Город умирал. Его серость давила некой мрачностью, скитающиеся по улицам бедняки вызывали жалость и долю отвращения, когда они, оборванные и грязные, ковырялись руками в выброшенных помоях. Это зрелище никак не вязалось с тем представлением города, которое я увидела в будущем. Я стану их спасителем, но в действительности все будет зависеть лишь от них.

Появление храма посреди воды, многочисленные ступени которого простирались до суши, удивило даже меня. Один из Шести Великих Храмов, что принадлежал Богине, по легенде исчез вместе с рыцарем, что был последним её посланником. И вот это величественное здание с колоннами появилось вновь, чтобы на этот раз стать домом и тюрьмой в будущем для меня. Оно было сделано полностью из белого мрамора, а на его сводах, где были изображены древние нимфы, сверкали драгоценные камни. Возрождение, а, быть может, перерождение…Не думаю, что так важно назвать этот день, однако, именно с этого храма и начнется перестройка великого города.

Вера людей окрепла вместе с этим храмом, и сомнений в их сердцах я больше не видела. Никто не решался ступить своей ногой на блестящий мрамор, и каждый день на суше толпились сотни, низко кланяющиеся новой Богине. Для русалок был отдельный вход: он представлял из себя огромный сырой зал в подвале, что был подобно пещере, позволяющей войти внутрь прямо из воды. Но даже они нерешительно плавали рядом, не касаясь хвостами храма.

Мы поселились внутри. Основной церемонный зал был огромным, в нем было множество колонн, увитых растениями, и прекрасных статуй, однако, главный необъятный пьедестал был пуст. Недалеко от него стояли лавки из того же белого мрамора. Наверное, когда-то давно священнослужители одаривали здесь людей молитвами и песнопениями.

К людям я не выходила. Чем меньше они видели меня, тем священнее для них становилось мое существование. Поэтому Фархан и некоторые члены Совета навещали меня лично, чтобы обсудить дальнейший план действий. Сегодня был один из таких дней. За собой я стала подмечать, что начинаю не любить чужое присутствие в моем храме. Моем храме? Как самоуверенно…

— Вы были совершенно правы: снег только начал сходить, а Харран уже зашевелился, — граф Вилморт вновь потер круглый мраморный стол своими длинными пальцами. — Мы не должны дать им подойти слишком близко. Их нужно разбить где-то здесь, — он невозмутимо и уверенно ткнул на равнину недалеко от границы.

Некоторые из членов Совета согласно кивнули. Идиоты.

— На равнине преимущества у нас нет, — строго сказал Валефор, недовольно окидывая взглядом тех, кто кивнул, — они возьмут с собой кавалерию и боевых слонов. Для них равнина — беспроигрышное место.

— Позвольте, вы хотите сказать, что мы должны вести бой в ином месте? Где же, скажите на милость? Наша сила — та же кавалерия! — почти взвизгнул Вилмарт, и я невольно поморщилась, тут же привлекая к себе внимание.

— Наша сила — это Богиня, о которой Харран ничего не знает.

— Богиня Воды? Где же, помимо моря и нескольких рек, вы видите воду у границ? Чем ближе к Харрану, тем суше климат. Когда они подойдут к морю, мы все умрем.

— Вы считаете, что если там нет воды, то я бесполезна? — тихо сказала я, опуская взгляд на карту.

— Н-ну нет, что вы, я вовсе не это имел в виду…

— Ваша самоуверенность, граф Вилморт, вас же и погубит, — краем глаза я заметила, как Фархан усмехнулся. Видимо, он уже давно не в ладах с этим человеком.

— Уж такова текущая во мне кровь.

— Здесь, — я провела пальцем кривую линию, простирающуюся от одной из главных бурлящих рек до гор, — будет новая река. Она отделит надвигающиеся войска от мест, где живут северяне.

— Новая? — члены Совета наперебой загалдели.

— Но и им подвластна магия, — заключил седобородый Глава, — они смогут перейти её, какой бы та широкой не была. Да и нужно прорыть место для неё, а это займет долгие месяцы…

— Они не смогут перейти её. Там они встретят свой конец. Я буду присутствовать на сражении лично, — Совет вновь загалдел, — что же касается траншеи…то вырыть её должны будут северяне. Им срок в три месяца.

— П-позвольте…Мы не сможем…

— Вы нет. А люди, что хотят жить, смогут, если объединят усилия. Народ сплотится, почувствовав смерть.

Все замолчали, переваривая услышанное. Я же в очередной раз сверяла сказанное с тем, что видела в будущем.

— Людям нужно есть и… — начал было граф Вилморт, но я встала из-за стола. Валефор последовал моему примеру.

