— Теперь он в могиле, — с улыбкой подал голос Вуркхарт.

— Теперь да, но до этого, вместо того, чтобы оказаться в тюрьме, стал директором МилитариКорп. За ним просто подтерли его грязные делишки, и сделал это Дорн. Неужто вы не видите, с кем связались? Это самая настоящая банда, переросшая в целую корпорацию, какой, впрочем, являемся и мы, судя по нашим методам. На этом мое слово окончено, — проговорил Романо, после чего сел на стул, а люди с экрана начали отключаться.

«Неужто, все?», — спросил сам у себя Романо, но на экране остался один человек, а именно Кромвель, который наблюдал за Романо со странной улыбочкой.

— Насколько по-марксистски Вы звучите, господин Романо, — проговорил он, похлопав в ладоши. — Вся эта «резервная армия труда», теперь слова про банду. Наверное, марксизм был отчасти прав, ибо капитализмом в действительности правит насилие, возведенное в закон. В закон природный, который марксисты отрицали. Хорошее использование материализма в доказательстве абсолютно бессвязных фактов.

— Да что Вы? — спросил Романо, глядя в экран.

— Ну, а какие факты? Я могу поверить в то, что они имели сеть агентов, даже уверен в этом. Всегда так. Однако, как связаны тренировочные базы на планете и покупка четырех цехов на Айскриме? — спросил человек, улыбаясь.

— Мир — это система. В нем все переплетено, а иначе разорение одного завода никак не связано с разорением другого и миграцией рабочей силы вследствие потери рабочих мест, — проговорил спокойно Романо.

— Вы марксист, Романо. Вы — враг, наверное, или мы Вам враги. Вы до сих пор на этом месте только из-за того, насколько эффективно действуете. На самом деле, будь моя воля, Вы бы уже болтались в гирлянде шок-пеха. До свидания, — улыбнувшись, старик отключился, а Грим как-то непонимающе посмотрел на Романо.

— Че это значит? — спросил человек, глядя на гендиректора. — Ты типа раздолбил одного из главных наших партнеров и вышел сухим из воды?

— Именно так, Грим. Именно так, — улыбнувшись, сказал Романо, после чего поднялся со стула. — Я могу идти?

— Вероятно, — проговорил с какой-то радостной улыбкой Коллбейн.

— Неплохо стелешь, — прокомментировал речь Романо Зомер.

— Да, Роберто всегда так стелил, — ухмыльнулся Вуркхарт, который, пожалуй, единственный понял то, о чем говорил Кромвель, из-за чего довольно хитро смотрел за Романо. — Гендиректор, а я правильно понимаю, что Вы пытаетесь создать некие условия для запретного в нашем обществе слова?

— Ничего я не пытаюсь сделать. Просто когда-то наслушался разных умных дядек в военной академии, и с тех пор так разговариваю. Кто-то и двух слов связать не может, а кто-то стихи пишет, и ни один из здесь присутствующих к последним не относится, — как бы унизив всех и себя одновременно, проговорил Романо, после чего вышел в коридор, а за ним последовал и Паук.

Сектор Корво, Система Немезида, Планета Итарис,

Генеральный аэрокоридор,

24.01.2580, 09:30

Романо сидел на одном из сидений у иллюминатора в салоне бизнес-класса. Сейчас они летели на каком-то транспортном судне, которое направлялось в Кирен-1. Сам Романо был слегка омрачен тем, что происходило вокруг. Воздух на планете становился чище, однако производства почти во всех городах останавливались, с другой стороны, местами виднелись новые разработки ресурсов. Быть может, в этих местах возникнут новые города, но скорее всего люди будут работать вахтовым методом, ибо строительство полноценного города — это вещь не очень выгодная для корпорации. Внизу действительно мелькали города, и Романо наблюдал за этим движением. Да. Планета станет чище. Чище от людей, а воздух постепенно очистится, но вот сам Итарис уже никогда не станет прежним, тем более после действий самой КаренииИндастриз, которая выкачивает ресурсы из всего, что живет и движется на данный момент.

Сам салон выглядел как нечто богато украшенное, повсеместно виднелись золотые и красные цвета. Начальник компании по авиаперелетам, видимо, особенно любил красный и золотой, но местами был и обычный белый цвет, который придавал помещению ощущение некой чистоты и порядка. Рядом сидел Паук, сзади слышался говор Билли и Джека, а Чаки сидел где-то отдельно.

