– Кстати, зачем тебе это? – спросила она, взъерошив Джеку волосы, но тон поддразнивал только наполовину.

– Решил покопаться в истории старика «Оверлука», – ответил Джек.

– Есть особые причины?

– Нет,

(черт возьми, что это ты так заинтересовалась?)

просто любопытно.

– Нашел что-нибудь интересное?

– Не слишком много, – сказал он, и на сей раз ему пришлось приложить усилия, чтоб сохранить любезный тон. Она лезла не в свое дело – так же, как вечно совала нос в его дела, еще когда они жили в Стовингтоне и Дэнни был грудным. Куда ты собрался, Джек? Когда вернешься? Сколько берешь с собой денег? Поедешь на машине? А Эл с тобой едет? Хоть один из вас не напьется? И так далее, и так далее. Она, извините за выражение, и довела его. Он стал пьяницей. Может статься, причина была не только в этом, но, ради Бога, посмотрим правде в глаза и признаем: и в этом тоже. Она пилила, пилила, пилила его, пока не возникало желание дать ей затрещину – просто чтоб она заткнулась и бесконечный поток вопросов

(Куда? Когда? Как? Будешь ты? Ты что?)

прекратился. Вот уж действительно

(головная боль? похмелье?)

головная боль. Аппарат для чтения. Проклятая машина искажает текст. Оттого-то у него эта долбаная головная боль.

– Джек, ты в норме? Ты такой бледный…

Он резко отдернул голову от пальцев Венди.

– Все нормально!

Под его жгучим взглядом она отпрянула, примеряя улыбку, но та оказалась на размер меньше.

– Ну… если ты… пойду, подожду в парке вместе с Дэнни.

Вот она пошла прочь, улыбка растаяла, уступив место недоуменному, болезненному выражению.

– Венди? – окликнул он.

Она оглянулась от подножия лестницы:

– Что, Джек?

Он поднялся и подошел к ней:

– Извини, детка. По-моему, со мной и правда что-то не так. Эта машина… линзы искажают. Жутко болит голова. Аспирин есть?

– Конечно. – Венди запустила руку в сумочку и вытащила жестянку с лекарством. – Пусть будет у тебя.

Джек взял жестянку.

– Экседрина нет? – Он заметил на лице жены слабое отвращение и понял. Когда-то, пока он еще не запил так сильно, что стало не до шуток, они поначалу горько подсмеивались на этот счет. Джек тогда объявил: из всех лекарств, какие только изобрели для отпуска без рецепта, один лишь экседрин способен намертво остановить похмелье еще на подступах. Решительно, это средство – единственное. Он начал мысленно называть свои утренние страдания экседриновыми головными болями, партия № 69.

– Экседрина нет, – сказала она. – Извини.

– Да ладно, – отозвался Джек, – твои отлично подойдут.

Конечно, не подойдут, Венди тоже могла бы догадаться. Иногда она способна быть тупейшей стервой…

– Водички дать? – бодро спросила она.

(Нет, я просто хочу, чтобы ты выкатилась отсюда к ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!)

– Попью из фонтанчика, когда буду подниматься. Спасибо.

– Ладно. – Она пошла вверх по лестнице, под короткой желто-коричневой шерстяной юбкой грациозно двигались красивые ноги. – Мы будем в парке.

– Договорились.

Он рассеянно сунул жестянку в карман, вернулся к машине для чтения и включил ее. Уверившись, что жена ушла, Джек и сам отправился наверх. Господи, какая мерзкая головная боль. Раз человеку пришлось иметь дело с такой вот глазоломкой, так ему должны разрешить законное удовольствие пропустить несколько стаканчиков – чтоб восстановить равновесие.

В наисквернейшем расположении духа Джек попытался выбросить эту идею из головы, которая в жизни еще так не болела. Вертя в пальцах спичечный коробок, на котором был записан номер телефона, он подошел к столу главного библиотекаря.

– Мэм, у вас есть таксофон?

– Нет, сэр, но вы можете воспользоваться моим, местным.

– Простите, но это междугородный звонок.

– Ну, тогда, наверное, лучше всего вам пойти в аптеку. У них есть таксофон.

– Спасибо.

