Однако миссис Андерхилл сообщила, что мальчик выдал потрясающие результаты – иными словами, он гений.

– Если хотите точно узнать, насколько высок его интеллект, вам придется везти сына в Бангор, пусть сдаст тест Векслера, – продолжала учительница. – Проверка Томпалла для него – это как если бы мы пытались измерить ум человека, дав ему тест для коз.

Мэри с Брайаном посовещались… и решили не заморачивать себе голову. Им и не нужно знать, насколько умен их сын. Главное, что он не отсталый. Той ночью Мэри поделилась с мужем своими соображениями. Это, сказала она, объясняет многое: непоседливость Хилли, его неспособность спать более шести часов подряд и склонность менять свои страстные увлечения со скоростью урагана. Однажды, когда мальчику не исполнилось и девяти, мать вернулась домой с маленьким Дэвидом на руках и обнаружила в кухне, которую пятнадцать минут назад оставила в идеальном порядке, полный кавардак. Раковина была забита мисками, липкими от мокрой муки. По столу растекалась пачка подтаявшего сливочного масла. В духовке что-то пеклось. Посадив Дэвида в детский манеж, Мэри рванула на себя дверцу, ожидая, что оттуда повалят клубы дыма и запах гари. Однако внутри она обнаружила противень с рулетами из мучной смеси «Бисквик» – кривобокими, но довольно вкусными. Их съели на ужин… Но прежде мать отшлепала сына и отослала в детскую, хотя тот в голос ревел, что «так больше не будет». Потом опустилась за кухонный стол и сама расплакалась, а после начала хохотать. Все это время Дэвид – беззаботный, спокойный малыш, отличающийся от брата, как солнечный остров Таити от Мыса Штормов, – стоял в манеже, держась за ограждение, и потешно смотрел на нее, хлопая глазенками.

Хилли – тут надо отдать ему должное – искренне обожал братишку. Хотя родители поначалу не позволяли ему брать малыша на руки и вообще старались не оставлять мальчиков наедине больше, чем, скажем, на тридцать секунд, со временем они успокоились.

– Черт, да парней можно вместе в разведку послать, оба вернутся целыми-невредимыми, – утверждал Эв Хиллман. – Любит старший-то мелкого. Это хорошо.

Так оно и было. Большинство проделок Хилли, если не все, родились из желания порадовать родителей или стремления к самосовершенствованию. Ему просто не везло, вот и все. И только для Дэвида, боготворившего землю, по которой ходил его старший брат, Хилли всегда был прав…

Вплоть до семнадцатого июля, когда тот устроил свой главный фокус.

Мистер Робертсон Дэвис[82] (да продлится жизнь его еще на тысячу лет) в своей «Дептфордской трилогии» предположил, будто отношение человека к волшебству и волшебникам в большой мере определяется его же отношением к действительности, которое, в свою очередь, служит показателем отношения ко всему миру чудес, что окружает нас, – малых детей, заблудившихся в темном лесу (сюда же, надо полагать, относится и сам мистер Дэвис), где одни деревья кусаются, а другие могут поведать великие тайны, – очевидно, дело в свойствах коры.

Хилли Браун очень даже понимал, что живет в мире, полном чудес. Таким было его отношение, и оно никогда не менялось, несмотря на все истории, куда мальчик регулярно «влипал». Реальность казалась ему таинственной и прекрасной, будто стеклянные шарики, которыми родители каждый год украшали рождественскую елку (Хилли тоже хотел их развешивать, но вскоре убедился – за компанию с мамой и папой, – что доверить ему хрупкую игрушку значило подписать этой самой игрушке смертный приговор), роскошной и завораживающей, словно кубик Рубика, полученный им в подарок к девятому дню рождения (недели две головоломка и впрямь завораживала; потом мальчик научился собирать ее, позевывая). В итоге, как и следовало ожидать, он всем сердцем влюбился в магию. Она была создана для Хилли Брауна. Беда заключалась в том, что Хилли Браун, подобно Данстану Рамзи из «Дептфордской трилогии» Дэвиса, не был создан для магии.

По случаю десятого дня рождения сына Брайану пришлось наведаться в «Дерри молл», чтобы выбрать для Хилли еще один подарок.

