Вчетвером они прошли через столовую, сейчас тихую и пустынную. Из окон открывался сказочный вид на заснеженные западные вершины. Все белые льняные скатерти были прикрыты кусками чистого жесткого пластика. В одном углу, словно часовой на посту, стоял уже скатанный на зиму ковер.

На другой стороне широкой комнаты находилась дверь, створки которой напоминали крылья летучей мыши, а над ней – выведенная позолоченными буквами старомодная надпись: Бар Колорадо.

Увидев, куда смотрит Джек, Холлоранн сказал:

– Коли вы любитель выпить, так, надеюсь, прихватили запасы с собой. Тут хоть шаром покати – вчера была вечеринка для сотрудников, вот что. Сегодня у всех горничных и рассыльных трещит голова, включая и меня.

– Я не пью, – коротко сообщил Джек. Они вернулись в вестибюль.

За те полчаса, что они провели в кухне, там стало куда свободнее. Продолговатое помещение уже приобретало замерший, заброшенный вид, и Джек решил, что довольно скоро они свыкнутся с этим. Стулья с высокими спинками опустели. Монахинь, что сидели у огня, уже не было, да и сам огонь потух, превратившись в слой уютно тлеющих углей. Венди выглянула на стоянку и увидела, что осталась всего дюжина машин, остальные исчезли.

Она поймала себя на том, что тоже хочет сесть в «фольксваген» и уехать в Боулдер… или еще куда-нибудь.

Джек озирался в поисках Уллмана, но того в вестибюле не было. Подошла молоденькая горничная с заколотыми на затылке пепельными волосами.

– Твой багаж на крыльце, Дик.

– Спасибо, Салли. – Он чмокнул ее в лоб. – Желаю хорошо провести зиму. Я слышал, ты выходишь замуж?

Она зашагала прочь, развязно виляя задом, а он повернулся к Торрансам.

– Ежели я собираюсь успеть на свой самолет, надо поторопиться. Хочу пожелать вам всего хорошего. Так и выйдет, я знаю.

– Спасибо, – сказал Джек. – Вы были очень добры.

– Я хорошенько позабочусь о вашей кухне, – снова пообещала Венди. – Наслаждайтесь Флоридой.

– Как всегда, – сказал Холлоранн. Он оперся руками о колени и нагнулся к Дэнни. – Последний шанс, парень. Хочешь во Флориду?

– Кажется, нет, – с улыбкой ответил Дэнни.

– О’кей. Хочешь проводить меня с сумками до машины?

– Если мама разрешит.

– Разрешаю, – сказала Венди, – но придется застегнуть курточку.

Она нагнулась, чтобы помочь сыну, но Холлоранн опередил ее, большие, темные пальцы двигались ловко и проворно.

– Я отошлю его прямо к вам, – сказал он.

– Отлично, – откликнулась Венди и проводила их до дверей. Джек все еще оглядывался – не появится ли Уллман. У стойки выписывались последние постояльцы «Оверлука».

Прямо за дверями были свалены в кучу четыре сумки.

Три здоровенных, видавших виды старых чемодана из черной искусственной крокодиловой кожи. Последняя необъятных размеров сумка на «молнии» была из выцветшей шотландки.

– Похоже, ты ее унесешь, а? – спросил Холлоранн у Дэнни. Сам он взял в одну руку два больших чемодана, а оставшийся сунул под мышку.

– Конечно, – ответил Дэнни. Он вцепился в сумку обеими руками и спустился вслед за поваром по ступенькам крыльца, мужественно стараясь не кряхтеть, чтобы не выдать, как ему тяжело.

За время, прошедшее с приезда Торрансов, поднялся резкий, пронизывающий ветер; он свистел над стоянкой, и Дэнни, тащившему перед собой сумку, которая стукала его по коленкам, приходилось щуриться так, что глаза превращались в щелки. На асфальте, теперь почти пустынном, шуршали и переворачивались несколько блуждающих осиновых листочков, отчего Дэнни на миг вспомнилась та ночь на прошлой неделе, когда, проснувшись после кошмара, он услышал – или по крайней мере подумал, что слышит, – как Тони не велит ему ехать.

Холлоранн опустил сумки на землю возле багажника бежевого «плимут-фьюри».

– Машина, конечно, не бог весть какая, – доверительно сообщил он малышу, – я ее нанял, вот что. Моя Бесси – на другом конце Штатов. Вот то машина так машина. «Кадиллак» пятидесятого года, а катается – одно удовольствие! Да, скажу я вам… Держу ее во Флориде, она уже слишком стара, чтоб лазить по горам. Тебе помочь?

