В январе помощник конгрессмена Бреннана – тот, что приехал на погребение, – находился в округе Колумбия и познакомился там с юной красоткой по имени Аннабель. Этим летом она переехала в Мэн вместе с ним, а нынешним утром решила сопроводить и в Хейвен. Поначалу она раскаялась в этом своем решении, особенно когда ее начало мутить в забегаловке посередине завтрака. И все из-за повара, страшно похожего на Чарльза Мэнсона[101], только дряхлее и толще; когда на него не смотрели, тот улыбался такой подозрительной лукавой ухмылочкой, что вы невольно задумывались: нет ли в омлете щепотки-другой мышьяка? Но зато колокольный перезвон и знакомые гимны, которых она не слышала с самого детства, совершенно очаровали гостью.

– Боже мой, Марти! Откуда в этой глухомани – и вдруг такая роскошь?

– Ну, может, здесь помер богатый турист и составил завещание в пользу города, – лениво отмахнулся политик. Меньше всего его сейчас интересовала музыка. Сразу же на границе Хейвена у него началась мигрень, и боль с тех пор лишь усиливалась. Мало того, десна вдруг закровоточила. В их семье многие мучились пиореей; не хватало только пополнить ряды страдальцев. – Давай, идем уже в церковь.

«Покончим с этим скорее, отправимся в Бар-Харбор и наберемся до чертиков, – мысленно прибавил он. – Господи, ну и мерзкий же городишко!»

Они двинулись под руку: дама в черном (правда, она успела игриво шепнуть ему на ухо по пути, что внизу – белоснежное шелковое белье… или скорее намек на белье), а ее спутник – в строгом сером костюме. Рядом по той же дороге шагали местные жители, разодетые в самый торжественный траур. Помощник конгрессмена про себя удивился множеству зеленовато-синих полицейских мундиров.

– Марти, смотри! Часы!

Ее палец уткнулся в башню городской ратуши. На миг показалось, что солидное строение из красного кирпича почему-то заколыхалось в воздухе. Голова Марти разболелась еще сильнее. Может, глаза перенапряглись? Он проверялся три месяца назад и тогда же услышал, что с его зрением только реактивным истребителем управлять, но вдруг это просто ошибка? Да сейчас половина профессионалов Америки сидит на кокаине! Кажется, Марти читал об этом в журнале «Тайм»… И почему это мысли так странно блуждают? Наверное, дело в колоколах. Звуки множились в голове, отдаваясь эхом. Десять, сотня, тысяча, миллион колоколов – и все дружно играли «Встретимся ли мы с тобою, где святые».

– Ну что там с часами? – бросил он раздраженно.

– Да стрелки какие-то странные. Словно бы… нарисованные.

Под звон колоколов, под их зов, зов…

Эдди Стэмпнелл из казарм Дерри встретил знакомого из Ороно, Энди Райдаута. Оба знали покойницу и симпатизировали ей от души.

– Приятная музыка, да? – произнес Эдди не без сомнения в голосе.

– Наверное, – обронил Энди. – Я все думаю про Бента и Джинглса, которых порешила парочка местных конченых психов, а потом закопала где-нибудь на картофельном поле, так что по мне сейчас – хоть колокола, хоть треск помех из приемника. Похоже, Хейвен стал несчастливым местом. Нутром чую, пусть это и глупо звучит.

– Моей голове здесь точно не повезло, – посетовал Эдди. – Она просто зверски раскалывается.

– Покончим с этим и уберемся, – ответил Энди. – Да, Рут была хорошим человеком, но ее больше нет. И, честно сказать между нами, без нее я тут и четверть часа лишних не собираюсь задерживаться.

Они вместе вошли в методистскую церковь, не удостоив и взглядом Лестера Гурингера. Преподобный стоял у переключателя, управляющего колоколами, потирал сухие ладони и с улыбкой принимал восторги входящих.

Под рыданья, стоны, звон.

Выбравшись из грузовичка «шевроле», Бобби Андерсон грохнула дверью, оправила темно-синее платье, посмотрелась в боковое зеркало: в порядке ли макияж? А потом медленно тронулась к церкви, ссутулившись и понурив голову. Как ей в последнее время недоставало отдыха! Гард помогал хоть чуть-чуть обуздать наваждение,

(не стоит обманываться: по-другому это не назовешь)

но и его силы таяли на глазах. Он даже не явился на похороны, потому что дрых на ферме после грандиозной попойки, уткнувшись исхудалым, болезненно-серым лицом в рукав и распространяя вокруг себя кислое амбре перегара.

