Инквизитор прикрывал глаза и чуть улыбался, вспоминая ее нежные стоны, и его губы чуть вздрагивали.

— Вы целы! Лорд Фрес, вы целы!

Кажется, погруженный в свои мечты, он даже не сразу услышал голос Лоры Фетт, срывающийся на предательские рыдания, и встретил ее отсутствующей полуулыбкой, все так же неторопливо приглаживая ворот одежды.

Вероятно, он взглянул на девушку слишком холодно, или свысока, а возможно, этот неторопливый, какой-то сытый жест, каким он застегивал свою одежду, был чересчур красноречив, но Лора, до того бежавшая к нему, не разбирая дороги, вдруг словно запнулась, и выражение невероятного, невысказанного счастья погасло на ее лице враз, сменившись гримасой больной ревности и жгучего стыда, так внезапно, словно она получила с разбегу от него пощечину, и она, споткнувшись, замедлила шаг.

У остатков костра, прогоревшего до черной сажи, опушенные серым инеем, потерявшие свою яркость и цвет, лежали вещи, еще вчера одевающие обоих ситхов.

Вперемежку, его и ее одежда.

Скованная морозом, похожая на кучку грязного драного тряпья…

Эту ночь они провели вместе, в этом сомнений не оставалось.

Обнаженные, рядом друг с другом.

И Лора, медленно приближаясь к Лорду Фресу, неторопливо застегивающему на талии пояс с сайбером, ступала так осторожно, словно под ее ногами был не каменистый берег, а стальные пики, вонзающиеся в ее ступни с каждым шагом.

— Лорд Фрес, — когда она подошла к ситху, ее голос был сух и официален, лицо — каменно-непроницаемое, а глаза упрямо опущены, так, словно она не хотела смотреть на ситха. — Рада приветствовать вас.

Лорд Фрес, чуть усмехнувшись, вздернул голову. Ее упрямство словно передалось ему, и мягкие теплые мечты моментально погасли в его глазах, уступив место привычной ледяной жестокости.

"Таких, как я, нельзя ревновать…"

Нарочно неторопливо он прошел к опустевшему ложу из смятого мха и поднял свой плащ. Иссеченный, истрепанный по подолу, он был все же цел, и еще хранил тонкий запах женщины, согревшейся под его плотной тяжелой тканью.

Инквизитор неторопливо накинул его на себя и так же неторопливо застегнул на шее застежку, с какой-то высокомерной жестокостью разглядывая лицо Лоры, склоняющееся все ниже и ниже, и ее глаза под припухшими, налившимися слезами веками.

— Давайте не станем выносить наши разногласия на всеобщее обозрение, — очень тихо произнес Лорд Фрес, когда предательские слезы защекотали нос Лоры, и она громко шмыгнула, быстро отерев лицо ладонью. — Мне казалось, я разъяснил вам степень нашего родства, и так же доступно дал понять, что этого не изменит ничто. Ничто. Я воспитал вас; долгое время вы считали меня едва ли не отцом. Что же случилось теперь?

— Я выросла! — громко выкрикнула Лора, ничуть не смущаясь присутствующих рядом штурмовиков, яростно сжимая кулаки и поднимая на ситха упрямые гневные глаза, утопающие в слезах. — Я выросла настолько, чтобы разучиться верить в вашу ложь о нашем родстве! Я знаю… знаю, что сенатор Джейкоб не был мне отцом, и вы… вы взяли на себя заботу обо мне потому, что убили его! Какая трогательная милость! Или это раскаяние?! Сострадание? Угрызения совести?! Так вот, они мне не нужны! Я не нуждаюсь в жалости. Я живой человек, у меня есть чувства, и жалость — это последнее, что мне нужно!

Ситх молча выслушал эту гневную тираду, поблескивая внимательными серыми холодными глазами, и ни один мускул не шевелился на его лице.

— Я дал вам все, — отчеканил он и его голос зазвенел, как накаленная на морозе сталь. — Образование. Обучение военному делу. Должность при дворе Императора. Положение в обществе. Власть. Деньги. Но я не могу дать вам то, о чем вы просите. Не просите невозможного; и разочарований в жизни будет меньше. Лучше жить без надежд; когда надеешься, а твои мечты день за днем не исполняются, накапливается озлобленность, и наступает боль. Вам она на пользу не пойдет.

