Дарт Вейдер велел доставить всех пойманных повелителей Ужаса к нему, и это тоже злило Лею; она считала это желание отца опасным, лишенным всякого смысла. Куда логичнее было бы прикончить каждого пойманного тут, да и прикопать среди обломков камней и старой плесени, как вшивого пса.

Но приказы Императора следовало выполнять, и Лея, в душе чертыхаясь и поливая весь Орден Повелителей самыми забористыми ругательствами, повиновалась.

Маску с монстра никто снять не посмел, и Лея гневно скривила губы, про себя выругавшись на ловцов, которые, вероятно, отчего-то спасовали перед странным, пустым взглядом артефакта. Черные провалы глазниц смотрели невыразительно и одновременно с этим внимательно, и Лея, ощущая неприятный липкий холодок, пробежавший по ее спине, упрямо закусила губу, отгоняя тень страха перед рассматривающим ее человеком.

Зверь за гудящей сетью сидел смирно, и Лея, практически не сбавляя шага, прошла к его клетке. Быстро осмотрев плененного, Лея едва смогла удержать стон разочарования; это был не тот человек, которого так искала она и встречи с которым так жаждал злопамятный Инквизитор. Одежда пойманного была цела, хотя и поношена, и его свободная, раскованная поза, плавные жесты, небрежное расположение рук, сложенных на груди, говорили о том, что на его теле нет ранений.

Решительно вскинув бластер, прицелившись в ухмыляющееся золотое лицо с танцующими по нему голубыми сполохами, сверкая темными упрямыми глазами, она произнесла как можно громче и отчетливее, не допуская в свой голос даже тень неуверенной дрожи:

— Снимай маску. Живо. Не то снесу тебе голову.

Золотолицый, до этого момента сидевший на каменном неровном выступе, прислонившись к стене, оттолкнулся спиной от кладки и неторопливо встал. Его темные странные одежды чуть зашуршали жесткими складками, и под ногами, сделавшими несколько шагов к принцессе, затрещал мелкий мусор.

— Стреляй, — вкрадчиво произнес он бархатным, прекрасным голосом, полным чарующей музыкальной красоты, настолько глубокой и гармоничной, словно сама Сила говорила с женщиной устами этого странного и страшного человека.

Лея вздрогнула, на миг задохнувшись от обволакивающего обаяния этого голоса, оружие в ее руках дрогнуло настолько явно, что Повелитель Ужаса едко хихикнул, вновь ввергнув Лею в смущение звуком своего голоса.

— Ты кто такой? — звонко выкрикнула Лея, маскируя под бравадой свое смятение.

— Дарт Берт, — чарующе пророкотала тьма.

— Я сказала, — повторила Лея, снова тушуясь, но все же кое-как справившись с собой и точнее направляя дуло своего оружия на пленника, — снимай свою маску. Я выстрелю, и моя рука не дрогнет.

— Уверена? — насмешливо произнес пленный, словно нарочно зля принцессу, однако повиновался. Его руки, затянутые в странные перчатки, похожие на чешуйчатые лапы какой-то рептилии, потянулись к шее, в потрескивающей разрядами тишине звонко щелкнул замок маски, и повелитель Ужаса, откинув металлическое лицо, бережно снял с головы свой артефакт, тряхнув волосами, и Лея, позабыв обо всем, раскрыв удивленно рот, просто отшатнулась от гудящей клетки, выпустив оружие из рук.

На нее, из-под упавших на ровный гладкий лоб золотых тонких прядей, глянули необычайной, нечеловеческой красоты глаза, чернее бархатной ночи, ярче расцвеченного светилами космоса, в которых будто бы отражалась вся существующая во Вселенной гармония и благодать, и Берт, глядя на изумление девушки, еще раз тряхнул головой, рассыпая по плечам светлые золотые пряди волос.

В чертах человека, называющего себя Повелителем Ужаса, не было ничего ужасного, отталкивающего или просто некрасивого, и даже порок, жестокость и кровожадность, запертые в теле и наполняющие его разум, не посмели бросить даже тени на умиротворенную гармонию черт его лица.

Казалось, Берт был ангелом, спустившимся с небес. В полутьме его склоненное лицо словно светилось, как горящая восковая свеча, освещая все кругом золотым прекрасным светом, вся мягкость и нежность мира словно замерли в его улыбке, а черные глубокие глаза в оправе богатейших темных ресниц смотрели удивленно и немного печально, словно у этого божественного создания на душе были только горькие сожаления о судьбах мира и творящихся в нем несправедливостях.

