– Оно не укусит, – подначила Андерсон.

– Да? А что оно со мной сделает?

– Да ничего. Тут, внутри, все умерли, Гард! Твои томминокеры были вполне реальными, но не вечными, а корабль пролежал под землей как минимум пятьдесят миллионов лет. Об него сломался ледник! Со всех сторон охватил, но не сдвинул, а это были многие тонны льда! И он сломался. Загляни в траншею – увидишь. Там будто след от застывшей волны. Доктор Борнс из университета свихнулся бы от такого зрелища… Но все они давно умерли, Гард.

– Ты была внутри? – спросил он, не двинувшись с места.

– Нет еще. Дверца люка (я чувствую, она должна где-то быть) пока под землей, однако это ничего не меняет. Я точно знаю: они мертвы, Гард. Мертвы.

– Хорошо, тут все умерли; в корабль ты еще не заглядывала; но при этом изобретаешь, словно обкуренный Эдисон, и читаешь чужие мысли. Повторяю вопрос: что сделает эта штука со мной?

Тут Бобби выдала самую крупную ложь – спокойно, абсолютно не сожалея об этом:

– Против твоей воли – ничего.

И зашагала вниз, уже больше не оборачиваясь.

Гард помедлил, терзаясь жестокой мигренью и нерешительностью, но все же двинулся следом.

Предмет на краю котлована оказался старым грузовичком Бобби – правда, когда-то это был полноразмерный «форд-универсал». Семнадцать лет назад Андерсон приехала на нем из Нью-Йорка в Мэн, и уже тогда автомобиль был не сильно новым. По дорогам он бегал вплоть до 1984-го, пока даже Элт Баркер, хозяин единственного на весь Хейвен гаража и заправки, не отказался прилепить на его лобовое стекло талончик о техосмотре. Тогда за один уик-энд сумасшедшей работы (они оба надрались в стельку и только чудом, по мнению Гарденера, ухитрились не сжечь друг друга старой паяльной лампой дядюшки Гаррика) Джим и Бобби срезали часть крыши, превратив универсал в полуразвалину-полугрузовик.

– Ты только вгз…взгляни, Гард-эн-Гард! – торжественно провозгласила Бобби, уставившись на руину-автомобиль. – Мы прст… построили чертов бор-мбардировщик! – после чего наклонилась, и ее начало тошнить.

Джим подхватил ее и отнес к дому, стараясь не споткнуться о Питера, крутившегося под ногами. Уже в пути Бобби отключилась. Гард осторожно уложил ее на верхней площадке крыльца и только потом отрубился сам.

Со временем грузовик окончательно сдох, и Андерсон установила его на толстых брусьях в конце сада. Такую развалюху никто не купит даже на слом, заявила она. Гарденер подозревал, что Бобби попросту сентиментальничает. И вот теперь грузовик буквально был воскрешен из мертвых – хотя и очень смутно напоминал себя прежнего, за исключением синей краски на бортах. Дверца водителя и львиная доля передней части куда-то исчезли, место последней заняло дикое нагромождение копательных и землеуборочных приспособлений. Воспаленному воображению Джима он показался игрушкой душевнобольного ребенка. Решетку радиатора заменило торчащее острие гигантской отвертки. А двигатель будто вырвали с мясом из старого гусеничного трактора. «Бобби, где ты его вообще раздобыла? И как ухитрилась доставить сюда? Боже мой!»

Все это было примечательно само по себе, но не настолько, чтобы задержать внимание Гарда более чем на пару секунд. Он прошел по взрытой земле и встал рядом с Бобби. Та, сунув руки в карманы, не отрываясь смотрела вниз.

– Что ты об этом думаешь, Гард?

Он не знал, что думать, и к тому же все равно утратил дар речи.

Траншея уходила вниз на невероятную глубину – на тридцать, а то и сорок футов. Если бы в этот момент лучи солнца упали под другим углом, Джим мог бы вообще не увидеть дна. Между краем и поверхностью корабля темнел зазор примерно в три фута. Сам корпус был абсолютно гладким – ни цифр, ни символов или картинок, ни иероглифов. Предмет скрывался под землей.

Гарденер покачал головой, открыл было рот и, подумав, снова захлопнул его.