Раздраженно запахнувшись в свой плащ, он поспешно обогнул взъерошенную Лору и зашагал к выходу по хрустящему под ногами песку.

Несмотря на то, что Инквизитор оказал весьма своеобразную медицинскую помощь, София чувствовала себя разбитой и опустошенной.

Заживленные рассечения и порезы нудно ныли, слишком тонкая кожа, казалось, тянула и готова была лопнуть от любого, самого легкого движения, к плечам было больно прикоснуться, и лихорадочный жар разливался по груди, словно ее телом овладевала болезнь…

Больше всего хотелось погрузиться в бакту и пролежать там без сознания лет сто, но, шагая к своим лабораториям, София ощущала, как Император требовательно и беспощадно внедряется в ее разум, вороша ее мысли, знания, и от этих неласковых бесцеремонных прикосновений к ее разуму хотелось выть.

Шагая по коридора вдоль шеренги встречающих ее гвардейцев Люка, ситх-леди морщилась и опускала лицо, скрывая гримасы боли и пряча страх, накатывающий на нее волнами, когда ярость Вейдера касалась ее души, и София слышала отзвук разъяренного полукрика, полурычания, с которыми Император Силой разрушал, крушил все кругом.

С трудом добралась она до своих лабораторий и поспешно закрыла за собой двери, навалившись на них всем телом, уже не скрывая рвущегося из груди жуткого воя. Голова разламывалась, словно Владыка сжал на ее висках свои металлические пальцы и выдавливал то, что ему нужно, по капле, с хрустом раздавливая, дробя кости, выжимая досуха мозг.

— Подожди, подожди, — словно в беспамятстве шептала София, пробираясь наощупь в свое тайное убежище, в затемненный угол, где она обычно медитировала, но Вейдер словно не желал ждать — или же нарочно причинял ей боль, в ярости круша и ломая любые запреты и барьеры.

Упав в кресло, выгибаясь дугой от ломающей боли, София кое-как устроилась удобнее и, глубоко вдохнув, зажмурив глаза, склонила голову, раскрывая разум как можно шире перед рыщущим в ярости Императором, ожидая, что станет легче, но облегчения не наступило.

Вейдер был груб и жесток, и от его нещадных прикосновений по бледному лицу ситх-леди градом катился пот, а обезумевшие слепые глаза загорались алым кровавым блеском.

Он полосовал сознание Софии как книгу, с треском вырывая нужные ему страницы, и руки женщины, судорожно вцепившиеся в обивку кресла, тряслись, как в лихорадке, а ногти проделывали дыры в плотном материале, разрывая в муке плотную обивку, когда из ее напряженного горла рвался хриплый страшный крик.

— Бери, что тебе нужно, и катись к джедаям! — взвыла София, когда он в очередной раз рванул ее сознание, едва не сведя ее с ума, но Император словно не слышал ее. Не желал слышать. Не желал щадить.

Вейдер слой за слоем снимал с ее кровоточащего мозга оболочки, и скальпель его внимания был острым и безжалостным, проникая в самые беззащитные и чувствительные глубины, впуская свет туда, где таились самые жуткие страхи.

— Да бери же что тебе нужно, и уходи!

Весь его интерес сводился к клонированию и Силе, вселенной в тела искусственно, и София слышала яростное желание Императора наделать множество клонов, сильных и послушных, беспощадных и безмолвных, несущих его волю на кончиках оружия, чтобы они были в состоянии потопить всю Галактику в крови и ужасе.

Но она не знала, как это можно было сделать; невзирая на то, какие муки приносили ей его поиски, она не могла дать ответа на интересующий его вопрос, и Вейдер проникал в ее разум все полнее, перерывая в поисках ответа самые потаенные уголки, он словно нарочно пытал ее, принуждая выдать секрет, и она, дрожа всем телом, наверняка выдала бы его, чтобы избавиться от ужасного тяжелого чужого присутствия в своей голове.

Но она не знала ответа; и Дарт Вейдер впадал в еще большую ярость, а его поиски становились больше похожи на мучительную пытку, на месть, на наказание. Выпотрошив ее память, разорвав, распустив ее сознание на долгие трепещущие ленты, он отступил, отбросив прочь истерзанный разум, оставив ее, измученную, затихать после его страшного присутствия, бросив злой приказ — узнать и изготовить.