– Ты правильно боишься за Степушку, – ошарашила меня маменькина подруга. Я постаралась «держать лицо».

– Ты заподозрила, да? – продолжала говорить женщина, разливая чай. Рука у нее слегка подрагивала, на глаза навернулись слезы, и она достала кружевной платочек. – Вы, молодежь, более современные, чем мы, старухи. Я и не знала таких вещей, пока моя Катенька мне все не объяснила…

Катенькой звали погибшую дочь.

Я выдавала в нужных местах нужные междометия, которые от меня ждала маменькина подруга, но говорить мне ничего не требовалось. Она говорила сама. Наверное, ей давно хотелось выговориться, но было не перед кем. Не та тема. А тут я – дочь старой подруги, которая беспокоится за младшего брата…

Маменькина подруга сообщила мне, что Елисей Петрович Толстовцев любит исключительно мужчин.

Утром я сама отвезла Костю к зданию суда и сдала с рук на руки Виталию Ивановичу. Мы подписали какие-то бумаги, специально подготовленные к нашему приезду. Председатель суда сообщил нам, что в крови у Кости ничего подозрительного не найдено – вообще никаких следов. Волосы тоже «чистые». Конечно, препараты могли уже вывестись из организма, но в волосах бы что-то осталось, значит, похоже, никакого медикаментозного воздействия не проводилось. Хотя Виталий Иванович посоветовал Косте сходить с результатами анализа крови к терапевту – не из-за этой истории, а из-за показателей. Так рекомендовали в лаборатории.

Я поехала по салонам цветов, с которыми сотрудничаю, а Костю шофер Виталия Ивановича повез к гипнологу.

Все мои знакомые в салонах цветов задали по тысяче вопросов. Многие даже не знали, что я и раньше была замужем за рок-звездой и что мы вообще знакомы с Костей.

– Но ты же живешь с дочерью! – воскликнула директор салона, которая неоднократно бывала у меня дома. – Я у тебя следов мужика не видела.

Я объяснила, что после каждого посещения мужика следы убираю. И вообще у нас и был, и будет гостевой брак. В одном доме мы жить не можем. Мы очень разные, у нас совершенно разный образ жизни, разные сферы деятельности. Для нас оптимальный вариант – периодически встречаться и получать удовольствие от общения. Я вспомнила, что долго не знала, кто такой Костя. Его узнала моя дочь, причем не лично, а во время просмотра «крутого» клипа: Мартьянов опять разделывал городское правительство за плохую уборку города. Результаты этой уборки (то есть ее отсутствия) демонстрировались в клипе. Еще у него были песни про сосульки, мусор, загрязненные водоемы и пляжи. Костю слушали и смотрели во всех городах России. Не только в Питере нельзя купаться там, где мы купались в детстве, не только у нас мусорно-свалочные проблемы, и зима приходит каждый год неожиданно для чиновников.

– Мама, мама, срочно иди сюда! – закричала тогда Юлька из своей комнаты.

Я пришла, она снова включила клип, набравший уж несколько миллионов просмотров.

– Это он сегодня утром у нас на кухне кашу ел и кофе пил? – спросила дочь.

Я просмотрела клипы, которые нашла в Сети. При следующей встрече задала вопрос.

– Это я, – усмехнулся Костя. – И я очень рад, что ты меня долго не узнавала. Мы с тобой могли нормально общаться.

– А теперь не сможем? – удивилась я.

– На ток-шоу пойдешь?

– Можно без этого обойтись? Можно не демонстрировать меня журналистам? Не водить с собой туда, куда ты ходишь как рок-звезда? Можно с тобой общаться как с мужчиной, об истинном роде занятий которого я не знаю?

Костя рассмеялся.

– Значит, и теперь сможем, – сказал он.

Первым в тот день ко мне домой приехал следователь. Цокал языком, рассматривая мои алоэ и кактусы. Устроились мы на кухне. Я была очень рада, что он приехал сам, а не мне пришлось тащиться в какой-то казенный дом. Он позвонил и спросил – я пригласила.

– Вы, как я понимаю, с этой Лилей никогда не встречались? – уточнил он. – Она не приходила к вам выяснять отношения? Ничего такого не было?

