— Туда, — скомандовал Инквизитор коротко, кивнув на террасу посередине зала. В отличие от Софии, он успел еще и сориентироваться в этом аду, понять, где тот, кто им нужен, и даже расчистить им путь наверх, к вожделенной цели.

Прикрываемые штурмовиками, отмахиваясь от единичных нападений этих призрачных защитников, ситхи бежали по лестнице наверх, преодолевая пролет за пролетом, к огораживающей площадку балюстраде, к жадно зовущему их сгустку темной Силы, пульсирующему животной ненавистью и всепоглощающим желанием убить, и София заметила, как на бегу Инквизитор терзает, рвет застежки своего плаща, освобождаясь от его мягких тяжелых крыльев.

Чтобы ничто не мешало.

Не сковывало движений.

Содрав с себя плащ, он запустил его куда-то вперед, мимо ожидающего его золотолицего монстра, неподвижно стоящего на вершине, куда с таким рвением и страстью восходил лорд Фрес.

Тот, за кем они пришли, тот, кого называли Повелителем Ужаса и кого с такой ненавистью вспомнил перед своей смертью Берт, назвав Пробусом, был высок, широк в плечах, его тело укрывали темные фиолетово-черные одежды, лицо было скрыто за привычной уже золотой маской. Его алый клинок гудел, чуть приподнятый вверх, и подрагивал, словно в страшной злобе, ожидая атаки Инквизитора.

Лорд Фрес нанес в темноту, в шевелящиеся дымные щупальца Силы, обвивающиеся своего хозяина, сокрушительный по своей мощи и неимоверный по своей тяжести и ярости удар, и его сайбер встретился с таким же тяжеловесным и непобедимым, страстным ударом. Молнии Силы двух соперников, оплетающие их оружие, сшиблись и растрескались, взрываясь, противоборствуя и сплетаясь, и пара ситхов, сцепившись страшно и яростно, словно два железных тяжелых шара покатились по каменному полу, мелькая алыми вспышками, одевая темноту в прозрачный красный туман.

Такого ужаса София еще ни разу не видела; она ни разу не видела, как Инквизитор дерется всерьез, и зрелище потрясло ее до глубины души, до ступора, до благоговейного ужаса, от которого вдруг захотелось сжаться в комок и забиться под широкие перила на балюстраде, укрывшись от этого жестокого, страшного и слишком громкого мира.

Техника боя Повелителя Ужаса была страшной, грубой и рваной, без замахов, без плавных переходов, без игры и притворства, прямой и четкой, такой, словно он всеми путями, любыми способами рвался к глотке противника, жаждая отведать его крови, впиться клыками и вырвать кусок мяса, перегрызть тонкие хрящи, перекусить кости и отломить, оторвать голову.

И элегантному Инквизитору можно было бы только поучиться целеустремленности и накалу страсти в этой беспощадной и жуткой рубке.

Но он не стал.

Он уже умел.

Оскалившись точно так же, вмиг отбросив красоту и плавность движений, став грубым, резким и жестким, Инквизитор стал отражением своего соперника, зеркальным близнецом, таким же уродливым и беспощадным. Навалившись, придвинувшись как можно ближе, сократив дистанцию до минимума, подтягивая врага к себе, вожделея его горящими безумными глазами, так же маниакально и фанатично желая его крови и смерти, он прорубал, выгрызал, вырезал себе дорогу своим алым оружием к телу врага, и, казалось, его лицо все ближе и ближе придвигалось к укрытому черными тканями горлу Повелителя Ужаса, чтобы люто и намертво вцепиться в него зубами.

Выстрелы и вопли привлекли внимание Софии, и она, словно в полусне, обернувшись к лестнице, увидела какие-то неповоротливо, медленно взбирающиеся к ним, наверх, черные тени, размахивающие сайберами. Мир замедлился, почти встал; даже сама София вдруг стала медленной-медленной, неповоротливой, ее пальцы, нащупывающие застежку плаща, были медленны, и лишь дерущаяся пара ситхов двигалась быстро, очень быстро, невероятно быстро и яростно.

Рванув плащ, София откинула его и одним мощным ударом Силы, который она успела выкинуть в самый последний момент — занесенный над нею гудящий луч лишь чуть мазнул воздух над ее головой, — вышибла защитников академии с лестницы, раскидав их как кегли. Вертясь волчком, отбивая выстрелы, она вдруг догнала дерущихся, и медленный мир вдруг выпустил ее из своих вязких объятий.

