Янита зарисовывала в блокноте своё отражение в зеркале, когда открылась входная дверь, и в большую прихожую Беловых проник незнакомец. Бритоголовый. Девушка обернулась: из-за его плеча выглядывали ещё двое. Она выронила блокнот и, вмиг предугадывая их намерения, закричала. Тут же бритоголовый сделал шаг в сторону, пропуская тех двоих вперед. Не успел один из них закрыть Яните руками рот, как в прихожую выбежал отец. Он набросился на ближайшего верзилу и несколько раз ударил его, прежде чем на него накинулся и второй незнакомец. Белов пошатнулся, но будучи от природы крепким, смог удержаться на ногах и не упасть. Бритоголовый казался совершенно бесстрастным, безучастно наблюдал за возней в коридоре, и, когда Янита перевела на него взгляд, улыбнулся. Во рту не было ни одного зуба.

Отцу наносили один за одним удары, выбежавшую из кухни мать живо усмирили, на линолеуме появлялись новые капли крови.

– Белов, где наш автомат? – обратился к отцу бритоголовый.

По спине Яниты пробежали мурашки. Отец разжал слипшиеся губы и произнёс, что автомат в гараже. Беловых потащили на улицу, в прихожей остался только распластанный блокнот со следом берца на веснушчатом лице.

Семью затолкали в дурно пахнущий автозак, приказали молчать. До гаражей ехать было недалеко. Мать плакала и пыталась вытереть лицо мужа краем домашней футболки, отец обессиленно отмахивался. Вскоре двери машины открылись, Беловым скомандовали выходить. Родители живо выбрались наружу, а Яня оцепенела от ужаса.

– Ты чего застыла?! – взбесился бритоголовый и за волосы вытащил девушку из машины, она споткнулась, повалилась на землю.

Мать подбежала к дочери и помогла ей подняться.

Отец открыл гараж:

– Он там, под столом.

Пока один из мужчин обшаривал гараж, бритоголовый приказал Беловым встать на колени. Янита огляделась, с её места были видны только ровные ряды ржавых вместилищ, между которыми неуместно теснилось широкое небо.

Вскоре из гаража принесли автомат и протянули бритоголовому. Он оскалился и ударил отца:

– Думаешь, вам всё можно?

Двое других одобрительно ухнули. Они остервенело молотили Белова руками, ногами и прикладом автомата.

Оказалось, что, когда человека избивают, можно услышать разнообразные звуки: от глухих и хрустящих до отвратительно хлюпающих, безнадёжных, протяжных.

– Хватит! – истерично закричала Яня и вскочила на ноги.

Беззубый бросил на девушку леденящий взгляд.

– Сядь, руки за голову! – скомандовал он, наставив на неё автомат. Яня то ли отделилась от тела, то ли оглохла от ужаса. – Ты слышала, что я сказал?!

Девушка медленно опустилась землю и завела лишь одну руку.

– Я сказал обе руки! – бритоголовый сатанел.

– Она не может, – завыла мать. – У неё больная рука.

От искажённого страданием голоса стало совсем тошно. Яня взмолилась:

– Пожалуйста, помоги ему, я никогда больше ничего не попрошу. Но если нет…

Ощущение близости смерти повисло в воздухе. Лицо отца искажалось от боли и с каждой секундой всё более походило на тесто, на тёмно-бордовое тесто, сдобренное зубами. Но страшнее всего был его взгляд, он устремился в кровавую слякоть, словно смиряясь и ища что-то далекое, неуловимое, безвозвратно уходящее.

Понимали ли мужчины, что убивают, Янита не знала, но видела, как бритоголовый на мгновение распрямился и поддался вперёд, точно предвкушая.

Явилось воспоминание, как на похоронах любимой бабушки, когда Янита не могла справиться с горем, кто-то «милостивый» велел успокоиться, объясняя, что смерть естественна.

Смерть естественна.

Смерть естественна.

Только почему-то колотил озноб, и слёзы текли густо, как у ребёнка.