Я покачала головой.

– Приемлемых для опознания записей с камер видеонаблюдения нет, – сообщил он.

Я моргнула. Как такое может быть?

Оказалось – может. Если заранее выяснить, где находятся эти самые камеры видеонаблюдения и специально прилагать усилия, чтобы не попасть в их поле охвата. То есть полностью не попадать под их «глаза» невозможно, но в это время можно наклонять голову, натягивать козырек кепки на лицо, низко опускать капюшон… Способов масса.

Я сказала, что мы на этой самой кухне прошлой ночью говорили про фоторобот.

– Сделаем. И всех, кто ее видел, мы попросим поработать с нашим художником. Вас я тоже буду просить посмотреть фотороботы, когда будут готовы.

– Я ее не видела! Вы же сами только что спрашивали.

– Вы не знаете этого, Наталья Геннадьевна. Она не приходила к вам с требованием «отдать мужика», как делают некоторые женщины. – Следователь тяжело вздохнул. Видимо, вспомнил, как приходилось разбираться с последствиями таких визитов. – Но вы могли ее видеть. Она вполне могла находиться где-то рядом с вами. Она должна была изучать жизнь Константина Алексеевича. Вы – часть этой жизни. Следовательно, она должна была изучать и вас. Ей нужно было… отбить у вас Константина Алексеевича, чтобы поселиться в его квартире. Ей нужно было войти в его жизнь.

Я очень надеялась, что гипнолог поможет (или уже помог) Косте вспомнить, как именно она вошла в его жизнь.

Я спросила, как себя чувствует Полина Петровна, первая Костина теща.

– Жить будет. Но она лишилась руки.

Я резко вдохнула воздух.

– Сейчас делают хорошие протезы, – заметил следователь. – Вы же явно слышали историю женщины, которой муж отрубил кисти рук. Константин Алексеевич – обеспеченный человек. Он сможет оплатить хороший немецкий протез. А уж если получит пятьдесят процентов стоимости клада… – Следователь улыбнулся. – Еще парочку запасных протезов. Если есть деньги, это сейчас решаемый вопрос.

После этого следователь сообщил шокирующие новости.

На найденной в потайной комнате мумии было надето только платье – на голое тело. Под ним – ничего. Вообще ничего. А ведь в годы жизни той женщины под платья поддевали гораздо больше одежды, чем носим мы сейчас. Нижнего белья в современном понимании не было, но имелось много всего другого. Крестьянки под платье надевали длинную рубашку, зимой она защищала от холода, летом впитывала пот. Но наша мумия явно крестьянкой не была. Знатные дамы носили сорочки, часто с вышивкой. Ее детали могли быть видны окружающим (например, из лифа), и это не считалось неприличным. Такие сорочки шили из качественных тонких материалов, совсем не грубой полотняной ткани, как рубахи у бедных слоев населения. Со временем сорочки стали короче, и их стали делать приталенными. Появились корсеты. Еще дамы носили панталоны с прорезью – в девятнадцатом веке уже носили. Женские панталоны были длиной до колен, их украшали кружевами, ленточками, вышивкой. Чулки крепились к поясу на талии.

Если говорить о предреволюционном времени, то на жительнице Санкт-Петербурга, пусть и не знатного происхождения, должны были быть чулки – а наша мумия обула явно уличные ботинки на голые ноги. В тот период чулки надевались первыми, потом короткая сорочка и панталоны. Сверху мог надеваться корсет (но не всеми), поверх него – небольшая блуза. Потом надевались две нижние юбки – нижняя и верхняя. «Нижняя нижняя юбка» звучит странно, но так одевались женщины. И только после этого – платье.

Следователь сказал, что они сегодня приглашали даму-историка моды в морг, чтобы осмотрела платье и ботинки. Она подробно рассказала, что должно было быть надето на женщине. Также она определила, что платье сшито из качественного материала, интересный фасон. Стоило недешево.

– Дорогая проститутка? – спросила я.

– Похоже. Ее убили обнаженной, а затем частично одели и обули – в платье и ботинки, не утруждая себя остальным. Да и платье длинное, не видно, есть под ним что-то или нет. Но и проститутки не надевали платья на голое тело. Зачем ее одевали и обували?