои подвиги — однако реальная жизнь не всегда так благосклонна, и фраза отца-настоятеля касательно большой радости была всего лишь дипломатическим приёмом. Такое уж ли добро мы совершили для них? От разбойников они всегда были защищены, последствия стихийных бедствий он тоже, я почти уверен, всегда помогал устранить. Ведь, в конце концов, изначально им руководило желание защищать свою деревню, но, как известно, благими намерениями…

Так что, для них, возможно, иметь такого защитника было не так уж и плохо. Соблюдай себе несколько простых правил — и живи, как за каменной стеной. А что зверь позволяет себе поиграться со случайными путниками — так что с того? Для них это был, считай, что дядька. Да, злобный, да, со скверным характером, да, с грубой заботой… Но ведь заботился? Но ведь оберегал? Но ведь решал все проблемы, что были в его власти? А теперь… а теперь им придётся снова учиться заботиться о себе самим…

— Ты тоже об этом думаешь да? — спросил меня Бальхиор. Я пришёл в себя — Древесники уже остались в двух сотнях шагов позади.

— О чём именно?

— Благо ли мы совершили. Так ли плохо было им под его защитой?

— Как ты догадался? — удивился я.

— Дэмиен, я же служу в Церкви, — поучительно и слегка высокомерно сказал Бальхиор, — Нас могут считать фанатиками, палачами, садистами и извергами, но читать чужие души — это наша работа. Тем более, что многие новички, схватив и, если не получилось иначе, убив первого мага крови, после этого всегда, слышишь, всегда! мучили себя сомнениями — а можно ли было поступить по-другому? И от того, удавалось ли им разрешиться от этих сомнений, и зависела их возможность саморазвития и продвижения по иерархии Церкви.

— По иерархии Церкви? — усомнился я, — мне всегда казалось, что для продвижения по иерархии главную роль играют иные факторы…

— Я не стану тебя полностью разубеждать, — прервал меня храмовник, чуть нахмурившись, — личные связи порой тоже имеют значение при продвижении по службе… большее, чем хотелось бы. Однако наша работа достаточно опасна, поэтому талант, равно как и желание его развивать, всегда ценится превыше всего.

— Но ты меня отвлёк. Сомнения. Помнишь, в нашу первую встречу я сказал тебе, что ты неправильно руководишь отрядом. Я это сделал не из желания тебя обидеть — наоборот, ты на голову выше многих из тех, под чьим началом мне приходилось быть. Однако у тебя есть главный недостаток — сомнения. Ты слишком много сомневаешься. И однажды это может сослужить тебе очень плохую службу. В неподходящий момент, усомнившись всего на миг, ты проиграешь, и цена поражения будет слишком высока…

— Может быть, ты и прав — тихо сказал я, — что сделано, то сделано. Сомневаться надо было раньше. А, учитывая, что нам и посомневаться-то не дали возможности, сожалеть об этом тем более нет смысла…

Через полчаса мы снова вышли к реке. Подойдя к ней, я распростёр руки над водой, взывая к речному духу. И тот, словно всё это время ожидая нас, уже через несколько секунд взметнулся человекоподобным водоворотом в нескольких шагах от меня.

— Мы… сделали, о чём ты просил, дух, — склонив голову, сказал я.

— Да, мне об этом известно — прожурчал дух в ответ, — хранители колодцев в деревне уже сообщили, что злодея больше нет. Они так же сообщили мне, кто принял на себя все страдания от него, — впервые за время обеих наших встреч он посмотрел не на меня, — подойди сюда, орк.

Немного нервничая, Кермол подошёл к самому берегу.

— Протяни руку, — приказал дух. Орк с опаской повиновался. От духа протянулась лента воды, на несколько секунд войдя в контакт с ладонью Кермола.

— Прекрасно. Мы тебя запомнили, — бесстрастно продолжал дух, — знай же: твои страдания будут вознаграждены. До тех пор, пока ты жив и пока бьётся твоё сердце, твоя родная деревня не будет страдать от стихийных бедствий. Бури с градом, наводнения, засухи — всё это будет обходить вас стороной. Мы все позаботимся об этом.

Поражённый, Кермол молчал. Однако через несколько секунд он всё-таки догадался почтительно склонить голову и прошептать:

— Благодарю тебя, дух. Я очень ценю такую заботу.

— Превосходно, — словно не услышав благодарности орка, дух реки снова посмотрел на меня, — вы выполнили моё поручение и можете продолжить свой путь. Теперь, если это всё…

— Нет, подожди, — сказал я, нащупывая в кармане камень душ. Однако, едва мои пальцы коснулись его, я оторопел — столько жалости и отчаяния изливала заточённая внутри душа. Он умолял меня, он был согласен на что угодно, на любую кару, даже на заточение в каблуке сапога — но только не во власть духа.

— Да. Что-нибудь ещё? — дух обернулся и замер в ожидании, слегка покачиваясь.

— Нет, — сглотнув, ответил я, — прости. Ничего…

— В таком случае я — откланяюсь, — и через мгновение перед нами была лишь гладь текущей воды.

— Что случилось, Дэмиен? — спросил орк, когда мы отошли на достаточное расстояние от воды, — почему ты передумал?