Романо же продолжал наблюдать за тем, как внизу менялся вид. Раз за разом внизу будто вырисовывались знакомые лица, которые, так или иначе, повлияли на человека. Вот был отец Энрике, который когда-то и направил сына на военные рельсы, вот его мать Белла, которая и научила юного мальчишку тому, чтобы быть справедливым. Знали ли они, что он станет таким? Станет тем, кем вряд ли можно гордиться? Нет. Наверное, не знали и даже предположить не могли, что их сын превратится в форменное чудовище, которое способно убивать людей направо и налево просто для того, чтобы достигать своих целей. Знали ли они, что он не будет участвовать в воспитании своей дочери? Нет. Не знали. Они учили его тому, что надо держаться за семью и делать все для того, чтобы семья жила достойно, и последнее он запомнил наиболее четко. Убивал он для того, чтобы его семья жила достойно, но сейчас переломился. Стоит ли его семья тех жертв, которые он приносит на алтарь их богатой и достойной жизни? Нет. Не стоит. Тем более та семья, которую он вовсе не видит, пусть и сохраняет определенную верность и прочее. Роберто Романо — человек, который сломал столько жизней, до скольких дотянулась его красная от крови рука.

Комок застрял в горле, а говорить он не имел желания. Так и провел весь полет.

Сектор Корво, Система Немезида, Планета Итарис, Город Кирен-1,

Район «Милитант», строение 31, этаж 15, кабинет 1506,

24.01.2580, 14:00

Баукус сидел за своим столом, как-то тупо уставившись на дверь. Начались уже вторые сутки как он сидел, практически не видя ничего вокруг. В голове вертелись образы… Ванесса, Блюхарт с простреленной головой, его отец, затем Винсент Ли, который рассказывал о том, в какой глубокой заднице они оказались… Раз за разом в голове возникал облик человека в бронекостюме, который вытаскивал из кобуры револьвер. Романо засел в голове глубоко. Быть может, даже глубже, чем представлялось. Лицо человека как-то опало, и он это чувствовал, мышцы будто бы атрофировались из-за этого перенапряжения, каждый шаг давался слишком тяжело для того, чтобы назвать это шагом.

Иногда он выходил в коридор. Пусто. Да… Он всех распустил. Иногда к нему все-таки приходили, как призраки, журналисты, а он прятался в глубине офиса, чтобы его не смогли найти. Однажды где-то внизу слышалось даже то, как кто-то начинал вытаскивать вещи из здания. Мародеры? Наверное. Рабочие тоже приходили. Скандировали: «Баукус, вернись!», но он боялся даже выйти к ним. Он не остановил работу заводов. Пока что не остановил, но что-то тяжелым грузом дамоклова меча висело у него над сердцем. Это была какое-то странное, вязкое и неизмеримо тяжелое чувство вины: вины перед семьей, вины перед своими рабочими, вины перед Ванессой, вины перед всей планетой, которую он предал. Раскаяние раздирало его грудь, и офис стал его обиталищем.

Лица, лица и еще раз лица, новые и новые образы крутились в голове уже бывшего директора МилитариКорп, который сегодня мотался туда-сюда по офису. Он будто медленно, но верно сходил с ума, но что-то заставляло его держаться за свою маленькую тушку. Наверное, это было обещание, данное ученице его отца, поэтому Баукус, чьи виски покрыла седина, до сих пор и был жив. Не будь этого обещания, он бы сиганул вниз с этажа повыше, чтобы расплыться маленьким красным морем по асфальту дорог и плитам тротуара.

— Хе-хе… А ведь Ирвин говорил правильные вещи, — тихим хриплым голосом проговорил Максимилиан, прислонившись к стеклу окна где-то на двадцатом этаже. — Тот, кто накладывает руки на себя — тот ничтожество. И тем более он ничтожество, чем больше людей увидит его труп, чем больше боли он принесет своей смертью. Он предает не жизнь, он предает свою семью, все свои обещания, которые не успел исполнить, он перестает быть человеком в полной мере, становится лишь красным пятном на асфальте. Нет, — Баукус оттолкнулся от стекла и оживленным взглядом посмотрел на коридор. — Это не мой путь!