Та часть, о которую некогда споткнулась Андерсон и которую попыталась расшатать рукой, приняв за жестянку, брошенную лесорубом, теперь находилась прямо перед носом Джима. Он мог бы протянуть руку через канаву и прикоснуться – точно так же, как поступила Бобби две недели назад… С той разницей, что Бобби для этого пришлось опуститься на колени, а Гард сейчас стоял в полный рост. Он краем глаза отметил, как переменился знакомый склон: кругом сырая почва и грязное месиво, деревья срублены и убраны в сторону, оставшиеся пни выдраны из земли, точно гнилые зубы; но это было лишь мимолетное наблюдение. Джим пригляделся бы внимательнее, расскажи ему Бобби, что половину холма ей пришлось попросту срезать… чтобы не мешала работе.

«Тарелка! – мысленно простонал Гарденер. И тут же подумал: – Я все-таки прыгнул тогда с волнореза. Это все предсмертные галлюцинации. Вот-вот я очнусь и пойму, что силюсь дышать соленой водой. Это может случиться в любую секунду. Хоть прямо сейчас».

Но нет, ничего подобного. Перед ним – не галлюцинация, а реальность. И это – летающая тарелка, что, разумеется, хуже всего. Не корабль, не инопланетное судно. Не транспорт внеземных цивилизаций… Тарелка! Военно-воздушные силы, здравомыслящие ученые, ведущие психологи – все дружно отрицают их существование. Ни один уважающий себя автор не введет в свой научно-фантастический роман героев, летающих столь старомодным способом, а если рискнет – ни один уважающий себя редактор не прикоснется к рукописи даже десятифутовым багром. Тарелки изжили себя как жанр еще во времена Эдгара Р. Берроуза и Отиса Эделберта Клайна. Более допотопной темы и не придумаешь. Их существование допускали разве что психи, какие-нибудь сектанты и, конечно, представители желтой прессы, еженедельно пестреющей заголовками вроде: «ШЕСТИЛЕТКА БЕРЕМЕННА ОТ ПРИШЕЛЬЦА С ТАРЕЛКИ. БЕЗУТЕШНАЯ МАТЬ ДАЕТ ИНТЕРВЬЮ». Казалось, по какой-то необъяснимой причине все эти истории случались либо в Бразилии, либо в Нью-Хэмпшире. Однако вот она, перед глазами – лежала здесь все это время, столетия проносились над ней как минуты. Внезапно на ум пришла строчка из «Книги Бытия», и по спине пробежал холодок, точно от сильного сквозняка: «В то время были на земле исполины…»

Гард посмотрел на Бобби умоляющим взглядом и прошептал:

– Она настоящая?

– Настоящая. Ты потрогай.

Андерсон бесцеремонно стукнула кулаком по корпусу, и тот глухо загудел, словно был изготовлен из красного дерева. Гарденер потянулся… но тут же отдернул руку.

По лицу Бобби пробежала тень досады.

– Гард, я уже говорила: она не кусается.

– И не сделает со мной ничего против моей воли.

– Ну конечно же.

Джим задумался, насколько это было возможно в его смятенном состоянии: когда-то ему то же самое говорили про алкоголь. И Гард мог припомнить массу знакомых – в основном товарищей по колледжу в семидесятые годы, – которые утверждали примерно то же самое про наркотики разного сорта, а кончили большей частью в клиниках или на анонимных собраниях, куда их завели серьезнейшие жизненные проблемы.

«Скажи мне, Бобби, это был твой личный выбор – работать до полного изнеможения? Ты хотела так исхудать, чтоб остались кожа да кости? Ты управляешь собой или доверила руль кому-то чужому? Вот что мне очень хотелось бы знать. Почему ты мне лжешь насчет Питера? И почему я не слышу в лесу птичьего пения?»

– Давай же, – терпеливо проговорила Андерсон. – Нас ждет долгий разговор и несколько серьезных решений; не хочу, чтобы потом ты бросил дело на полпути, внушив себе, будто все это – пьяная галлюцинация.

– А вот это грубо.

– Как и многое из того, что людям по-настоящему нужно сказать друг другу. Ты ведь уже напивался до белой горячки, мы оба в курсе, верно?

«Да, но прежняя Бобби никогда бы не заговорила об этом. По крайней мере, не в таком тоне».

– Потрогай – поверишь. Это все, о чем я прошу.

– Похоже, для тебя это действительно важно? – Андерсон беспокойно переминалась с ноги на ногу. – Ну, хорошо, – согласился Гарденер. – Хорошо, Бобби.

И, потянувшись, ухватился за край корабля – точно так же, как Андерсон в тот, самый первый день. На лице Бобби отразилось явное, слишком явное предвкушение. Такое бывает у человека, ожидающего взрыва петарды.