Андерсон утомилась, что уж тут говорить; впрочем, сильнее усталости этим утром ее изводила смутная тоска. Душа скорбела по Рут, по Дэвиду Брауну, по всем жителям Хейвена… Но в первую очередь, как подозревала Бобби, она оплакивала саму себя. «Обращение» продолжалось – по крайней мере, для всех, кроме Гарда, – и это не могло не радовать, однако было ужасно жаль своей неповторимой личности, которая растворялась на глазах подобно утренней дымке. По иронии судьбы, Андерсон только что осознала: ее последняя книга – «Бизоньи солдаты» – по большей части написана теми же томминокерами.

Звон, звон, звон…

Хейвен ответил колоколам. Это был первый акт спектакля под названием «Погребение Рут Макксоланд, или Как же мы любили эту женщину!». Нэнси Восс закрыла почту, чтобы явиться вовремя. Властям бы не понравилось, но, как говорится: меньше знают – крепче спят. Вскоре правительству все станет известно. Вскоре оно получит увесистую посылку из Хейвена, экспресс-доставкой, прямо в руки. И не только американское, но и все правительства на этом вертящемся коме космической грязи.

На колокольный призыв отозвался Фрэнк Спрус, владелец крупнейшей в городе молочной фермы. И Джон Мамфри, чей отец когда-то пытался выступить против Рут на выборах. И Эшли Руваль, за два дня до смерти Рут проехавший мимо нее у границы Хейвена; мальчик явился вместе с родителями, весь в слезах. И доктор Уорвик, и Джуд Таркингтон. Эдли Маккин пришел под руку с Хейзел Маккриди. Ньют Беррингер с Диком Эллисоном шагали медленно, поддерживая идущего между ними Джона Харли, предшественника Рут. Джон едва держался на ногах, чуть ли не просвечивал насквозь. Его жене Мэгги нездоровилось, и она предпочла остаться дома.

Все они шли на звон – Тремейны и Тарлоу, Эплгейты и Голдманы, Арчинбурги и Дюплисси. Такие славные на первый взгляд люди, представители здоровой породы Мэна, где смешалась французская, ирландская, шотландская, канадская и прочая кровь. Но теперь они были иными. К церкви стягивались не просто телесные оболочки; их разумы тоже сливались в один, который внимательно наблюдал за чужаками, отслеживал каждую ноту, что выбивалась бы из нужной мелодии… Горожане сходились теснее, прислушиваясь к колоколам, и те все громче звенели в крови, бегущей по нечеловечьим жилам.

Эв Хиллман вцепился пальцами в руль «чероки» и округлил глаза при первых далеких звуках необычной музыки.

– Что за дьявол?..

– Обычные колокола, – дернул плечами Батч Дуган. – Красиво звонят. Наверное, погребение скоро начнется.

«Там будут хоронить Рут… А я тут торчу с полоумным дедом на другом конце Хейвена. Бога ради: зачем?» Ответа он сам не знал, но подозревал, что теперь уже поздно что-либо менять.

– Колокола методистской церкви раньше так никогда не трезвонили, – нахмурился Эв. – Кто-то их подменил.

– Ну и что с того?

– Ничего. А может, и все. Как знать. Нам пора.

Старик повернул ключ зажигания, и мотор «чероки» взревел.

– А я еще раз спрашиваю, – проговорил Дуган со сверхъестественным, как ему показалось, терпением: – Что мы ищем?

– Трудно сказать. – «Чероки» разогнался и пересек городскую черту. Альбион остался позади, впереди был Хейвен. Эва охватило неприятное предчувствие, что, вопреки всем мерам предосторожности, он уже никогда не выберется отсюда. – Когда найдем – узнаем.

Дуган не ответил; только снова мысленно удивился: как он мог во все это впутаться? Похоже, он сам свихнулся не меньше сидящей рядом трухлявой развалины. А то и больше. Устраиваясь понадежнее в кресле, Батч поднял руку и потер место над бровями.