Вот зачем он ее с собой взял.

Впрочем, он говорил об этом с самого начала.

"Если вы будете прикрывать мне спину, вдруг вы захотите умереть?"

Мужчины, все больше отдаляясь от лестницы, рубились страшно и яростно, разгоняя яростно гудящий воздух мельканием алых и черно-фиолетовых одежд.

Разумеется, он не подпустил бы ее к Повелителю Ужаса и не позволил бы с ним драться. Это блюдо он берег для себя, им он хотел насытить жажду своей мести,

Но устранять помехи и никому не позволять к себе приближаться, покуда он проверяет, а так ли крепки кости у Повелителей Ужаса — это запросто.

И она с удвоенным пылом налетела на ассасинов, спешащих на помощь к своему Повелителю в золотом шлеме, скрывающем его лицо.

Золотолиций был силен; он дрался так, словно прошел обучение у хорошего, самого лучшего учителя; словно он уже однажды выдерживал самые тяжелые удары в галактике, какие только можно нанести, и вышел из этой схватки победителем. Дрался яростно и страшно, безмолвно, так, словно ничто не сковывало его движений, словно не было недавнего ранения, сбившего его с ног, хотя под его одеждой обострившееся обоняние Инквизитора ощущало открывшуюся и кровоточащую рану, напитывающую грубые одежды утекающей жизнью.

Это ранение, эта боль и запах крови, казалось, только придавали ему сил, разжигали ненависть и ярость, и он усиливал натиск с каждым вздохом, с каждым ударом пульса, с каждым болевым ощущением, мчащимся по нервам в мозг.

Удары Фреса были сильны и быстры, но и за мельканием инквизиторского сайбера Повелитель Ужаса тоже поспевал, хотя эта скорость, вероятно, давалось ему с трудом. Противники были примерно равны, но кое-какое преимущество у Инквизитора все же было: его опыт.

Тот, кто теперь красиво и грациозно присаживался изредка на императорский трон, изящно откидывая алый шелковый шлейф, был все же удачливым наемным убийцей еще совсем недавно, и руки, теперь затянутые в алые высокие шелковые манжеты, еще недавно носили грубые перчатки и слишком хорошо помнили, как это — убивать много, очень много…

И среди противников Лорда Фреса слабых и ничтожных не было…

Эта незамысловатая формула легко легла в разум, прячущийся за золотой маской.

Силой Инквизитора было не одолеть; слишком умел, слишком привычен к бою и слишком одержим идеей мести.

Пожалуй, последнее обстоятельство было даже основным. Лорд Фрес так жадно жаждал смерти Повелителя, что тот своими неживыми черными провалами-глазами на золотом лице рассмотрел какую-то тонкую, но прочную связь между Инквизитором и Лорой Фетт.

Себе дороже связываться с тем, кто тридцать лет оставался невредим, выполняя самые страшные и трудные императорские приказы, и Повелитель Ужаса решил отступить.

Возможно, он просто не хотел драться.

Возможно, у него не было на это времени.

Или, скорее всего, это были просто не те люди, которых он хотел повстречать здесь, не те, на которых он пожелал бы израсходовать свою силу, свою страсть, свою жизнь.

Он глубоко и шумно вздохнул, впервые издав какой-то живой звук за весь поединок, выказав, что под темной броней и непроницаемым золотым лицом прячется живой человек, и на террасу опустился ужас, густой, всепоглощающий и живой, настолько могучий, жгучий, сдирающий с щек кожу, что Инквизитор оступился, прервав свою короткую страшную атаку, и отскочил в сторону, словно наткнувшись на непробиваемую стену, и замер, сверкая глазами, полными страха, а Леди София упала на колени, уронив сайбер и зажав голов руками, крича и не слыша своего голоса.

И черное море ассасинов схлынуло, и люди бежали прочь — черные фигуры вперемежку с белыми, — поглощенные, уничтоженные этим жутким, тоскливым, безысходным страхом, который пронизал, казалось, все…

Софии казалось, что время вдруг повернулось вспять. Что Сила ушла, утекла сквозь пальцы и оставила ее один на один с жестоким миром и за спиной ее слышится тяжелое дыхание Дарта Акса.