– Нет, сэр, – сказал Дэнни. Последние десять или двенадцать шагов ему удалось пронести сумку не кряхтя. С глубоким вздохом облегчения он опустил ее на землю.

– Молодец, – похвалил Холлоранн. Вытащив из кармана синего шерстяного пиджака большую связку ключей, он отпер багажник и, поднимая вещи, спросил: – Сияешь, малыш? Да как сильно, я таких еще не встречал. А мне в январе шестьдесят стукнуло.

– А?

– Тебе кое-что дано, – сказал Холлоранн, оборачиваясь к нему. – Что до меня, я всегда называл это сиянием. И бабка моя тоже так говорила. У нее у самой это было. Когда я был пацаненком, не старше тебя, мы частенько сиживали на кухне и подолгу болтали, даже рта не раскрывая.

– Честно?

При виде разинутого рта Дэнни, его почти голодного выражения, Холлоранн с улыбкой сказал:

– Залезай-ка, посидим несколько минут в машине. Хочу поговорить с тобой. – Он захлопнул багажник.

Венди Торранс из вестибюля «Оверлука» увидела, как ее сын лезет на пассажирское сиденье в машину Холлоранна, а черный повар-великан садится за руль. Ощутив острый укол страха, она открыла было рот, чтобы сказать Джеку: Холлоранн не шутил насчет того, чтобы увезти его сына во Флориду, затевается похищение… Но они сидели в машине – и ничего больше. Очертания детской головки, внимательно повернутой к крупной голове Холлоранна, были едва видны Венди. Но и с такого расстояния она узнала позу: так сын смотрел телевизор, когда показывали что-нибудь особенно захватывающее, так он играл с отцом в «старую деву» или дурацкий криббидж[2]. Джек, который по-прежнему озирался в поисках Уллмана, этого не заметил. Венди молчала, нервно наблюдая за машиной Холлоранна, и пыталась понять: о чем же может идти разговор, если Дэнни так наклонил голову?

В машине Холлоранн тем временем говорил:

– Когда думаешь, что ты один такой на свете, делается вроде как одиноко, да?

Дэнни, которому иногда бывало не только одиноко, но и страшно, кивнул.

– А других вы не встречали, только меня? – спросил он.

Холлоранн рассмеялся, качая головой:

– Нет, малыш, нет. Но ты сияешь сильнее всех.

– Значит, таких много?

– Нет, – сказал Холлоранн, – но время от времени на них натыкаешься. Полно ребят, которые сияют совсем чуть-чуть. И даже не знают про это. Только всегда являются с цветами, ежели их жены погано чувствуют себя во время месячных, хорошо пишут контрольные в школе, хоть учебник и в руки не брали, и, стоит им зайти в комнату, они сразу соображают, что чувствуют люди, находящиеся в ней. Таких-то я встречал человек пятьдесят или шестьдесят. Но всего человек двенадцать, включая и мою бабулю, знали о своем даре.

– У-у, – сказал Дэнни и задумался. Немного помолчав, он спросил: – Вы знаете миссис Брэнт?

– Ее-то? – презрительно хмыкнул Холлоранн. – Она не сияет, нет. Просто два-три раза за вечер отсылает назад свой ужин.

– Я знаю, что она не сияет, – серьезно сказал Дэнни. – А дяденьку в серой форме, который подгоняет машины, знаете?

– Майка? Конечно, я знаю Майка. И что же?

– Мистер Холлоранн, зачем ей его штаны?

– Малыш, ты о чем?

– Ну, когда она на него смотрела, то думала: вот бы забраться в его штаны, и я подумал, зачем…

Больше он не сказал ничего. Из груди запрокинувшего голову Холлоранна вырвался таившийся там басистый хохот, раскатившийся по машине подобно артиллерийской канонаде, такой хохот, от которого затряслись сиденья. Дэнни озадаченно улыбнулся. Наконец, то возобновляясь, то стихая, буря улеглась. Из нагрудного кармана Холлоранн вытащил большой шелковый носовой платок – как будто, сдаваясь, выбросил белый флаг – и вытер льющиеся из глаз слезы.

– Мальчуган, – проговорил он, все еще похрюкивая, – тебе еще и десяти не исполнится, а ты уж узнаешь все о роде человеческом. Только не знаю, завидовать тебе или нет.