Рут попятилась, отвернулась, взяла в дальнем углу тупичка длинный шест с крюком и, подцепив кольцо посередине потолка, опустила складную лестницу. Потом отставила палку в сторону, запрокинула голову и устремила взгляд в глубину башни. Там поскрипывал и жужжал часовой механизм, шелестели крыльями спящие летучие мыши. Их тут была тьма. Хейвену не мешало бы вывести этих тварей много лет назад, но дезинфекция казалась слишком вонючей процедурой… и дорогой к тому же. По мнению членов городского правления, если часы на ратуше однажды пробьют двенадцать в три пополудни, а потом и вовсе умолкнут, – главное, чтобы к этому времени ответственность за них нес кто-нибудь другой. Когда механизм вновь сломается, все равно придется избавиться от летучих мышей, прежде чем браться за починку. Впрочем, ждать оставалось не так уж долго.

Рут обмотала шнур трижды вокруг руки и принялась подниматься по лестнице, таща рюкзак между ног. Тот подпрыгивал на каждой ступеньке, словно внутри находилось живое тело. Шнур еще сильнее прежнего впился в запястье. Вскоре кисть онемела и побагровела. Долгие судорожные вздохи вызывали боль где-то глубоко в груди.

Наконец Рут окутали тени. Она ступила с лестницы на настоящий чердак ратуши и обеими руками втащила рюкзак. Из ушей и десен сочилась кровь, рот наполнил ее кисловатый медный привкус, но миссис Маккосланд почти ничего не чувствовала.

Ее окружал запах затхлого склепа, сухой пыли от старых кирпичей, нагретых в сумраке летним зноем. По левую руку темнел огромный круг – оборот циферблата, обращенного к Мэйн-стрит. В более зажиточном городе, без сомнения, башенные часы выходили бы на все четыре стороны света; Хейвен обошелся одной. Циферблат был двенадцати футов в диаметре. За ним, еще более неразличимые, медленно вращались колеса и шестерни. Рут увидела место на колоколе, куда предстояло ударить молоту. Там зияла глубокая старинная выбоина. Часы били очень громко.

Работая быстро, порывисто (она словно сама превратилась в заводной механизм, которому предстояло сломаться; да и летучих мышей на ее чердаке хватало, не так ли?), Рут размотала шнур, от которого на руке остался глубокий спиралевидный след, и открыла рюкзак. А потом как можно скорее принялась вынимать своих кукол, одну за одной, и раскладывать их по кругу – ножка к ножке, ручка к ручке. В темноте все выглядело так, будто игрушки задумали устроить спиритический сеанс.

M-16 она прикрепила посередине вмятины на колоколе. Как только настанет час и молот ударит…

Бум!

«А я пока посижу, – подумала Рут. – Буду сидеть здесь и ждать удара».

Внезапно на нее накатила волна отупляющей усталости, и она отключилась.

Очнулась миссис Маккосланд не сразу. Сначала она решила, что уснула дома, в своей кровати, лицом в подушку, и смотрит ночной кошмар. Вот только подушка никогда не кололась, а одеяло не умело дышать и само собой колыхаться.

Подняв руки, Рут нащупала горячее костлявое тельце, обтянутое кожей, почти бесплотное. Летучая мышь пристроилась у нее над правой грудью, в ямочке над ключицей. Миссис Маккосланд с ужасом поняла, что сама позвала ее… позвала их всех. Она ощущала грубый разум зубастой твари, ее глухие, жуткие, инстинктивные мысли о крови, насекомых и ночных полетах вслепую.

– Господи, только не это! – воскликнула Рут. Морщинистые чужеродные мысли ползали в ее разуме, сводя с ума, так что не было сил терпеть. – О нет, ну пожалуйста! Господи, нет…

Руки невольно сжались, и хрупкие косточки захрустели под пальцами. Тварь запищала и больно впилась ей в щеку острыми, словно иглы, зубами.

Тут они все запищали разом; летучих мышей оказались даже не десятки – возможно, сотни. На другом плече, на обуви, в волосах. Под подолом платья тоже кто-то возился и корчился.

– О нет! – снова прокричала она в пыльном сумраке башни. Мыши носились вокруг и пищали. Шум бесчисленных перепончатых крыльев напоминал раскаты дальнего грома, нарастающий шелест чужих голосов. – О нет! О нет! О нет!

Одна из мышей запуталась у нее в волосах и оглушительно запищала.

