– Цепной пес, – хмыкнула Анна Николаевна. – Отказался сообщить мне ваш адрес. Даже письмо вам передать отказался.

– Вы хотели со мной встретиться? – удивилась я. Хотя, наверное, удивляться было глупо. Брат же явно не передает ей теперь деньги. Он же ничего не может сказать!

– Да, хотела. И дважды чуть не поймала вас у дома Алексея Алексеевича. Я выхожу в очень густой вуали… Вы же понимаете. У дома стоять не могу. Один раз вы вышли из кареты и сразу нырнули в подъезд. Я ждала три часа, замерзла, сил больше не было стоять. Второй раз наоборот, вы только вышли и сели в свою карету – а я пешком приближалась к дому. Пока я ловила извозчика… Он не смог вас догнать.

– О чем вы хотели…

– О ком. О моем сыне. Сыне Алексея Алексеевича. Он записан в церковно-приходской книге, его крестили в… – Анна Николаевна назвала храм за пределами городской черты, в котором я сама никогда не была. – Вот выпись [7] . – Она протянула ее нам.

Я знала, что в Российской империи регистрировать рождения и смерти стали только в период реформ, проводившихся нашим императором Петром Алексеевичем, прозванным Великим. Хотя вначале регистрировали не собственно рождение, а крещение – день, месяц, год, название города и прихода, имя священника, совершившего таинство, а также имена ребенка, родителей и восприемников [8] . Но потом стали записывать и дату рождения, хотя единых требований к ведению метрических книг так пока и нет.

– Алексей Алексеевич собственноручно засвидетельствовал правильность сделанной записи [9] , – сообщила Анна Николаевна. – Читайте.

Я специально интересовалась регистрацией незаконнорожденного ребенка – в связи со сложившейся ситуацией. Все зависит от сословия и состояния – как и всегда.

При такой регистрации ребенка из низших и средних сословий отсутствует запись об отце, запись о матери полная: фамилия, имя, отчество, место проживания, сословие, вероисповедание, иногда указывают возраст и замужем ли мать незаконнорожденного. То есть я могла, оставаясь замужем за Забелиным, зарегистрировать ребенка как только своего. И под именем ребенка написали бы: внебрачный, небрачный или незаконнорожденный. Фамилию такой ребенок получает от восприемника или деда – отца незамужней женщины, но только с его согласия. Мой отец мертв. Согласия он дать не мог. Я замужем. Я уже думала взять в восприемники или Николеньку, или Степушку, вначале обсудив с ними этот вопрос. Отчество таким детям не положено, хотя в некоторых приходах их записывают как Богдановичей (Богом данных).

Хотя незаконнорожденные дети представителей высшего общества оказываются и с отчеством… Обычно им «обрезают» фамилию или дают фамилию по названию имения или местности проживания. Хотя они тоже отправляются на воспитание в приемную семью.

Но поскольку таких детей в России очень много, вопрос официального признания незаконнорожденных детей рассматривался императором Александром I. Несколько человек подали императору ходатайства об официальном усыновлении. По его указу были внесены изменения в метрические записи о рождении. После первых прецедентов хлынул поток ходатайств. Император оставил за собой право решать, удовлетворять ли такие ходатайства, и объявил, что будет удовлетворять их только лицам, имеющим заслуги. Император объяснил, что, если узаконивать всех, это вызовет массовое падение нравов.

Я сама больше всего боялась бесправного существования своего ребенка. И вообще в обществе считалось, что люди лишний раз подумают перед тем, как заниматься распутством, зная, на что обрекут ребенка. Но эта официальная точка зрения плохо соотносилась с практикой.

Лешенька – герой войны. Он подходил под определение «за заслуги».

Я раскрыла выпись. Мой племянник родился после войны. Через полтора года после ее окончания. И значился он Свиридовым Василием Алексеевичем.

– Да, кстати, я сегодня с утра собирался ехать к владелице автомобиля, который неоднократно зафиксировали камеры видеонаблюдения, а ваша соседка снизу опознала, как автомобиль, на котором ездила… ваша временная сожительница.