— Объявите то, что сейчас услышали, народу. Раздайте лопаты желающим. Дальше дело за мной.

Те, кто последует воле Богини и решит, наконец, изменить эту жизнь, придут. Те, кто решит и дальше блюсти свое тщетное существование, уйдут в мир иной. Богиня называла это чисткой. Я называла это убийством.

Сев сверху и перекинув волосы на одну сторону, я с явным удовольствием отметила, что маар уже возбужден. Он был хмур и нерешительно касался моих голых ног, но скрыть свое истинное сдерживаемое состояние не мог. Ориас прикрыл глаза, стоило мне двинуть бедрами вперед и сесть прямо на его пах. Его мускулистое тело то и дело вздрагивало, играя с тенями от горящих свеч. Его щетина, жилистые руки, удивительные золотые глаза — все это сводило с ума и выбивало из меня максимум эмоций.

С силой сжав мои бедра, отчего я растерянно ойкнула, маар резко поднялся, приблизив свое лицо ко мне. Возбужден, но недоволен…

— Эолин, я счастлив, что ты избрала меня тем, кому ты подаришь следующее дитя, но, вспоминая твои роды, я… — Ориас крепко стиснул зубы и опустил голову, пытаясь подобрать слова, — я боюсь, Эолин. Грудь разрывалась, когда ты рожала не моего ребенка, и если ты вновь погибнешь и в этот раз из-за меня…Я попрошу отрубить мне голову, даже если ребенок останется жив.

Подобное признание обдало своим теплом, и я мягко улыбнулась, прижимая голову маара к своей обнаженной груди.

— Не смотри на него, — невольно коснувшись пальцами огромного шрама, пересекающего живот, я поцеловала Ориаса в макушку. — Теперь все совсем иначе. Я не умру, роды пройдут хорошо, а у тебя появятся замечательные дети…

— Знаю, черт подери, знаю, но перед глазами до сих пор та кровать и ты, и крик…

— Ориас, — я подняла голову маара, чтобы тот посмотрел в мои глаза, — хочешь, я сотру это воспоминание из твоей головы?

Мужчина замер, внимательно осматривая мое лицо. Через минуту он отрицательно покачал головой.

— Иногда некоторые вещи забывать попросту нельзя, какими бы ужасными они не были.

— Тогда, — я завозилась со шнуровкой на штанах маара, но он взял меня за руку и вновь посмотрел в глаза.

— Моему счастью ведь должно быть объяснение, я прав?

Вновь мягко улыбнувшись, я обхватила руками лицо Ориаса и нежно его поцеловала.

— Я не смогу восстановить этот мир одна. Шесть Валькирий будут хранить то спокойствие, что создадим мы.

Маар недоуменно нахмурился.

— Первая Валькирия будет олицетворять войну. Она будет сильной и верной, она станет новым героем, в летопись которого войдет множество подвигов. Она сразит зло, но для этого ей нужна твоя кровь…

— А если она не захочет такую жизнь?

— А я разве говорю своё желание? Я лишь скромно вижу то, что будет…

— Но ты сказала дети, значит…

— Довольно вопросов, Ориас, — я вновь поцеловала маара, справляясь, наконец, со шнуровкой и выпуская наружу его возбужденный твердый член. Мужчина со вздохом рухнул на кровать.

— Ты явно что-то недоговариваешь, Эолин. Мы будто не дочку сейчас заделывать будем, а какое-то новое Божество… — его руки вновь скользнули по бедрам, помогая мне приподняться сверху.

— Она не будет Божеством, но в ней будет Божественное начало…

— Теперь-то сразу все понятно, — он улыбнулся и в ту же секунду выпустил воздух через ряд плотно сжатых зубов, стоило мне вогнать орган в себя. Из груди вырвался будто облегченный стон.

Оперев руки на мужской пресс, я начала медленно двигать бедрами, с силой прикусывая губу, чтобы не кричать от удовольствия. А это было истинное удовольствие. Этот пожар не то у лобка, не то в самом животе, превращался в тугой дрожащий узел, что с каждым толчком начинал распутываться. Ориас, как и половина других моих мужей, был довольно нетерпелив, слишком быстро ускорялся, создавая между двумя телами звучные шлепки. То поднимался, прикасаясь языком к груди и ключицам, то опускался, насаживая меня на член по максимуму. Он был грубым и в то же время нежным. Его руки, его дыхание, напряженные каменные мышцы — мои пальцы судорожно метались по всему его телу, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Как только маар схватил меня, крепко прижав к себе, я зажмурилась, чувствуя, как пространство внутри заполняется горячим семенем.