Из дневника Елизаветы Алексеевны, 1820 год

И вот мы впятером встретились в Лешенькиной квартире. Это если считать моего брата Лешеньку, который уже ничего не понимает, и не считать нянюшку и дядьку Степана, которые при разговоре не присутствовали, но все равно находились рядом. Одно их присутствие придавало мне уверенности. Я знала, что нянюшка меня поддерживает. Да не только поддерживает. Идея-то была ее!

Собрала мужчин я. Специально выяснила у Николеньки, когда его старший брат приедет в Санкт-Петербург. Он иногда появляется в городе по делам. Товары свои привозит. Лично развозит по богатым домам. Даже в Зимний дворец! Иногда даже лекции читает, на которые собираются не только плодоводы, но и, так сказать, плодопотребители. Всем интересно!

– Ну, что скажете, Елизавета Алексеевна? – спросил Елисей Петрович. – Чему мы обязаны этой встречей?

– Моей беременности, – без всякой подготовки выдала я.

Николенька про беременность уже знал. Я, конечно, уверенно заявила ему, что ребенок его. Он одновременно радовался и рыдал. Он не знал, что делать. Он хотел узаконить наши отношения, дать ребенку свою фамилию. Но я же была замужем за Забелиным. Степушка воспринял новость спокойно. Сказал, что есть способы избавления от нежелательной беременности, правда, опасные для моего здоровья. И он бы очень не хотел, чтобы его сестра использовала хоть один из них. Безопасных нет. Но он будет рядом. И посоветуется с самым лучшим из известных ему специалистов. И его пригласит, чтобы находился рядом со мной.

Я сказала Степушке, что собираюсь предложить Елисею Петровичу. Брат долго внимательно смотрел на меня.

– А Забелин? – наконец спросил он. – Твой муж вызовет Толстовцева на дуэль. Этого требует честь. Николеньку он просто убьет. А Елисей Петрович из-за тебя драться на дуэли не будет. Ни из-за одной женщины не будет. Да и мужчины тоже.

– Если дойдет до дуэли, встану между мужчинами. Любыми. Скажу, что хочу, чтобы оба остались живы и здоровы. И их дети получаются братьями!

– Но честь рогатого мужа требует…

– Я потом буду разбираться с мужем и его честью. Сейчас нужно решить другой вопрос. И мне надо, чтобы ты меня поддержал.

– А если Толстовцев откажется?

– Уеду рожать в свое имение. Но ты же понимаешь, какая судьба в таком случае ждет твоего племянника? Или племянницу? Ребенка придется отдать в крестьянскую семью. Расти будет в деревне, не в самых лучших условиях, а потом… Потом тоже ничего хорошего его не ждет. Нашего детства и наших возможностей у него не будет. А уж у девочки-то точно. Девочку, скорее всего, ждет или монастырь, или панель. Мальчика – десятилетия службы в армии, и не на офицерской должности, как служили Толстовцев, Забелин и наш брат.

Степушка вздохнул.

– Ребенок может остаться в имении… В смысле, в нашем, то есть твоем доме, не крестьянской избе. Там же будут знать, что это твой ребенок.

– Может. И будут. Дальше что?

– Ты о себе подумала? Если ты тихо родишь в имении…

– Я обо всех подумала! Если меня поддерживает Толстовцев‐старший, все общество проглотит новость. Ребенок Николеньки становится наследником Толстовцевых. Этих теплиц, садов и всего, что у них есть. Может, я потом еще одного рожу. Или двух. От Николеньки.

«Точно от Николеньки», – добавила я, так и не зная, от кого забеременела – от него или от графа Никитина, который на мне точно не женится и меня не поддержит.

– А о Забелине? – посмотрел на меня Степушка. – Ты же так его любила, Лиза. Я же помню, как ты на него смотрела. Я слышал, что говорили маменька с папенькой. Теперь ты ему мстишь? От любви до ненависти один шаг?

– Что говорили маменька с папенькой? – вскинула я глаза на младшего брата.

– Они боялись, что ты потом будешь страдать. Потом у тебя откроются глаза и… Ты поэтому стала встречаться с другими мужчинами?

