— Открой глаза.

Не смея сопротивляться его бархатному голосу, София повиновалась, и ей казалось, что взгляд Инквизитора прожигает ее насквозь; подступающее наслаждение откатывалось назад — от серых глаз лорда Фреса невозможно было спрятаться, это смущало и возбуждало одновременно. Ощущение его внутри, сильные движения, заполняющие полностью, сводили Софию с ума, блаженство — острое, яркое, как острие ее клинка, — было так близко, но его бесстыдные глаза глядящие в самую душу, словно говорили: "Нет-нет, не так быстро… Я хочу тебя всю. Ты моя вся… Моя."

Его руки, поддерживающие женщину под ягодицы, хищно сжались, растягивая и делая Софию еще более открытой, его длинные пальцы проникли между ее ягодиц, ощупывая, надавливая на жесткое, влажное колечко ануса и осторожно поглаживая его.

София вскрикнула, чувствуя эти настойчивые бессовестные прикосновения, но он грубоватым, жадным поцелуем заглушил ее крик, продолжая свою ласку, дразня, разглаживая мокрую кожу снаружи и настойчиво проникая в тело женщины.

— Открой глаза, — шептал он, наполняя ее тело удовольствием, прикасаясь так, что от блаженства София откидывала голову, и почти проваливалась в беспамятство, отдаваясь вся, раскрываясь перед ним еще шире, безвольно подставляя под его ласки самые чувствительные места, покоряясь его настойчивым проникновениям, его жадным рукам, ощущая только эти откровенные прикосновения и разливающуюся по телу приятную тяжелую слабость.

— Я не могу, не могу, — жалобно шептала она, чувствуя, как из-под опущенных ресниц катятся слезы. Его движения сделались еще жестче и сильнее, и от первой волны удовольствия София застонала жалобно и тонко, вцепляясь в его мокрые, скользкие от пота плечи ногтями, двигаясь сама на его напряженном члене, откровенно и сильно.

Ощущая мягкие сокращения ее содрогающегося тела, вслушиваясь в резкие выдохи, переходящие в стоны, Фрес ускорил темп, продолжая движения в ее лоне, продлевая ее оргазм и приближая свой, доводя женщину до исступления.

От накатившего наслаждения у него перехватило дыхание, он на миг замер, тиская, сжимая тело Софии до боли, вжимаясь в ее раскрытые бедра, со стоном переживая самое первое, самое острое ощущение, слушая ее хриплые, полные удовлетворения крики.

Его последние, мягкие, уже лишенные настойчивости толчки внутри ее мягко сокращающегося лона совпадали с обжигающе-приятной пульсацией его собственного тела, продлевая его наслаждение.

Извивающееся тело Софии обмякло, расслабилось в его руках, и Фрес навалился всем своим весом на Софию, прижавшись лицом к ее мокрой шее, вздрагивал от бешеных ударов сердца, наполняя горячим дыханием влажные волосы женщины.

Ее горячая рука, обвивающая его шею, слабо царапала, прихватывала ноготками его расслабленную мокрую спину, словно успокаивая, усмиряя любовника, или благодаря его за подаренное наслаждение, и его губы нежно прижимались к ее шее, лаская, говоря то, что было не высказано словами…

* * *

После, немного позже, запахнувшись в шелковый халат Фреса, приглаживая мокрые после душа волосы у огромного зеркала, София всматривалась в отражение, и видела там женщину с чуть припухшими, красными от поцелуев губами и горящими глазами, в которых сияло выражение невероятного изумления и невозможного счастья.

Она опускала взгляд и встряхивала головой, прогоняя подкатывающее к горлу ликование — да, такого с ней не было давно, — но ее щеки снова наливались жарким румянцем, и губы дрожали и снова начинали улыбаться, а руки, расчесывающие волосы, вздрагивали.

Фрес подошел сзади очень тихо, и она вздрогнула от неожиданности, ощутив его ладони на своих плечах, и легкое прикосновение губ к своим волосам.

Он был абсолютно обнажен, и София еще сильнее покраснела, но сам он не испытывал стеснения, напротив — подойдя к ней вплотную, он словно нарочно покрепче прижился к ней бедрами.

