– Дима, где Эль?! – закричала она, пытаясь вылезти из-под подушки безопасности, но это было тщетно.

Отец с трудом взглянул в зеркало заднего вида. Сына не было. Дверь автомобиля оказалась открытой и надломленной: вот-вот оторвется. Мужчина нервно пытался вылезти из-под подушки. Он нашарил авторучку в кармане и поблагодарил себя за привычку всегда носить ее с собой. После пяти нервных ударов, ему удалось прорвать белую крепкую ткань. Подушка безопасности мерно сдувалась, и совсем скоро отец смог выбраться из салона.

Трасса была больше похожа на поле боя. Всё горело. Люди кричали, кто-то истошно рыдал, кто-то звонил в скорую помощь и полицию.

Отец помог выбрать из машины маме. Ему пришлось нежно взять ее на руки: она не могла стоять. Отец пострадал меньше всех, у матери была сломана нога.

Михаэля не было.

– Где мой сын?! – истерично кричала мама, пока спасатели забирали ее с рук отца и грузили в машину скорой помощи. – Где мой сын?!

«Мне бы еще на несколько секунд закрыть глаза, и представить, что все это – дурной сон. Я маленький, и мама крепко прижимает меня к себе. Она целует в макушку и говорит, что я самый лучший ребенок на планете.

Мне бы птицей взлететь в небо, избороздить бескрайние просторы, посмотреть на свой дом и на яблони в саду.

Мне бы стать настоящим. Стать тем, кем я хочу, а не тем, кем хотят меня видеть».

Сегодня не было солнечного света, искрящегося сквозь шифоновые занавески в его спальной комнате. Не было и теплого ветерка, который бы ласково касался щек, пробиваясь сквозь едва приоткрытую форточку. Почти наступила зима. За окном – ноябрь. Осень заканчивалась, и совсем скоро декабрь вступит в свои права. На самом деле, каким бы время года ни было, на душе все равно холодно. Ее не согреть ни солнечным лучом, ни раскаленным металлом. Михаэль бы хотел свою душу уничтожить, выкинуть, избавиться от нее. Он бы вставил себе протез души: тот бы не отдавался отголосками боли каждый раз, когда Эль открывал глаза. Михаэлю было всего восемнадцать, и он не помнил, когда в последний раз просыпался с улыбкой на лице и ощущением счастья внутри.

Физическую боль можно пережить. Иногда она совсем незаметная, иногда ее можно перетерпеть, сцепив зубы. Можно к ней и привыкнуть. Если ноет то, до чего не достать, то, чье местоположение неизвестно – этого не исправить. Невозможно бороться с тем, о чем не имеется представления.

Михаэль с коротким выдохом сел на кровати и поглядел на часы: шесть пятьдесят. Через десять – а уже почти девять – минут завопит неприятной трелью будильник. Ему придется подняться с постели и явить себя этому миру. Пока еще в запасе девять с небольшим минут, можно растянуться на кровати снова, откинуть голову на подушку и прикрыть глаза. Отсчитывая про себя секунды и пытаясь угадать, сколько же осталось до официального подъема, Михаэль настраивался на предстоящий день. Он чувствовал, что словно клеит из самого себя папье-маше. Ему хотелось стать кем-то: в первую очередь, самим собой. Пока это казалось таким нереализуемым, что Михаэль отложил такое желание на самую дальнюю полку. Оно там уже и пылью покрылось.

Каждый день начинался одинаково. Сейчас ему нужно сделать над собой усилие для самых простых действий: спустить ноги на пол, сунуть их в теплые синие тапки и шлепать в ванную.

В таком большом доме, в котором он жил с родителями, можно было потеряться. Они могли с матерью и отцом не видеться неделю при желании, потому что масштабы впечатляли. Михаэль выглянул во двор, где уже работал садовник, трудясь над засыхающей яблоней. Эль лишь рукой махнул: бесплодные попытки спасти дерево уже как неделю не заканчивались успехом. Он быстро скользнул взглядом по бассейну в отдельном здании, думая о том, что после колледжа ему хочется искупаться.

Вся его жизнь состояла из маленьких радостей и планов. Михаэль всегда жил по выверенному плану, а теперь научился не заглядывать далеко. Ему пришлось научиться жить одним днем, даже не думая о том, что будет дальше. Он сам не мог ответить себе на этот вопрос, а кто-то за него и подавно.

