"Он мертв, он умер!" — в панике повторяла София, трясясь от животного ужаса, с которым совладать была не в силах, пытаясь обуздать эмоции доводами разума, но это не помогало.

Эти шаги она узнала бы из тысячи, этот силуэт, словно затянутый в хитиновый страшный костюм, и взгляд.

Дарт Акс, восстав из ее воспоминаний, из ее кошмарных снов, из ушедшего навсегда прошлого, надвигался на нее, и адская усмешка на его красных, искривленных нервным тиком губах не предвещала ничего, кроме унижения, боли, и безумия.

— Нет, не касайся меня! — взвыла София, подскочив и отступив, оставив лежать сайбер на полу. В этот момент она была не ситх-леди, и не имперским советом, и не одна из Триумвирата. Это была испуганная девчонка, которой показали целый набор тошнотворных инструментов, которые сейчас разорвут и растерзают на куски ее живое тело.

Неотвратимость и обреченность.

Вот что дарил Пробус, этот молчаливый Повелитель Ужаса, своим жертвам.

Все самое страшное, говорили его пустые глаза, все самое ужасное, о чем ты и подумать боишься, свершится с тобой все равно…

Незаметно, неотвратимо, бесшумно он приблизился к Леди Софии, держась подальше от Инквизитора, чей ужас мог продиктовать ему напасть на любого, кто подойдет чересчур близко, и его черная рука, затянутая в чешуйчатую перчатку, казалось, обласкала ее искаженное тошнотворным ужасом лицо с выкатившимися глазами.

Пальцы медленно двигались в воздухе в паре сантиметров от ее подрагивающего лба, и пустые глаза безразлично смотрели в ее глаза — слепые от переживаемого кошмара.

— Ты все еще боишься его, — прошептал он глухо. — Все еще помнишь и боишься…

— Не тронь ее, падаль, — зашипел Фрес, по бледному лицу которого градом катился холодный липкий пот, и который переживал какое-то свое видение, тошнотворное настолько, что ситх припал на одно колено, словно жесточайшая боль терзала его тело, и дрожал мелкой дрожью при каждой попытке подняться, словно с него заживо спустили кожу. Его рука настырно удерживала сайбер, алые лучи которого все еще воинственно смотрели в разные стороны, и, кажется, ситх уговаривал себя, что его наваждение, его потери, его боль и кровавые картинки, рисующиеся в мозгу — это всего лишь бред, видения, вызванные воздействием Пробуса. — Не смей касаться ее, падаль! Сопротивляйся ему, Ирис!

Перед глазами Софии вставали образы прошедших дней; жуткий бой Вейдера с Аксом и ее предстоящий выбор — влить ли себе Силу, или же бежать…

И если влить, то придется драться; встать с сайбером против одного из ситхов, против которых у нее ни малейшего шанса.

А если не влить… что ж, шансов еще меньше.

Тогда ее ждет смерть.

Тошнотворная, больная и долгая, целая вечность смерти и боли, такой боли, словно тебя неторопливо пережевывают и перемалывают каждую твою косточку, такой боли, которую она прочувствует каждым своим угасающим нервным окончанием…

И Дарт Акса все ближе…

Возможно, в своих изуверских играх он просто запустит свою руку в ее тело, и вырвет все ее внутренности, вывернув ее наружу как вещь, заставив харкать кровью и разорвав ткани на бесформенные ошметки…

Таково было ее будущее в этих жутких видениях.

София с рычанием поднырнула под протянутую к ней руку, добираясь до сайбера, и оранжевое пламя осветило ее перекошенное от ужаса и решимости лицо.

— Я ненавижу тебя больше, чем боюсь! — прорычала она, сверкая красными от ужаса и слез глазами, замахнувшись сайбером, но ее удар пришелся в пустоту.

Повелитель Ужаса, одурманив ее разум, просто сбежал легко по ступеням лестницы, и Инквизитор, ужас которого стал не таким всепоглощающим, нашел в себе силы подняться и ринуться вслед за убегающим Пробусом.

Но это было еще не все.

Едва золотолиций прекратил свое воздействие на разумы людей, как ассасины вновь окружили его, повылезав из каждой щели, из каждого уголка, где отсиживались до этого, вопя от страха.