— Ты очень красивая, — произнес он, рассматривая ее отражение в зеркале. Кажется, он говорил это очень искренне, его серые глаза, отражающиеся напротив, были серьезны и спокойны, и его ладони, скользнувшие по чувственному черному шелку, раздвинули халат, освобождая грудь женщины, чтобы полюбоваться ее совершенной красотой в отражении. Его пальцы осторожно гладили и сжимали белоснежную кожу, щекоча пальцами соски до тех пор, пока из расслабленных розовых окружностей они не превратились в жесткие сморщенные остренькие комочки. София шумно вздохнула, не в силах отвести взгляда от этой странной, завораживающей сцены, и блаженно откинулась ему на грудь, забываясь в этой вкрадчивой ласке. Фрес осторожно, словно боясь разрушить хрупкое равновесие, волшебный тихий миг, склонил голову и осторожно поцеловал женщину в шею, слушая ее горячее дыхание.

— Однако, кое-чего не хватает.

Его темные ладони словно нехотя соскользнули с ее атласного тела, и он отступил, исчез, но почти тотчас же вернулся, и София ощутила, как что-то холодное, металлическое скользнуло по ее шее и опустилось на грудь.

В отражении она увидела, как Фрес застегивает на ее шее цепочку, а между ее белоснежных грудей сверкало украшение, подвеска треугольной формы.

Это была достаточно большая вещица, в половину ладони, и вместе с тем изящная.

Остроугольная, вычурно сплетенная из тонких лент матово поблескивающего белого драгоценного металла, местами вычерненного временем, в самой середине она была украшена темно-красным камнем, то вспыхивающим ярко-алым блеском, то наливающийся зловещей чернотой.

— Это принадлежало моей матери, — пояснил он, поправляя украшение на груди женщины и мягко целуя ее в шею. — Тебе очень идет.

Люку, как начальнику охраны, нельзя было сидеть за императорским столом, и совершенно нечего было делать в кабинете Императора. Но иногда, когда Дарта Вейдера не было, он приходил сюда и опускался в глубокое кресло, словно погружаясь в темноту, а его рука, затянутая в черную перчатку, ложилась на полированную поверхность стола.

Расслабляясь на удобном сидении, Люк прикрывал глаза, погружался в задумчивость, и металлические пальцы вдруг начинали выбивать неторопливую звонкую дробь так же, как это делал Император.

Это было сердце Империи, самое охраняемое место во всей Галактике, и здесь Люк мог себе позволить забыть хоть на миг обо всем на свете и немного побыть в тишине, покое и одиночестве.

На этот раз эту медитативную дремоту развеял Инквизитор, неслышно вынырнув из полутьмы, проступив кроваво-черным пятном.

Его светлые глаза ярко блеснули, Инквизитор, бесшумно ступая, подошел к рабочему столу Дарта Вейдера, и Люк, почувствовав присутствие опасности в последний момент, рывком подскочил, мгновенно изготовившись драться, уже ощущая ладонью знакомый рельеф рукояти сайбера.

Но это был всего лишь Инквизитор…

— Нравится? — с обаятельной улыбкой произнес Дарт Фрес, внимательно разглядывая выписавшиеся на лице молодого человека чувства — смятение, досаду и каплю гнева. Да, если бы опасность была настоящей, Люк не успел бы среагировать, и длинный инквизиторский сайбер пригвоздил бы его к спинке кресла раньше, чем Люк успел раскрыть глаза.

Даже с учетом того, что это императорский дворец и повсюду расставлена охрана, расслабляться нельзя.

Особенно с учетом этого…

Инквизитор любил преподносить подобные уроки, и Люк, с досадой скрипнув зубами, опустил взгляд, в котором начал разгораться гнев.

— Вы позволите? — так же обаятельно улыбаясь, спросил Инквизитор, указывая взглядом на рабочее место и снова взглянув в лицо Люка.

В уголках его глаз собрались смешливые морщинки, но серые глаза были холодны и страшны. Люк, на миг смутившись от этого внимательного, немигающего взгляда, в котором в равных долях перемешивались вежливость и издевка, молча отступил в сторону, уступая место Дарту Фресу, и Инквизитор, все еще улыбаясь, прошел за стол и с видимым удовольствием уселся в кресло, придвигая к себе комлинк.