Такой чеканный профиль, такие чувственные губы и прекрасный нос Лея, наверное, видела только у статуй из нежного розового мрамора, такую чистую кожу и нежную мягкость, наверное, можно было увидеть только вскрыв раковину морского моллюска, обнажив его розовую мякоть под сияющим перламутром.

Лея вдруг ощутила непреодолимое желание шагнуть к нему ближе и положить свою ладонь на тонкую кожу его щеки, так просто, чтобы убедиться, а так ли она на самом деле нежна, как кажется, и заглянуть в кроткую мудрость его глаз… даже если это будет последнее, что она увидит в своей жизни.

Однако, несмотря на то, что природа искусно выписала его образ самыми чистыми, самыми светлыми и нежными красками, лицо Берта не было лишено мужественности, и на его фоне остальные люди, самые обычные, казались просто грязными мусорными и неряшливыми пародиями на него, словно его красота освещала вдруг все их мелкие недостатки, раздувая их до уровня неприятных уродств.

Лея вдруг со стыдом вспомнила, что где-то на лбу у нее с утра чесался маленький красный прыщик, который теперь вдруг представлялся ей едва ли не раздутым, воспаленным зловонным вулканом, а руки от холода покраснели и кожа на них потрескалась, словно у курицы лапы.

Сопровождающий ее офицер показался ей тощим жалким серым сизеносым головастиком с крохотной головой, с неприятным лицом, черты которого были угловаты, резки и мелки, и Лея тряхнула головой, избавляясь от чудовищного наваждения.

"Как же обманчива внешность, — с остервенением думала она, мучительно краснея под взглядом Берта и кое-как приглаживая своими огрубевшими, замерзшими красными ладонями вьющиеся на висках волосы, выбившиеся из сложенной на затылке косы. — Такая красота — и такая мерзость одновременно… Впрочем, в природе часто самые опасные и жуткие твари раскрашены очень ярко и привлекательно… чтобы легче было подманивать и пожирать свои жертвы!"

— Где тот, второй? — деловито поинтересовалась Лея, и на лице Берта выписалось тонкое, очень искреннее и вежливое недоумение.

— Я даже не знаю, о ком ты говоришь, — произнес он своим чарующим голосом.

— Раненый, — жестко произнесла Лея. — Ты знаешь, о ком я говорю. Где он?

Берт развел руки в стороны, словно, издеваясь, показывал, что в складках его одежд нет ничего тайного и никто не припрятался под полой его длинного старинного наряда.

— Я не знаю! — очень искренне произнес он, одаривая Лею самым горячим взглядом, который способен был убедить кого угодно в чем угодно. — Даже если бы я знал, о ком ты говоришь, в этом месте, лишенном Силы… разве ты сама не видишь, не чувствуешь? Здесь невозможно отыскать кого-либо.

На мгновение в его прекрасных глазах промелькнуло адское жуткое пламя, словно зло прорвало тонкую пленку притворства и проглянуло наружу, и Лее вдруг показалось, что Берт — это очередное чудовище, порожденное и выплюнутое тьмой, принесенное в жертву этой землей, укрывающей главного монстра…

— Маску сюда, живо, — сухо скомандовала Лея, кивая на зазор между полом и трещащей энергетической сетью. — Или я вышибу тебе твои мозги к черту.

Берт, все так же кротко глядя на девушку и отрешенно улыбаясь самой мудрой, самой ясной из своих улыбок, присел, опустив свою маску на пол, и ногой подпихнул ее под гудящие синие сети.

— Поднимите, — Лея кивнула на артефакт сопровождающим ее военным, не осмеливаясь даже тут, в этом лишенном Силы месте, прикоснуться к золотому опасному лицу, дышащему злобой. — Уберите в инквизиторский ящик. Этого в клетку! Доставить лично к Императору!

* * *

Это был первый удар, нанесенный Империей по Ордену Малакора Строга.

Полное разорение академии, уничтожение всего, что годами, десятилетиями и даже веками собиралось и изучалось. Пламя вылизывало начерно все внутри каменного храма, и тьма, словно расползаясь с информационных носителей, растекалась по стенам и полам, покрывая их толстым слоем мертвой и бесполезной сажи…