Мир рассыпался на цвета. Янита стояла на освещённой солнцем поляне. Голые ступни взбивали рыхлую землю, укрытую гибкими ветками. Нос щекотал запах хвои и мокрой паутины. Времени не существовало, оно замерло, вручало каждое мгновение, каждый шорох, каждый звук. Яня подняла руку, свет сочился сквозь пальцы. Кожа, усыпанная золотистыми волосками, стала прозрачной, словно воздух. Внутри трепетало. Свет был ничем иным, как настоящим чудом. Как по-другому объяснить то, что происходило с душой в этот момент уединения.

Девочка сделала шаг, время хрустнуло и ожило.

– Янита, – раздался голос между монотонными ударами.

Девочка подняла голову, силясь разглядеть сквозь туго скрученные ветви дятла.

– Янита, – вновь донеслось до неё собственное имя.

Девочка оглянулась, высмотрела среди травы рисунки и сарафан. Кинулась к ним, не раздавив по пути ни одной земляники.

– Что ты тут делала? – спросила бабушка, продираясь сквозь кусты на поляну.

В руках бабушки тяжелела корзина, плотно уложенные грибы блестели на солнце. Янита выхватила корзину, лес не свирепствовал, пропускал странников.

– Грелась, – сказала Яня смеясь.

– Правильно это. А я марену тебе нарвала на краски.

Девочка поцеловала ей руку и вложила в ладонь рисунок с ягодами.

Бабушка погладила девочку по спине и тихо, словно молясь, произнесла:

– Если летняя Янита, то это к любви, а та, что родится по осени, всю жизнь будет искать своё место. Янита весёлый ребёнок, но взрослый из неё выходит сырой – совсем не умеющий выражать эмоции. Вот идёт подросшая Янита по улице, а парень кричит ей: «Яня, Яня, я люблю тебя», тогда Яня резко обернётся, поднимет с земли пух и бросит его в парня. Нет, не жить Яните на земле. Только в бурлящем от огня лесу.

Дома, даже не умывшись, Яня кинулась к бабушкином рюкзаку, кроме марены, там лежали берёзовые листочки. Аккуратно переложила их в таз, залила водой и притопила. Поставила на огонь кастрюлю, стала аккуратно бросать туда вымоченные листья. Яня тогда ещё не разбирала, что такое граммы, лишь в точности воспроизводила рецепт, которому научила бабушка. Пока кипятились берёзовые листочки, Яня приготовила для жёлтой краски корни конского щавеля, очень уж ей хотелось воссоздать в рисунках свет, что был на поляне. Бабушка устроилась на полу, принялась чистить грибы. Аккуратно поддевала ножом плёнку на шляпке и ловким движением полностью снимала её.

– Бабуль, а марену-то как готовить? – спросила Янита.

– Прокипятишь, пустится коричневый, раствор из соды подрумянит, а с квасцами красно-оранжевый получишь.

– Коричневый, розовый, оранжевый, – повторила Яня, загибая пальцы. – Всё, запомнила.

За печкой отыскала ножницы, придвинула таз с мареной, резанула по стеблю, корневище отлетело в сторону. Лень было подниматься, легла набок и рукой попыталась подтянуть к себе корень.

– Что устроила?! Подымайся давай, – пробормотала бабушка.

Ворчливо поднялась сама, сунулась к плите, но когда убедилась, что Яня всё делает правильно, довольно улыбнулась.

– Вот тебе. Это «Древо жизни», – стянула с шеи и протянула внучке серебряный кулон на капроновой нитке.

В лучах солнца кулон блестел так ярко, что Янита боялась даже дотронуться, робея перед волшебными искрами.

Бабушка поведала о предназначении оберега. «Древо жизни» – символ единства, мост между мирами: мёртвых – Навь или Богов – Правь, через него духи общаются с живыми. Но Яня слушала вполуха, внимательно разглядывая оберег – непостижимый в своём изяществе.

Такими были счастливейшие дни её жизни.

Реклама

Неизвестная актриса держит в руках ноотропный напиток, она водит головой из стороны в сторону и приговаривает:

– Кажется, будто жизнь должна сложиться подобно хорошему роману – логично и понятно. Но это слишком художественно. Созревание по плану – завязка, развитие, кульминация, финал – невозможно. Мгновение может заключать тысячи развитий и кульминаций. А некое «я» выбирает для описания одну-единственную линию лишь потому, что обусловлено. А сколько в этой привычке ещё и придуманного? Ведь невозможно постичь всё!