– Мы можем поехать с вами? – тут же спросил Костя. – Или я один, без Наташи. – Он взглянул на меня. – Я ей в глаза хочу посмотреть. Я…

– Автомобиль принадлежит женщине-инвалиду. Это бывшая сноубордистка, которая неудачно упала на склоне. Колясочница. Автомобиль получала как призер Олимпийских игр. То есть автомобиль не инвалидный.

– Значит, Лилька ездила по доверенности? – спросил Костя.

– Это нам предстоит выяснить. Никаких заявлений об угоне не подавалось. Никаких штрафов не выписывалось. Но если она ездила на этой машине, какие-то концы должны быть. Нам только нужно за них ухватиться.

Следователь сказал, что будет занят на месте падения альпиниста еще полчаса, а мы пока можем подняться в квартиру. Он за нами зайдет. Обитателями квартиры на шестом этаже и ее владельцем будут заниматься другие люди. Только обвинение в смерти альпиниста никому не предъявить – в связи с неадекватностью, как нам уже говорили. Уголовное дело, конечно, будет возбуждено, владельцу квартиры потреплют нервы, но степень этой нервотрепки зависит от того, оформлены ли документы на богадельню, а если да, то какие. Хотя к нашему делу и происходившему в Костиной квартире это не имело совершенно никакого отношения.

Мы быстро позавтракали, следователь вместе с нами выпил кофе, и мы втроем поехали на юго-запад Петербурга, где бывшая сноубордистка проживала в обычной панельной девятиэтажке, не приспособленной для инвалидов‐колясочников. Поехали без предупреждения, хотя у следователя был не только адрес, но и мобильный, и домашний телефоны.

У двери в подъезд столкнулись с бдительной бабкой.

– Вы кто такие? – прищурилась она. – Где-то я вас недавно видела… Вроде мошенников по телевизору показывали. Говорили, что вы орудуете в нашем городе, и просили сразу же сообщать в милицию.

– Милиция уже давно переименована в полицию, – напомнил следователь и показал удостоверение. – Следственный комитет вас устроит?

– А их зачем с собой ведешь? На опознание? – Бабка кивнула на нас с Костей. – Я тебя не видела, а вот их видела. Я вспомнила. Их показывали по телевизору.

– В качестве группы поддержки.

И тут у следователя явно мелькнула мысль попросить бдительную бабку провести опознание фоторобота. Он извлек из папочки и продемонстрировал оба составленных фоторобота.

– Пошли ко мне. Я на первом этаже живу. В очках посмотрю.

В квартире нам велели раздеться и снять обувь, и мы всей компанией проследовали на кухню – боевой пост бдительной гражданки, уютно оборудованный для наблюдения за жильцами, их гостями и гражданами, которые вполне могли приехать в подъезд с преступными целями. Нас она заметила, когда мы выгружались из двух машин – следователь приехал на своей, а мы на Костином внедорожнике. Она видела, как мы сошлись во дворе, стали искать, в каком подъезде располагается нужная нам квартира, и поняла, что где-то нас видела. Уже в квартире следователь сказал, кто такой Костя и кем ему прихожусь я.

– Вспомнила! – воскликнула бабка. – Тебя какая-то баба околдовала. Но настоящая любовь развеяла все чары.

От бабки мы узнали, что нашу историю муссировали уже во многих программах на массе каналов (которые мы не смотрим и про которые даже не слышали), причем их тематика была самой разной – и любовная, и музыкальная, и, так сказать, потусторонняя и колдовская. Бабка сказала, что криминал она не смотрит. У меня создалось впечатление, что она знает про нас больше, чем мы сами. Но раз это интересно людям… И журналисты заработали. Потом бабка нашла среди пачки журналов («желтых» и с телепрограммой) один, на обложке которого красовались мы с Костей, еще раз внимательно посмотрела на нас и кивнула. В общем, мы прошли идентификацию личности. А у следователя было удостоверение.