– Вы с отцом меня задолбали! – раздался обезумевший голос матери.

Лёжа на полу, Янита огляделась, не понимая, что произошло в эти считанные секунды, как успела убрать гранату в сумку.

Раздался гневный топот матери. Отцу побежала жаловаться, – равнодушно предположила Янита, как вдруг ощутила ломоту во всём теле. Теперь уже настоящий удар сразил её – зазвенели разбивающиеся о стену банки.

– Мама, нет! – истошно крикнула Янита, глаза обожгло слезами.

Она ворвалась в комнату одновременно с отцом, бросилась на мать, схватила за руку.

– Пожалуйста, не надо, – сотрясаясь от ужаса, взмолилась Яня.

– Чтобы больше я этого у нас в доме не видела! Больше никакого рисования! – мать оттолкнула Яню, но та было снова рванула вперёд. – Успокой её!

Белов схватил дочь.

– Прости, я лишь хотела понять, что такое мир взрослых! – Яня беспомощно вырывалась из тисков, пока одна за одной банки летели в стены.

Лучше бы её били, страшно и долго. Мать визжала, кричала что-то неразборчивое, будто в неё вселился бес. Нет, ей было не успокоиться, пока она окончательно не избавится от этого яда.

Больше Янита не плакала, ослабела, сникла, в ошалевших глазах её гасли последние отблески безмятежной, нерушимой радости. До самого утра так и простояла, молчаливая, потусторонняя. И неотрывно, пристально вбирала кровоточащие травяной краской стены.

Назавтра в полицию поступил анонимный звонок, женщина сообщала, что в урне возле почты лежит сумка с гранатами. К счастью, в этот день никто не погиб, и ничего не изменилось, кроме того, что на свет появилась картина «Девочка с гранатой». Тридцать лет спустя картина, где мать со сверкающими от ужаса и ярости глазами на побелевшем лице, как вкопанная, стоит на месте, не понимая, умрёт ли она сегодня, будет подарена единственной в Димитровграде галерее и оценена в пятьдесят тысяч долларов.

Реклама

Рядом с лицом старой женщины разместили шприц с инъекцией, в растрескавшейся улыбке читается:

– Со временем ты забываешь, как было на самом деле, а помнишь лишь отголоски эмоций и чувств. Моё вечное равнодушие стёрло память. Но ты не считаешь, что ты плохой человек, ты перестаёшь хоть что-то о себе думать. Незачем. Остаётся только верить снам, они гораздо значительнее и честнее. Но даже они зависят от яви.

Именно с этого времени для Яни настала череда немыслимых открытий, что не только мир, но и близкие люди будут чинить для неё препятствия. Что существует некая грань между бодрствованием и фантазиями, реальностью и разноцветным сиянием. И если ты сам не в силах отделить одно от другого, то что-то чужеродное и упрямое сделает это за тебя.

Яня сидела на скамейке детской площадки, правое плечо последние дни нещадно болело, таблетки не помогали, оставалось только бесполезно массировать его другой рукой. Яните нравилось слушать, как звенел детский смех, в нём вспыхивал и усмирялся свет, в нём скрывались ответы и отражалась любовь. Яня жадно впитывала его, не умея остановиться. Прошло не больше минуты, а она уже не злилась на мать, не гневалась на людей, которые создают оружие, она наполнялась благодарностью к этим от природы щедрым детям.

– Костя, не играй с этим мальчиком, он научит тебя плохому, вон как у него лицо расцарапано, – донеслось с соседней скамейки.

Янита тут же сжалась и, вскочив с места, побрела домой. Нельзя так, нельзя так с детьми, – всё думала она, пока мимо пролетали голоса с «купил», «получил», «сделал». И только она испугалась, что может стать голосом, раздалась музыка. Уличные музыканты играли так, словно слились воедино волны, ветер и стрекот цикад. Она положила им в шапку последние тридцать шесть рублей, ведь они сумели продолжить детских смех, и потому свет сегодня победил. Об этом нужно было рассказать всем, какой цвет сможет передать этот тон, может быть, краска из мальвы?