Он выдавил на зубную щетку уже привычную, но все еще ненавистную мятную пасту. Михаэль любил ягодную, но мирился с неудобствами. Мама всегда покупала такую, а он не находил в себе сил сказать, что хочется другого. Он не сомневался: ко всему в этой жизни можно приспособиться. Даже к мятной зубной пасте.

Михаэль поднял взгляд на зеркало в золотом багете, что висело над раковиной. Он разглядывал собственное отражение каждое утро, и в нем мало менялось. Ему хотелось разбить зеркало одним ударом правой руки, но после бы пришлось оправдываться за бардак и собственную вспышку эмоций. Михаэль в последнее время не стремился всему миру рассказывать о своих чувствах. Он и сам не мог с ними справиться. У Эля больше не было сил смотреть в отражении зеркала на раздражающие темные круги под глазами и тонкие, вечно обветренные, кровоточащие губы.

– Доброе утро, мир. – проворчал он себе под нос.

Эль умылся ледяной водой, и от этого его щеки слегка раскраснелись. Он явил себя этому дому, проснувшегося только что, но уже уставшего от этого дня.

Спускаясь по витиеватой деревянной лестнице, которая вела в просторную гостиную, Михаэль огляделся. Он двигался излишне нервно, воровато, с постоянным ощущением, как будто за ним следят. Эта тревожность – присущая ему с детства – иногда запирала воздух в легких, мешая сделать вдох. Все тело его сводило от мимолетной, мгновение длящейся паники. Михаэль спустился быстро, перепрыгивая через одну ступеньку, и оказался в гостиной. Она же служила им и столовой: папа всегда распоряжался подавать ужины и завтраки сюда.

Экономка уже накрыла на стол. Отец, расположившись за столом, с вальяжным видом читал газету. Это такая маленькая утренняя традиция. Мама же наливала себе апельсиновый сок. Она выглядела, как с обложки журнала: Михаэлю казалось, что она даже спит идеально причесанная и накрашенная. Ее локоны струились по тонким плечам. Михаэль всегда поражался ее красоте: и духовной, и внешней.

Он мимолетно бросил какое-то подобие на пожелание доброго утра и все-таки уселся за стол. Его место находилось по правую руку от отца, напротив матери. Папа попросил жестом минутку подождать – видимо, наткнулся на особенно интересный момент в газете. Михаэль молчал: ему некуда спешить. Отец дочитал и отложил свой источник новостей, пристально смотря на сына.

– Доброе утро, сын. – с мягкой улыбкой произнес мужчина.

Папа уже собран на работу: на нем темно-коричневый галстук под цвет глаз, отглаженная рубашка и костюм. В нос Михаэлю отцовский дорогой одеколон бил так, что беспрерывно хотелось чихать.

– Привет, пап. – отозвался Эль, перекладывая себе несколько блинчиков на тарелку и поливая их сверху сгущенным молоком. – Готов к труду и обороне? Аккуратно! Ты чуть не капнул кофе на рубашку.

Мужчина, чуть замешкавшись, отставил от себя чашку. Эль был их единственным и любимым сыном, их оплотом, и этого никто никогда не скрывал. Отец все чаще говорил ему, что совсем скоро он дорастет до уровня его наследника в бизнесе. Мама просто продолжала сына любить таким, каким он был. Только чем старше Эль становился, тем мало что менялось. За ним по-прежнему был такой же, как и в детстве, тотальный контроль. Любые прихоти же исполнялись по одному щелчку пальцев. Быстрее, чем Михаэль успевал сказать слово «хочу».

– Какие планы на день?

– Ничего интересного. Колледж. Возможно, встречусь в кофейне со Стефанией. – отозвался Михаэль.

Стефания для всех – его любимая девушка, о которой нельзя говорить так равнодушно. Спохватившись, Михаэль натянул на лицо улыбку и прибавил:

– Соскучился очень. Мы не виделись все выходные.

Родители остались удовлетворены его ответом. Папе никогда не было дела до эмоционального и внутреннего, а мама тактично не лезла. Михаэль чувствовал, что Стефания им нравилась. Девочка из хорошей семьи, родители которой владеют сетью обувных магазинов и держат какие-то пакеты акций. Эль в это не вдавался: ему мало интересно все, что связано с бизнесом. Мать с отцом были довольны, и его это устраивало. Находясь со Стефанией, Михаэль автоматически получал возможность не отчитываться о том, что, где и когда он делает. Для его родителей Стефания была хорошей компанией, и рядом с ней бедовый Михаэль не должен влипнуть в очередную историю.