Он вышел наружу, прошел по дорожке мимо безымянного генерала Гражданской войны и зашагал к деловому кварталу, сунув руки в карманы, с гудящей, как свинцовый колокол, головой. Свинцово-серым было и небо, наступило уже седьмое ноября, и с началом нового месяца погода стала угрожающей. Уже несколько раз шел снег. В октябре он тоже выпадал, но таял. Новый снежок остался, все покрыла легкая изморозь, сверкавшая на солнце, подобно прекрасному хрусталю. Но сегодня солнца не было, более того, когда Джек подходил к аптеке, небо снова начало плеваться снегом.

Телефонная кабина находилась в дальнем конце помещения, и Джек, позвякивая в кармане мелочью, добрался было до середины прохода среди патентованных средств, когда ему на глаза вдруг попались белые коробочки с зелеными буквами. Он взял одну, отнес кассиру, заплатил и пошел обратно к телефонной кабине. Плотно закрыв дверь, Джек положил на полочку мелочь и спичечный коробок и набрал «О».

– Прошу номер абонента.

– Оператор, Форт-Лодердейл, Флорида. – Он назвал номер абонента и номер таксофона в кабине. Когда оператор сообщила, что первые три минуты обойдутся в доллар девяносто центов, он кинул в щель восемь четвертаков, морщась каждый раз, как в ухе раздавался гудок.

Потом Джек, чье уединение нарушали лишь отдаленное пощелкивание и лепет устанавливающейся связи, извлек из коробочки зеленый флакон с экседрином, отвинтил белый колпачок и бросил на пол оказавшийся под крышкой комочек ваты. Зажав трубку между ухом и плечом, он вытряс три белые таблетки и разложил на полочке рядом с оставшейся мелочью. Снова завинтив флакон, Джек сунул его в карман. Трубку на другом конце провода сняли после первого же гудка.

– Курорт «Серф-Сэнд», чем можем помочь? – спросил веселый женский голос.

– Я хотел бы поговорить с управляющим… пожалуйста.

– Вы имеете в виду мистера Трента или…

– Я говорю о мистере Уллмане.

– По-моему, мистер Уллман занят, но, если хотите, я посмотрю…

– Хочу. Скажите ему, что звонит Джек Торранс из Колорадо.

– Минутку, пожалуйста.

Она не повесила трубку.

На Джека вновь нахлынула волна отвращения к этому дешевому хрену, задаваке Уллману. Взяв с полочки таблетку экседрина, он оглядел ее со всех сторон, а потом сунул в рот и медленно, с удовольствием, стал жевать. Вкус вернул воспоминания, от удовольствия, мешающегося с горечью, в рот брызнула слюна. Вкус горький, сушащий, но непреодолимо подчиняющий себе. Скривившись, Джек глотнул. Привычка жевать аспирин появилась у него в те дни, когда он пил; бросив пить, он начисто позабыл ее. Но когда голова просто раскалывается – с похмелья или как у него сейчас, – кажется, если разжуешь таблетки, они подействуют быстрее. Он где-то вычитал, что разжевывание аспирина может превратиться в дурную привычку, от которой трудно избавиться. Кстати, где он это прочел? Хмурясь, Джек попытался вспомнить. И тут раздался голос Уллмана:

– Торранс, что случилось?

– Ничего, – сказал он. – С котлом все в порядке и я еще даже не вознамерился убить жену. Это я приберегу на после праздников, когда станет скучно.

– Весьма забавно. Зачем вы звоните? Я занят…

– Занятый человек, конечно. Я понимаю. Я звоню по поводу кой-чего, о чем вы умолчали, излагая мне великое славное прошлое «Оверлука». Например, по поводу того, как Горас Дервент продал его кучке лас-вегасских шустряков, а те провели отель через столько подставных корпораций, что даже ИРС не знало, кто же владелец. Как они дождались подходящего момента и превратили его в место развлечений шишек из мафии, и как в шестьдесят шестом отель пришлось закрыть, когда один мафиози немножечко умер. Вместе со своими телохранителями, которые стояли снаружи у двери президентского люкса. Да, президентский люкс «Оверлука» – великое место: Уилсон, Гардинг, Никсон и Вито– Мясник, так?

На другом конце линии воцарилась изумленная тишина, потом Уллман спокойно сказал:

– Не понимаю, какое отношение это может иметь к вашей работе, мистер Торранс. Это…

– Хотя самое интересное началось после того, как застрелили Дженелли, как по-вашему? Еще парочка поспешных перемещений – вот он есть, а вот его нет, – и «Оверлук» вдруг становится собственностью частного лица, женщины по имени Сильвия Хантер… которая совершенно случайно с сорок второго по сорок восьмой год звалась Сильвией Хантер Дервент.