Через несколько дней они пересеклись в библиотеке, и Винс был горд тем, что наконец тоже, как и Харри, щеголяет новенькой формой и выглядит вполне себе как кадет, от других не отличишь. Вымытый, причесанный и даже не пахнет больше грязью. Харри не подал виду, что узнал Винса, и знакомиться отказался, ссылаясь на занятость. Винс ему тогда врезал, потому что – нечего. С тех пор у них как-то не заладилось.

На той вахте, когда у Харри началась течка, Винс подумал, что все наконец встало на свои места. Его глухое раздражение и ярость перетекли в возбуждение и желание присвоить и сберечь так органично и легко, что он удивлялся, как не понял все раньше. Он гладил, ласкал и покусывал возбужденного Харри, шептал глупости вперемешку с извинениями, целовал его и надеялся, что все будет по-другому. Ему казалось, Харри тоже все понял, и, когда он придет в себя, они вместе подумают над тем, как быть дальше.

Но чуда не случилось. Оклемавшись, Харри ушел с вахты, неслабо приложив Винса о стену, когда тот попытался помешать. Они не разговаривали месяц, Харри посылал Винса каждый раз, стоило тому подойти близко. Возможно, дело было в том, что Винс, теряясь под недоуменным взглядом, выдавал что-то вроде «Ты так сладко пахнешь» или «Хочешь мой член?». Потому что – нечего на Винса смотреть, как будто он какой-нибудь слизняк, да!

Потом он ругал себя за это, конечно, но исправить ничего не получалось. Стоило Харри хоть слово сказать или скривить губы, как перед глазами Винса падала красная пелена ярости, и его с головой захлестывало желание проучить Харри как следует, поставить на место и показать, кто тут главный.

Через месяц после первой течки Харри оказался на пороге каюты Винса посреди ночи, возбужденный настолько, что хотелось вознести равновесию хвалу за то, что его никто не учуял. То же самое повторилось и на следующий месяц, и на следующий за ним.

Благодаря регулярным случкам (назвать сексом или любовью то, что происходило между ними, у Винса язык не поворачивался) Харри удавалось скрывать, кто он есть. Но до выпуска и следующего за этим распределения оставалось всего несколько недель, и дальше Харри придется как-то справляться самому. Винсу не хотелось даже думать об этом.

Он успел скормить Харри несколько пластинок шоколада и напоить его, а затем стереть сбежавшую с края рта каплю, прежде чем узел начал спадать и Винс смог немного отодвинуться. Он проследил за тем, чтобы Харри улегся поудобнее: желание заботиться об омеге, который принадлежал ему, было нестерпимым, и Винс теперь понимал альф с родной Делады, которые, встретив симпатичную омегу, спешили таскать ей еду, цветы, сладости и теплую одежду, строить с ней общую хижину и заводить детей.

Харри пошевелился, и Винс уже успел напрячься, но тот вдруг развернулся, не просыпаясь, и уткнулся ему в плечо. Перекинул через его талию руку и тихо вздохнул, будто собирался спать дальше.

Конечно, это было не так. Уже через несколько секунд расслабленное тело в руках Винса одеревенело, и дыхание Харри сбилось. Он все еще был не в себе после течки, а потому просто отодвинулся от Винса и сел, тихо охнув.

«Убирайся отсюда», – хотелось сказать Винсу.

«Никуда не уходи», – хотелось ему сказать.

«Только не устраивай то, что обычно устраиваешь», – хотелось попросить.

«Пожалуйста, давай поговорим».

Посидев немного, Харри ругнулся сквозь зубы и зашарил по кровати, нащупывая свою одежду и отбрасывая прочь вещи Винса, которые попадались под руку. Потом встал и привычно забросил все целым комком в ящик клинера, который стоял в углу. Тот зашелестел, принимая добычу и начиная санобработку. Через несколько минут на одежде Харри не останется ни запаха, ни грязи, разве что пуговицы рубашки так и останутся оторванными. Винс не собирался извиняться.

Харри обернулся, и взгляд его упал на початую упаковку шоколада и на воду. Он поморщился, будто ему серпентовы яйца под нос сунули.

