Бутылка скользнула назад, замерла у кромки зубов, и Винс выдавил, задевая губами пробку:

– Ну так сделай это.

Хватка ослабла, и тишина вокруг, кажется, стала удивленной.

– Что?

– Тебе станет легче от этого? – Винс скосил глаза и попытался обернуться, но тут же прижался к полу, сметенный новой волной боли. – Давай, трахай, – выдавил он. – Или ты и этого не можешь?

От острой вспышки боли в вывернутых руках Винс застонал, и горлышко тут же ударило его в зубы, а затем, оказавшись во рту, уткнулось в глотку. Винс попытался расслабиться, открыть рот пошире, чтобы не лишиться всех зубов и не сблевануть, но это мало помогало. Челюсть начинала болеть, Харри, двигая бутылкой взад-вперед, с каждым разом толкался еще немного глубже, заставляя давиться и задыхаться. Рука превратилась в сплошной сгусток боли.

Наверное… это было правильно. Это было нужно. После всего того, что происходило между ними в течение последних месяцев, когда они с Харри то дрались, то хамили друг другу, то трахались, Винс – утопая в нежности и в ненависти к себе, Харри – в бессильной злобе и тоже в ненависти, наверное, после всего этого происходящее было единственно верным вариантом.

Боль, бессилие и обида били по нервам алыми взрывами сгорающей глубоко внутри двигателя плазмы, обжигали внутренности сильнее «Сверхсвета», выкручивали кости и заставляли мир перед глазами расплываться.

– Трахаются не так, Харри, – с трудом засмеялся Винс, когда горлышко на секунду выскользнуло изо рта. Сморгнул с глаз влагу. – У мужиков в этом процессе обычно участвует задница. Могу… – он кашлянул ссаженным горлом, – показать. Любой другой за полгода уже должен бы запомнить, но ты, похоже, умом не блещешь.

Зарычав, Харри вывернул руку Винса еще сильнее, так что на секунду показалось, что она вот-вот вылетит из сустава. Всхлипнув, Винс щекой проехался по ковролину, с неприязнью ощущая, что покрытая шрамом кожа не чувствует даже этого прикосновения.

– Нежнее, Эдертон, – хрипло сказал Винс, – а то я буду недоволен, и плакало твое место корабельной шлюхи.

– Заткнись, Авило. И раздвинь ноги.

Харри будто с цепи сорвался. Бутылка упала на пол, Харри дернул Винса вверх, поставил на колени и потянулся к ремню брюк. Винс повторил его движение, помогая справиться с застежкой: почему-то казалось, что если это сейчас произойдет, если Харри получит то, чего хочет, между ними все станет по-другому.

Эрекция, которую Винс ощутил под пальцами, стала сюрпризом. Он тихо и удивленно выдохнул. Замер, не мешая Харри спускать с него штаны и белье.

– О, ты уже совсем готов, да? – пропел Харри ему в ухо, дергая Винса за волосы так, что на глаза навернулись слезы. – Гибкий и жадный, а? Больше всего на свете хочешь член?

Вот оно что. Ладно.

Изо рта вырвался всхлип, когда ладонь Харри прошлась по стволу вверх-вниз, сжала головку, болезненно, но очень правильно и очень нужно. Рука Винса все еще оставалась заломленной за спину, но хватка была уже не каменной, скорее предупреждающей: дернись – пожалеешь.

Харри прижимался к нему со спины, утыкался в бедро твердым членом, по-прежнему обтянутым тканью форменных брюк, тяжело дышал в ухо. В этом не было ни любви, ни нежности, одна слепая ярость, желание наказать и подчинить. Ладно.

Колени стали мягкими, и Винс толкнулся вперед, закрывая глаза и запрокидывая голову. Близость Харри, собственная уязвимость, неправильность происходящего дурманили. В этот треклятый музей мог в любой момент войти кто угодно, и стоило бы прекратить это все, но – кому бы понадобилось сюда идти, когда только недавно пробило три склянки ночной вахты?

Винсу казалось, он чувствует от Харри едва заметный омежий запах, призывный и тонкий: так пахнут неповязанные омеги, которые уже выбрали себе альфу: радостью, торжеством, спокойствием, ожиданием скорой метки. Галлюцинации на последних курсах академии не такое уж редкое явление, нагрузки все-таки не свинобатарей чихнул.