Другая врезалась на лету в лицо, обдав его дыханием – зловонным, точно запах в сарае с передохшими курами. Все вокруг закружилось и закачалось. Рут кое-как умудрилась подняться на ноги. Замахала руками над головой. Летучие мыши были повсюду, окружали ее сплошной черной массой; теперь шум их трепещущих крылышек слился с голосами…

(мы все тебя любим Рут)

голосами

(мы тебя ненавидим Рут не лезь не вмешивайся даже не думай)

голосами обитателей Хейвена.

Она успела забыть, где находится. Забыла о люке, зияющем почти под ногами. А споткнувшись, услышала первый удар часов – непривычно приглушенный из-за того, что молот бахнул по детонатору, и…

И ничего не произошло.

Рут обернулась (мыши так и вились вокруг нее) и сквозь кровавую пелену, застилающую глаза, увидела, как молот упал во второй раз. И в третий. И мир не поколебался.

«Провал, – подумала миссис Маккосланд. – Это провал».

И рухнула в открытый люк.

Летучие мыши оторвались от тела, платье взметнулось кверху, с ноги слетела легкая туфля. Наткнувшись на лестницу, Рут кувыркнулась и рухнула на левый бок, с хрустом переломав себе ребра. Она попыталась перевернуться обратно; невесть как, но это ей удалось. Бо́льшая часть мышиной стаи нашла дорогу сквозь люк в гостеприимную тьму башни, только шесть-семь штук продолжали недоуменно кружиться под потолком.

От их нездешних, насекомообразных голосов, напоминающих гудение улья, веяло жаром и безумием. Казалось, их-то она и слышала все это время, начиная примерно с четвертого июля. Город не просто терял рассудок. Это было бы плохо, но то, что происходило на самом деле, оказалось гораздо хуже… Господи, намного, намного хуже!

А главное – все зря. Детонатор, отнятый у Горбуна Джернигана, просто-напросто неисправен. Рут потеряла сознание на четыре минуты, потом очнулась. Летучая мышь пристроилась у нее на переносице, слизывая кровавые слезы со щек.

– Ах ты ж, МАТЬ ТВОЮ! – закричала Рут и, передернувшись от внезапного отвращения, разодрала ее пополам.

Послышался треск разрываемой толстой бумаги. Звериные внутренности потекли на обращенное кверху, перепачканное пылью и паутиной лицо. Миссис Маккосланд уже не могла разжать губы, чтобы взмолиться вслух: «Боже, позволь мне сейчас умереть, пожалуйста, не дай мне стать такой же, как все они, не дай «обратиться»…», потому что иначе кишки умирающей твари просочились бы прямо в рот. И вдруг детонатор сработал с невыразительным мокрым хлопко́м. Зеленоватый свет вырвался из квадратного люка… и залил собой весь мир. На мгновение Рут ясно увидела скелеты летучих мышей, точно на рентгеновском снимке.

А потом зеленое резко сменилось черным.

На часах было пять минут четвертого.

Кирпичные осколки раскидало во все стороны. Бентон Родес позже увидит лишь малую часть, потому что львиную долю мусора горожане убрали немедленно. Кирпичи пробивали стены домов, окна подвалов, заборы, обрушивались с неба, как бомбы. Длинная стрелка часов – ажурная, из кованого железа, – просвистела по воздуху смертоносным бумерангом и вонзилась намертво в один из вековых дубов у библиотеки.

На землю ливнем осыпались щепки и штукатурка.

И вдруг – тишина.

Чуть погодя люди по всему Хейвену начали осторожно вставать, оглядываться вокруг, подметать осколки или разбираться с другим ущербом. По городу прокатилась волна разрушения, однако никто не пострадал. Так получилось, что кирпичную ракету, взмывшую в воздух, словно в кошмаре маньяка, увидел всего лишь один человек.

Это был Джим Гарденер. Бобби как раз пошла отдохнуть по его настоянию. Ни одному из них не хотелось работать на самом солнцепеке. Особенно ей. Состояние Бобби немного улучшилось с тех пор, как приехал Гард, но она все еще перенапрягалась, к тому же эти внезапные обильные месячные…

«Интересно, как долго осталось ждать, – мрачно размышлял он, – когда вместо пары таблеток железа ей понадобится переливание крови?» Впрочем, он знал, что до такого вряд ли дойдет. У его бывшей были серьезные проблемы по этой части – возможно, из-за того, что мать принимала гормональные препараты. В результате Гард волей-неволей прошел ускоренный курс изучения функции, незнакомой его собственному телу, и знал, что представления дилетантов о месячных как о кровотечении из вагины не соответствуют действительности. Бо́льшая часть вытекающего материала – вообще не кровь, а ненужные ткани организма. Сам же процесс представляет собой генеральную уборку женского тела, способного зачинать и вынашивать детей, но в настоящее время занимающегося чем-то другим.