Я не поняла, как собирались кирпичи для музея. То есть, если дом разрушен – вопросов нет. Но если там представлены кирпичи из известных исторических памятников и объектов культурного наследия? Я понимаю, что в России возможно все. Но их что, из стен выковыривали? И вместо них вставляли современные?
Следователь рассмеялся и пояснил, что у нас в городе (и явно не только у нас) периодически проводится обследование жилых зданий и промышленных сооружений, памятников архитектуры – в обязательном порядке. Необходимо выявлять износ стен зданий, возведенных в XVIII–XIX веках, а таких зданий в нашем городе много. При обследовании кирпичной кладки стену вскрывают на глубину до полуметра. Обычно частично копают вдоль фундамента, чтобы осмотреть и его, иногда частично разбирают стены и заменяют старый стеновой материал на новый. При таких исследованиях и работах проводится не только укрепление фундамента и стен, но и прогнозируется долговечность сооружения в целом. И во время таких исследований и работ извлекались старые кирпичи, часть которых теперь можно увидеть в Музее истории петербургского кирпича, а по их клеймам определялись фамилии владельцев кирпичных заводов. О заводах, их техническом оснащении и продукции у специалистов собрано достаточно информации – и это тоже помогает оценить долговечность сооружений.
– Как я понял, кирпичи восемнадцатого и девятнадцатого веков очень сильно отличаются. Во‐первых, в девятнадцатом веке уже почти на всех ставилось клеймо или просто писалась фамилия владельца завода-изготовителя, что можно считать брендом. Кирпичи девятнадцатого века более прочные и имеют правильные геометрические формы.
– Удалось определить, какого века здесь кирпичи? – спросила я, кивая на частично взорванную стену.
Следователь обратил наше с Костей внимание на частично обломанный кирпич, где четко читалось несколько букв: «Свiрид».
– Должно быть «СвiридовЪ», – пояснил он. – Мы тут без вас парочку целых вытащили, их и показывали эксперту. И у вас попросят целые, как я уже сказал. Один у нас пока останется в качестве вещдока. Один эксперт забрал для изучения, но хочет навсегда себе оставить.
Следователь пояснил, что Свиридовы были известными производителями кирпичей на протяжении примерно полутора веков, потом их заводы были национализированы советской властью. Они строили заводы там, где планировалось масштабное строительство и имелись подходящие глина и песок. В конце восемнадцатого века и начале, а то и всей первой половине девятнадцатого века возить кирпичи на дальние расстояния было крайне невыгодно. Россия всегда «славилась» своими дорогами, да и современный транспорт отсутствовал. Проще было на месте построить небольшой заводик, потому что иначе можно было получить один бой. Не довезти кирпичи целыми!
Поэтому строительство небольших заводиков на осваиваемых территориях стало обычным делом. В качестве примера можно привести известную усадьбу Приютино, одну из немногих сохранившихся до наших дней усадеб первой половины девятнадцатого века, место встреч цвета русской поэзии, музыки и живописи. Сейчас в ней работает музей. Принадлежала она Алексею Оленину, дочери которого Пушкин посвятил стихотворение «Я вас любил…». И усадьба, и окружающие ее здания построены из неоштукатуренного красного кирпича, который производили рядом. Даже в наше время до реставрации «Дороги жизни» туда было сложно добраться, а уж про времена Пушкина и Грибоедова и говорить нечего.
Такое положение вещей наблюдалось по всей России. И у Свиридовых насчитывалось порядка десяти заводов, причем не только в окрестностях Санкт-Петербурга.
– А дом этот из свиридовских кирпичей строили? – спросил Костя.
– Нет. Дом второй половины восемнадцатого века. Неизвестно, был ли у Свиридовых тогда хоть один завод или нет. Развернулись они в девятнадцатом веке, скорее – в самом конце восемнадцатого. И на строительство домов в Санкт-Петербурге они кирпичи не поставляли. Как я уже сказал, они строили заводы на территориях, которые люди начинали осваивать. Петербургский рынок до них был захвачен и поделен. А возить сюда кирпичи было проблематично – как я вам тоже уже объяснил.