Он застонал, недовольно и громко, потому что прикосновений к члену, пускай и сильных, пускай и болезненных, уже не хватало, хотелось большего. Хватку – сильнее, и чтобы кожа к коже, и чтобы Харри его обнял… К шее над воротником форменной рубашки прижались прохладные влажные губы, и Винс вскрикнул, дернулся и, кажется, мог бы прямо сейчас кончить, если бы Харри не отстранился.

– Я сейчас тебя отпущу, – сказал он в ухо Винсу, обдавая кожу дыханием, пахнущим алкоголем. – А ты не будешь дергаться.

Винс каким-то образом умудрился кивнуть. Глаза его были закрыты, он чувствовал, что между бровей пролегла складка, а лицо искривилось. Харри отпустил его руку и тут же обнял поперек груди – не давая упасть на пол от прокатившейся волной по всему телу боли. Снова сжал член.

– Тебе больно, но у тебя все равно стоит, – заговорил он Винсу на ухо, прижимаясь теснее, и надавил на плечо, которое до этого выкручивал. Винс вскрикнул. – Так сильно хочешь меня, да? Такой гордый и сильный альфа, а хочешь мой член, да?

– Да.

Винс наклонил голову. По правилам игры он сейчас должен был сказать что-то вроде «Не дождешься» или «Хер у тебя не дорос, чтобы я его хотел». Но на это у Винса не оставалось сил. Да, хочу. Да, готов. На все, что угодно, для тебя, с тобой – да.

Харри замер, а затем положил руку на основание члена Винса, где уже набухал узел, и аккуратно сжал, неожиданно нежно и совсем не больно.

Лучше бы ногой в живот ударил, ей-равновесию! Чем… так.

Глаза открывать не хотелось, как будто, пока Винс не видит происходящего, его не существует. Не существует музея и открытой двери, не существует подсветки и голубоватых голограмм, того, что Харри терпеть его не может, не существует тоже. В отличие от того, что Винс ощущает телом: ставшие нежными прикосновения, дыхание в затылок, запах Харри, возбуждение, восторгом скапливающееся где-то внутри.

– И чего же ты хочешь? – голос Харри был хриплым.

– Тебя. – Винс всхлипнул и выгнулся, когда палец погладил кончик члена, посылая по всему телу мегавольты электричества. – Очень хочу тебя.

С закрытыми глазами говорить такие вещи проще. Да и что с Винса взять? Альфа со стояком разве своему слову хозяин? Урод без роду и племени, который дорвался до почти принцессы, разве что хер у этой принцессы большой и стоит сейчас так, что хоть гвозди заколачивай.

После секундного замедления руки Харри исчезли, а затем он дернул Винса за шкирку, как щенка каниса. Толкнул вперед, заставляя на коленях проползти несколько шагов вперед.

– Обопрись, – скомандовал Харри. – Ну давай, Авило.

Он сам взял ладони Винса и упер их в стену, а затем надавил на поясницу, заставляя прогнуться. Штаны спущены, задница отклячена – хорош же он альфа. Но Винсу было феерически похер на то, как все это могло бы выглядеть со стороны. Член стоял так сильно, что от этого было больно. Харри был рядом.

В конце концов, сюда могли зайти в любой момент – нечего тратить время зря.

– Трахни меня уже, – буркнул он, внезапно застеснявшись всего того, что поднималось изнутри, какого-то слепого обожания и покорности. Всех тех слов, которые рвались с языка, всех тех чувств, которые лучше бы ему испытывать к кому-то более подходящему. – Я ж тебя учил, как это делается.

Вопреки ожиданиям, Харри не повелся. Он отстранился слегка, а затем снова навалился на Винса всем телом.

– А кто сказал, что я буду тебя трахать? – спросил Харри, выделяя голосом слово «я».

От внезапного испуга по телу пробежали мурашки, и Винс уткнулся лбом в холодную стену. Рука Харри сжала ягодицу, а в губы вдруг толкнулось уже знакомое горлышко бутылки, в этот раз не пытаясь проникнуть глубже.

– Оближи ее. Давай.

И Винс подчинился. Втянул горлышко в рот, как сделал бы с членом Харри, обвел пробку языком и сдавленно застонал, когда пальцы Харри скользнули между ягодиц.

– Ты хорошо смотришься, когда сосешь, – сказал Харри. – На панели имел бы успех.