– Никто не давал тебе права засовывать в меня это дерьмо, – буркнул он. Голос все еще был хриплым и усталым. – «Центрумом» только свинобатареев кормить. Ненавижу вкус этого гребаного шоколада. Хватит того, что я вынужден терпеть твой хер, – пожаловался Харри и закрыл лицо руками.

Внутри все закипело, забурлило, как выпущенная наружу жидкая плазма.

– Когда ты гнешься, как сучка, и течешь, ты нравишься мне больше, ты знал? – ухмыльнулся Винс. – Харри, детка, когда ты умоляешь трахнуть тебя и пытаешься посильнее насадиться на член, м-м-м-м… – он издевательски прищурился и цокнул языком. – В этом твой истинный талант, а не в войне. Когда тебя выпрут из академии, не пропадешь. Будешь звездой. Ты такой гибкий. Такой жадный.

Харри зарычал и бросился на Винса, и, конечно, они сцепились, пытаясь выломать друг другу руки, на кровати, которая все еще был смята и испачкана их спермой. Харри был физически слабее, особенно сейчас, после течки, и Винс скрутил его, прижав лицом к постели.

– Если ты хочешь еще раз, то можешь просто сказать, – сказал он, наклонившись. – А если не хочешь, то засунь язык в задницу и выметайся сразу, как твое барахло достирается.

Больше они не сказали друг другу ни слова до того момента, как Харри остановился на пороге, поправляя манжеты и растерянно отряхивая кадетские погоны от невидимой пыли. Винс, ничуть не стесняясь, сидел на кровати, развалясь и скользил по Харри сытым взглядом.

– Наслаждаешься моментом, а, Авило? Спорим, тебе с твоей рожей просто по доброй воле ни одна женщина не давала? – спросил Харри. – И присунуть мужику, еще и тому, у которого другого выхода нет, – это все, что тебе светит в этой жизни?

– Нет. Просто я считаю, что это неправильно. Если обо всем станет известно, тебя исключат из-за пола, а не из-за того, какая ты заноза в заднице.

Харри хмыкнул и вышел, закрыв за собой дверь, а Винс остался один на один с самим собой, с пахнущим Харри и сексом покрывалом, с надкусанной шоколадкой, с ополовиненной бутылкой воды и с рассыпанными по полу оторванными пуговицами.

Хотелось Харри помочь, сделать так, чтобы он был счастлив, но Винс не знал как. Течки прекратились бы, если бы Винс оставил на Харри метку, но это только усугубило бы проблему с запахом: он станет совершенно очевидно омежьим, и притвориться альфой Харри сможет разве что перед жителями туманности Бумеранг, у которых хронический гайморит с рождения.

Единственный шанс для Харри разделаться со всем этим, не теряя погон и не ставя крест на военной карьере – исхитриться встретить своего реверса, или «истинного супруга», как это иногда называли излишне романтичные люди. Альфу, чей запах в точности совпадает с запахом Харри, и чья метка позволит оставить позади течки, но, благодаря идеальному совпадению, никак не повлияет на запах.

Впрочем, проще было бы изобрести машину времени, вернуться на двадцать пять лет назад в тот момент, когда лорд-папаша Харри засаживал его почтенной леди-мамаше, и уговорить их сделать что-нибудь по-другому.

Может показаться, что учеба в Военно-космической академии Второй Хайринской Империи – это сплошная халява, знай себе поколачивай серпентовы яйца, сидя на всем готовом, теорию зубри да на симуляторах играй. И в какой-то степени это действительно было так. Четыре года в академии – это четыре года жизни на комфортабельной станции, которая находится в такой глубокой заднице такой далекой галактики, что туда даже новости о военных операциях доходят с опозданием.

В эту «кузницу бойцов» Винс угодил случайно. Шлялся по Центруму, столице Империи, которая раскинулась на целое скопление галактик, и увидел объявление о кадетском наборе. Сам Винс родился и вырос на деладских рудниках, куда его родителей продали за долги. Об Империи он тогда имел самое смутное представление: ну да, принадлежит Делада чему-то, она не самостоятельная, но Винсу-то до этого какое дело? Ему бы руды побольше добыть и соседям помочь. Желательно еще и не сдохнуть при этом.