– Богдан, пойдём со мной! – крикнула она, едва перешагнув за порог. – Там музыканты…

Богдан выглядел страшно раздражённым, он торопился на день рождения к другу.

– Терпеть не могу уличных музыкантов, – выпалил он. – И где мой шарф, в конце концов?! Я сколько раз тебе говорил не трогать мои вещи?!

Янита погрустнела.

– Почему?

– Потому что у них нет слуха! А ты что по улице шлялась вместо того, чтобы работу искать?

Янита виновато опустила голову.

– Ела хотя бы?

Снова запнулась, а затем, всё так же не поднимая головы, произнесла:

– Да, йогурт покупала.

– Врёшь?

– Нет, тридцать шесть рублей стоил. В магазине у парка. Не веришь, проверь! – с вызовом произнесла она, пугаясь собственной лжи.

– Ну, – промямлил Богдан. – Дождись меня, я ненадолго, – накинув куртку, вышел из квартиры.

Оставшись одна, Яня достала последний лист и, в упоении напевая музыку, болезненным взмахом провела кистью с синей краской. Сразу заструилась детская живость, зашевелились под пальцами струны и разразилась благодать.

*

Листьев было много, Янита специально наступала на них, наслаждалась хрустом, раздающимся из-под ботинок: хруууп, хруууп, а если побежать: хру, хру, хру, хру. Девушка, идущая навстречу, отодвинула капюшон, чтобы показать Яните, что с любопытством её разглядывает. Янита смутилась: хруп, хруп. Задрала голову и от восторга чуть не закричала – на дереве сидел дятел. Скинула перчатки, уселась на скамейку и начала зарисовывать птичку в блокнот. Прищурилась, задумалась над цветом, сейчас она была не согласна с принятым мнением, что грудка у дятла ярко-красная. С внутренним голосом они сошлись на трёх цветах: гранатовом, алом и ализариновом.

– Ну уж точно не красный! – вслух воскликнула Яня и тут же поймала себя на том, что потеряла счёт времени.

Перчатки затерялись в листве, с трудом их отыскав, она помчалась к галерее. Поскользнулась у самого входа, от испуга вцепилась в дверную ручку, засмеялась. Администратор, трескающая конфеты, даже не взглянула на посетительницу. Янита отряхнула обувь, вынула из рюкзака папку с рисунками и подошла к столу, за которым сидела девушка.

– Скажите, а вы, случайно, не выставляете работы начинающих художников? – живо спросила Яня.

– Нет, – ответила девушка, не поднимая головы.

– А может быть, вам нужны экскурсоводы?

– Нет.

– Скажите…

– Девушка, нам никто не нужен, а вы мне мешаете работать, – администратор посмотрела на Яню и оскалилась коричневыми зубами.

От неожиданности Яня смяла папку, которую держала в руках.

– Спасибо, – растерянно произнесла она и вышла на светлую улицу.

Город окутывал густым ароматом, сотканным из запаха травы, бензина и тревоги на лицах. Янита продолжала прижимать папку к тощему животу, не замечая, что листы под моросившем дождем мокли.

*

Холодало. Порывы ветра взбивали истрёпанные края пальто, пока Яня плутала по пустым улицам.

Не один день она простояла в холе краеведческого музея: высматривала, просила и доказывала, только что не отдавала честь и не маршировала. Не пришлось. Над ней сжалились раньше, пустили к менеджеру по персоналу. В теремок.

Собеседование проходило в большой комнате, напоминающей школьный класс. Каждое слово здесь отдавалось эхом и тем весомее казалось.

– Радует, что до сих пор почётно работать в музее, – сказала пожилая женщина, пролистывая лаконичное резюме Беловой. Янита остро реагировала на любой звук, внутренне съёживаясь. – Каждый день просятся к нам, не пугает ни маленькая зарплата, ни большая ответственность. Почти как в двухтысячные. Голова кругом. Ну, а вы что? Образование непрофильное, опыта нет. На что надеетесь? – бросила взгляд на правую руку девушки. Яня незаметно убрала руку под кофту.