– Папа забыл купить ему что-нибудь, – сообщила Мэри, позвонив мужу во время рабочего перерыва. – Он просил тебя заглянуть на обратной дороге в «Молл» и взять для Хилли какую-нибудь игрушку; а когда придет чек, папа с тобой расплатится.

– Конечно, – обронил Брайан и подумал: «Скорее свиньи начнут летать на метле».

– Спасибо, милый, – промолвила жена с благодарностью.

Она прекрасно понимала, какой занозой сделался ее отец – обедавший с ними теперь уже даже не пять, а шесть-семь раз в неделю, – для мужа, но тот никогда не жаловался, чем заслужил горячую преданность Мэри.

– Ну а как по-твоему, что бы могло порадовать Хилли?

– Папа сказал, он целиком полагается на твой вкус.

«Обычное дело», – мысленно хмыкнул Брайан.

Спустя несколько часов он стоял посреди одного из двух игрушечных магазинов «Молла», разглядывая настольные игры, мальчишеских кукол (стыдливо называемых «экшен-фигурками»), модели… При виде большого «Набора юного химика» мистер Браун представил себе, как Хилли смешивает разные вещества в пробирках, и содрогнулся. Все это казалось неподходящим. К десяти годам его старший сын перерос совсем уж детские игрушки, но еще не дорос до коробчатых змеев или моделей самолетов с газовыми двигателями. Все казалось неподходящим, а время между тем поджимало. Было уже четверть пятого, а начало праздника назначили на пять. Брайан едва успевал вернуться домой.

И тут он почти наугад схватил «Набор юного мага». «Тридцать новых фокусов!» – гласила надпись на коробке. Недурно. «Долгие часы развлечений для начинающего фокусника!» Тоже неплохо. «Возраст – от восьми до двенадцати лет». Замечательно. «Все оборудование прошло испытания на безопасность», – и это последнее было, пожалуй, лучше всего. Мистер Браун купил набор и контрабандой пронес его в дом под пиджаком в то время, пока Эв Хиллман нестройно распевал вместе с Хилли, его тремя приятелями и Дэвидом песню «Милая Бетси из Пайка»[83].

– Ты как раз успел к пирогу, – шепнула Мэри, целуя мужа.

– Заверни это, ладно? – Он сунул ей в руки коробку. Миссис Браун бросила на нее взгляд и кивнула. – Как проходит праздник?

– Хорошо. Правда, собираясь пришпилить хвостик нарисованному ослу, Хилли запнулся о ножку стола и воткнул булавку в руку Стенли Джернигану, вот пока что и все.

Брайан просиял. И вправду, как замечательно. В прошлом году Эдди Голден во время игры в прятки, пытаясь протиснуться в любимый «домик» Хилли, распорол ногу о ржавую колючую проволоку, которую хозяин «домика» даже не замечал до этого дня. Мальчика отвезли к доктору, тот наложил ему три шва и сделал прививку от столбняка. Организм на нее как-то плохо отреагировал, и бедолага провалялся в больнице еще пару суток.

Мэри с улыбкой еще раз поцеловала мужа.

– Спасибо тебе от папы. И от меня.

Хилли с удовольствием распаковывал все подарки, но когда настал черед набора фокусника, мальчик чуть с ума не сошел от радости. Он тут же бросился к деду (который успел к тому времени умять половину шоколадного торта «Пища дьявола», однако явно не собирался останавливаться на этом) и пылко обнял его.

– Спасибо, дедуля! Спасибо! Это моя мечта! Откуда ты узнал?

Эв Хиллман тепло улыбнулся внуку.

– Я просто не забыл, как сам был мальчишкой.

– Это просто супер, дедуля! Ух ты! Смотри, Стенли! Тридцать четыре фокуса! Барни, смотри…

Стремительно повернувшись к товарищу, он угодил краем коробки в чашку с кофе. Напиток выплеснулся и обжег руку Барни Эплгейта. Малыш завопил.

– Ой, прости, Барни, – бросил Хилли, пританцовывая от возбуждения. Глаза у него сверкали так ярко, что ими можно было поджечь костер. – Нет, ну ты глянь! Обалдеть, да? Улет!

Увидев, как три-четыре подарка, на которые родителям пришлось копить, а потом заказывать их заблаговременно по каталогу «Шварц», были мгновенно низведены до роли статистов-копьеносцев из эпической постановки о жизни в джунглях, Брайан и Мэри обменялись выразительными взглядами.