Вообще-то никакие глаза у меня не открывались, но как это объяснить Степушке? Я стала старше, Забелин не находился рядом со мной все время, мне было скучно, хотелось ярких эмоций. Чувств хотелось! А потом я узнала и других мужчин и поняла, что Забелин им проигрывает. Женский век короток, а мне хотелось… Всего! Всего мне хотелось. Любви, счастья, слава Богу, материально наша семья обеспечена, и хоть из-за денег страдать не приходилось. Я не хотела плакать ночами в подушку, я хотела радоваться и смеяться. А ощущение разгоряченного мужского тела на мне, когда его кожа прижимается к моей, а ощущение твердой мужской плоти, входящей в мое лоно, а ощущение власти над полностью лишившимся сил мужчиной, израсходовавшего их со мной… Я поняла, что могу повелевать мужчинами, ради меня они готовы… На многое. Не все, конечно, но…

За кого я сейчас предпочла бы выйти замуж?

Ответ был однозначным: за Володечку Владыкина. Он меня обожал. Николенька меня тоже обожает, но он еще мальчик, это мальчишеское обожание, и оно пройдет. А Володечка обожал меня, как мужчина может обожать женщину. Володечка надежен. Я хотела бы его видеть не только своим мужем, но и отцом моих детей.

– Что именно говорили маменька с папенькой? – спросила я у Степушки.

– Точно не помню. Сколько мне лет-то было? Я, скорее, помню эмоции, ощущения. Общее впечатление. Они считали, что он тебе не подходит. А Алексей считал, что как раз подходит. Ведь это он тебя познакомил с Забелиным. Маменька с папенькой считали, что специально.

– У них была для меня другая кандидатура?

– Тогда вроде нет. Но можно же было немного подождать. Обязательно появился бы другой жених.

Почему Забелин на мне женился? Пора было жениться. Как я говорила, он не голытьба, но… Теперь он очень даже обеспеченный мужчина. У него хорошее жалованье, нет долгов, не пьет, не играет, приближен к императору. И графский титул. Но тогда, когда он на мне женился… Когда меня с Забелиным познакомил Лешенька…

Чья была идея? Лешенька хотел графский титул для меня и моих детей, своих племянников? Я понравилась Забелину? Он выяснил, какое приданое за меня дадут? Они просто гуляли с моим братом и заговорили обо мне, и оба решили: а почему бы и нет? Станут родственниками. Они ведь на самом деле дружили. Лешенька шафером был на нашей свадьбе.

У Лешеньки больше не спросишь. Смогу ли я что-то такое спросить у Забелина? Ну, если будем разводиться, то смогу.

Но я ведь влюбилась тогда в Забелина… Сердце юной красавицы жаждало любви. Он оказался в нужное время и в нужном месте.

Про кирпичи нам рассказал следователь, уже в Костиной квартире. Мы даже все подошли к проему и их осмотрели. Следователь сообщил, что эксперт-строитель, к которому обращался Следственный комитет, даже попросил себе на память один целый кирпич. И также сказал, что у Кости явно попросят экспонат для Музея истории петербургского кирпича. Мы с Костей про него даже не слышали. Следователь признался, что и он тоже.

Музей работает в Санкт-Петербургском государственном архитектурно-строительном университете. Основан одним из университетских профессоров, который заинтересовался кирпичами еще в детстве, в годы блокады – стал собирать их с развалин домов, разрушенных во время бомбежек и артобстрелов. Под руководством этого профессора обследовалось свыше восьмидесяти зданий в Петербурге, Ленинградской области и в других местах. Например, он обследовал Исаакиевский собор, Гостиный двор, Юсуповский дворец, Строгановский дворец, Шереметевский дворец, гостиницы «Астория» и «Англетер». В Великом Новгороде он обследовал Кремль, в Вологде Софийский собор. И он сохранял кирпичи, извлеченные из обследованных стен. Вначале открыл выставку, которая в дальнейшем превратилась в музей. В нем представлено свыше четырехсот образцов петербургской стеновой керамики (это мы говорим «кирпичи», а официально это стеновая или строительная керамика). Экспонаты были сделаны в период со времени основания Петербурга до конца девятнадцатого века. В музее даже есть модель старинной печи для обжига кирпича, уменьшенной в двадцать раз (иначе ставить было бы некуда).