– Но для этой стены привезли, – рассмеялась я.
– Значит, дело было семейное. И для этой стены, для себя пригнали две или три подводы. Скорее, три. Да, я же не успел вам сказать! В квартире тоже проживали Свиридовы!
Мы с Костей моргнули.
– Производители кирпичей? Заводы имели в области – или тогда были губернии? – а жили в Петербурге?
Следователь пояснил, что сначала на территории Ленинградской области была Ингерманландская губерния, образованная в 1708 году, ее в 1710 году переименовали в Санкт-Петербургскую, в 1914 году она стала Петроградской, в 1924 после переименования города – Ленинградской областью.
У Свиридовых была контора в Санкт-Петербурге, общее управление велось отсюда. Но на каждом заводе имелся свой управляющий. Семьи тогда были большие, можно было набрать родственников на все заводы. Но в этой квартире жили другие Свиридовы, хотя, вероятно, родственники производителей кирпичей.
В Костиной квартире почти сто лет жили Свиридовы-врачи.
– И что с ними случилось после революции?
– Многие перебрались в США. Еще до революции. Удивительно, что первый Свиридов‐врач уехал в США еще в тысяча восемьсот тридцать пятом году. Часть других жила здесь до самой смерти, часть перебиралась за океан.
– А удалось определить время производства кирпича, из которого сложили эту стену? – опять спросила я.
– Эксперт считает, что двадцатые годы девятнадцатого века. Он забрал образец для изучения – как я вам уже сказал – и обломки. Точно скажет через несколько дней.
– То есть…
– Патологоанатомы считают, что мумии двести лет. Тоже сейчас проводят дополнительные исследования. Получается, что клад здесь прятали не перед революцией тысяча девятьсот семнадцатого года, а в двадцатые годы девятнадцатого века. Такой клад точно представляет историческую ценность.
Меня лично больше интересовало, почему его здесь спрятали. И откуда про него узнала Лилька?!
Следователь также сообщил нам весьма любопытную вещь: первый уехавший в США Свиридов‐врач прославился изучением вопроса рождения близнецов от разных отцов.
– В первой половине девятнадцатого века? – воскликнула я. – Каким образом это тогда можно было определить? ДНК-тестирование когда появилось?
Следователь ответил, что в 1990‐е годы. До этого проверяли по анализу крови, но точность оставляла желать лучшего. Но первый случай беременности двойней от разных мужчин был документально зафиксирован в США в 1810 году американским врачом Джоном Арчером. Он принимал роды у белой женщины, которая родила близнецов с разным цветом кожи. Она призналась врачу, что у нее был половой контакт и с белым, и с черным мужчиной примерно в то время, когда она забеременела.
– Но у нас-то от кого было рожать чернокожего ребенка? – воскликнула я.
– Ну, если поискать… Пушкина вспомните. Арапа Петра Великого… Как мне объяснили, Степан Алексеевич Свиридов проводил эксперименты со своими крепостными крестьянами. Потом описал все это в научных статьях и прославился в медицинских кругах. Можно сказать, вошел в историю.
– А почему его вообще заинтересовал этот вопрос? Американца – понятно. Но нашего?
– Кто же вам сейчас скажет? Может, были основания подозревать жену? Жену друга? И он решил с этим вопросом разобраться – как медик, как ученый. И у него были крепостные крестьянки для экспериментов.
– Хорошо. Пусть он заставлял этих крестьянок переспать с двумя мужчинами в определенные дни, потом ждал, забеременеют или нет. Но двойни рождаются не так часто! Если не ошибаюсь, по статистике бывают четыре двойни на тысячу родов – если не используются репродуктивные технологии. Репродуктивных технологий тогда просто не существовало!
– Ну, известно же, что двойни чаще рождаются в тех семьях, где уже раньше рождались двойни. Вероятность многоплодной беременности повышается с возрастом. Об этом Степан Свиридов явно знал. И возможно, у него было много крепостных крестьян для экспериментов.