— Выпустите ящериц, — глухо велел Пробус, не сбавляя шага. Он слышал, что Инквизитор спешит за ним, и если догонит… второй раз ускользнуть от его разящего меча не удастся. — И взорвите плотину. Утопить этих двоих, к мертвым джедаям…

Позади него вновь разгорелась драка, ситхи, пришедшие в себя, с остервенением прорубали себе путь к ускользающей цели, и Пробус перешел на бег, задыхаясь. Поединок с Инквизитором вымотал его больше, чем это могло показаться, и Сила его, так щедро потраченная на сильнейшее воздействие, чтобы переломать сознание ситхов, утекла, оставив после себя только глухую пустоту, которая наполнится не скоро.

Пришедшие в себя имперские штурмовики начали перекликаться, кое-где завязывался бой, но поздно, все это было поздно.

Повелитель Ужаса скользнул в раскрывшийся перед ним лаз, и тяжелая каменная плита со скрежетом закрыла за ним проход.

Ассасины бросились врассыпную, штурмовики беспорядочно преследовали их, разбегаясь по тоннелям и коридорам.

Фрес, налетев всем телом на задвинувшуюся за Пробусом каменную плиту, со злобой полоснул по камню сайбером, но этого усилия было мало, чтобы открыть себе проход.

Где-то в глубине строения раздался мощный взрыв, от которого дрогнул пол, и стены завибрировали, запели под напором рванувшей по узкими переходам воды.

Инквизитор резко поднял голову, прислушиваясь. Глаза его пылали.

— Живо наверх! — скомандовал он, отскочив от закрывшегося за Пробусом прохода с такой прытью, словно каменная плита была раскалена. — На галереи!

Но все было не так просто.

Ассасины, эти фанатики, выбранные из числа самых верных Малакором, преградили им путь, и Инквизитор понял, что они умрут тут, вместе с ним, но не допустят, чтобы ситхи ушли, спаслись от ревущей, вот-вот ворвущейся в зал воды.

— Наверх! — зверея, рявкнул он, выбрасывая вперед волну Силы, разметав черные тела перед собой, но вот незадача: мощный удар, сорвавшийся с кончиков его подрагивающих хищных пальцев, словно выжал его досуха, выпил всю Силу, и Инквизитор с ужасом ощутил пугающую тишину и пустоту, ту самую, которая однажды коснулась его, там, в лаборатории Софии, и его рука отдернулась, когда он ощутил ее… холодной и мертвой.

Толстые ящерицы исаламири, которых так ненавидел и которыми до дрожи брезговал Инквизитор, казавшиеся ему огромными, как бревна, окружили людей со всех сторон, угрожающе тряся раздвоенными языками, выпивая досуха Силу, лишая всяких способностей, ставя всех на одну доску, уравнивая и ассасинов, и пару ситхов, ставших вдруг просто людьми.

От отвращения и ярости Фрес даже побледнел; толстые скользкие тела мерещились ему повсюду, ему казалось, что длинные блестящие чешуйчатые хвосты и мохнатые бока трутся у его ног, ползают по его ступням, и он не удержался, глянул вниз, чтобы удостовериться, что это не так.

София, казалось, легче пережила этот подлый удар. Она привыкла к такому соседству, много времени проводя в своей лаборатории вместе с точно таким же животным, и ее внезапной слепотой в Силе было не напугать.

— Ну, — произнес Фрес, склоняясь к прижавшейся к нему Софии, крепче сжимая сайбер и изучая приближающихся врагов, — сейчас у вас есть реальный шанс отправиться по ту сторону Силы. Ваша мечта почти осуществилась.

— А я передумала! — злобно рявкнула София, оскалившись, и первой бросилась на наступающих.

Асассины накинулись на ситхов, словно свора голодных злобных бродячих псов, сошлись в последней отчаянной схватке, надеясь не столько убить, сколько задержать, вцепившись в этом последнем бою, дожидаясь ревущей уже где-то близко воды.

Падая, сраженные сайбером Иинквизитора, сверкая безумными фанатичными глазами, раненные, покалеченные, они продолжали подниматься, ползти, стараясь слабеющими руками ухватить хотя бы за краешек одежд, хотя бы за кончик его порядком истрепанного алого шлейфа, чтобы хоть на миг, хоть на половину мига задержать его.

У Леди Софии сил было явно меньше, чем у Фреса, и она с трудом отбивалась от обступающих ее людей, которые оттесняли ее от лестницы наверх, к которой почти пробился Инквизитор, расчистив себе путь сайбером.